Хождение к морям студёным — страница 11 из 16

Нам стоит ощутить страх этих далеких путешественников и восхититься

их мужеством, ибо, как мы увидим, они сумели преодолеть свой страх,

а ведь преодоление его и есть не что иное, как мужество.

Леннарт Мери

Точка в океане

К полудню шторм прекратился. Небо заяснело голубизной. Словно кончились внезапно буйные силы океана. И только ветер завывал от обиды, что не смог как следует разгуляться, и теперь лишь уныло закручивал пенные гребешки волн. Я поднялся на верхнюю палубу. Двое матросов что-то высматривали прямо по курсу. Неожиданно один из них вытянул руку вперед и негромко произнес:

— Остров Беринга…

Мне показалось, что сказал он это слишком равнодушно.

— Где? — не сдержался я.

— А во-он, — снова устремил вперед руку матрос. — Да не туда смотрите, чуть левее. Видите?

Теперь я разглядел над темной полосой горизонта неясные очертания заснеженных сопок. Сказочные хрустальные дворцы в океане!..

Вот он, главный остров Командор! Вот она, заветная точка на карте. Со школьной скамьи она манила меня своей загадочной отдаленностью. Даже в ее названии угадывались таинственные истории, морские походы, победы и трагедии, великие и негромкие открытия.

Конечно, и до прибытия сюда я уже знал, что Командоры — западное ответвление Алеутской островной гряды. Омываются они с севера Беринговым морем, с юга — Тихим океаном. Состоят из двух больших островов (Беринга и Медного) и двух малых (Топорков и Сивучий). А неподалеку от них еще имеется множество торчащих из воды скал.

По геологическим меркам, Командоры возникли недавно благодаря вулканическим силам. Но образованный этими силами хребет стал разрушаться ветрами и водой.

Наверное, тысячи лет назад стихия в этих местах не пощадила легендарную Землю Синей звезды, и она исчезла как географический объект. И лишь неясные предания, отголоски прошедших веков, вызывают споры современных исследователей, любителей древних тайн.

Спроси у синей звезды

О ней упоминается в преданиях разных народов. «Все, что произошло, происходит и произойдет с человечеством, знает Синяя звезда».

Не всякому дано увидеть ее в миллиарднозвездном небе. Но «тот, кто сможет в Египте взобраться на Большого Сфинкса, не потревожив его покой, сразу отыщет ее». Так говорят знатоки древних тайн.

«Синяя звезда сама притянет взгляд того человека. Ибо она покровительствует Сфинксу».

Возможно, потомки оставшихся в живых после катастрофы представителей легендарной цивилизации создали предания о Земле Синей звезды. Пройдя через тысячелетия, их рассказы о прародине могли сильно исказиться. И ныне живущим пока еще не дано разобраться, где правда, а где вымысел в легенде о Синей звезде и о погибшей цивилизации.

Идущие к морям и землям студеным, к берегам Северного Ледовитого и Тихого океанов… Откликались ли они на зов легендарного светила или только стремление познать и открыть неведомое, научный, экономический и политический интересы заставляли их отправляться в рискованные путешествия?..

Не знаю, как называли ее астрономы. К каким созвездиям или туманностям она принадлежит? И занесена ли вообще в звездный каталог?

Спрашивал у специалистов. Ответа не получил.

В преданиях говорится, что Синяя звезда едва заметна в ночном небе. Не каждый может ее отыскать, как и постичь и разгадать тайны прошлого, настоящего, будущего.

Хранители древних знаний из разных стран и сегодня поклоняются ей, вопрошают ее.

Она то ярче горит, то бледнеет. Кажется то ближе к земле, то дальше. Порой возникает предчувствие, что ее тайна вот-вот раскроется. Вроде бы искомый ответ уже совсем рядом… Но бледнеет заветная звезда — и верный ответ теряется в потоках неясной информации, версиях, догадках, сомнениях.

От индейцев штата Орегон, от жителей Тибета и Скандинавии, от бурят и ливийцев, алеутов и греков я слышал ответ: «Спроси у Синей звезды».

Однако большинство из них даже не слышали об этой хранительнице древних тайн. Для многих ответ «Спроси у Синей звезды…» являлся лишь привычной фразой, пришедшей из давних времен.

Первопроходцы

В одном из преданий о Земле Синей звезды говорится, будто она существовала во времена Гипербореи и Атлантиды. Здравствовала и исчезла почти одновременно сними. Но что значит «почти одновременно»? В один и тот же день, год, век? Ответ не знают даже знатоки древних тайн. Зато они утверждают, что лишь Алеутская гряда — последний географический остаток и Земли Синей звезды, и не менее загадочной Берингии.

Находились смельчаки прошедших столетий, уходившие в северные воды Тихого океана с надеждой отыскать легендарный остров. Но погибали или возвращались ни с чем.

По-разному называли Землю Синей звезды ученые, путешественники и картографы.

В 1766 году русский мореход Андреян Толстых отправился на поиски мифической «Земли Гамма». Не нашел. На обратном пути, во время шторма, его бот разбился. Сам Андреян Толстых и большинство участников экспедиции погибли.

Может, на Командорских островах остались хоть какие-то следы существования Земли Синей звезды?

Увы, пока без ответа… Даже вопрос о посещении людьми Командорских островов до прихода сюда экспедиции Витуса Беринга остается спорным.

Известно, что еще в конце XVII века русские переселенцы на Камчатке знали: неподалеку от их полуострова есть в океане какие-то неразведанные земли.

В 1710 году эта весть дошла до Якутска. В приказной избе держали ответ служилые люди.

Один из них, Михайло Наседкин, сообщил, что восемь лет назад вместе с приказчиком Многогрешным они отправились из Анадырского острога в Камчадальский.

На лыжах и нартах добрались до устья реки Камчатка, чтобы «усмирить немирных камчацких мужиков». «И против Камчацкого де устья значится остров, а какие на том острову люди есть, того он, Михайло, не ведает, и преж сего на том острову русские люди бывали ль, того де он, Михайло Наседкин, ни от кого не слыхал…»

Примерно в те же дни, когда в Якутске был допрошен Михайло Наседкин, приказчику Осипу Миронову поручили обследовать остров, который находится «напротив устья реки Камчатка», и выяснить, что за люди живут там, какой они веры, какие водятся там звери и птицы, а также составить подробную карту этой неизвестной земли.

Добрался ли до острова и выполнил ли Осип Миронов приказ? Скорее всего нет.

Они шли на восток

Оценивая заслуги русских первопроходцев, известный немецкий историк Гельвальд писал: «В начале XVIII столетия уже почти все народы Европы имели свою долю участия в деле открытия Америки… Но истинным чудом представляется, что… предприимчивые русские казаки нашли путь в Америку, невзирая на бесконечные пустыни Сибири, и совершенно самостоятельно и своебразно открыли эту новую часть света…

Все другие народы шли с востока, вместе с солнцем, на запад. Русские же шли с запада на восток…»

Другой зарубежный ученый, английский географ Дж. Бейкер, также дал высокую оценку нашим первопроходцам: «Продвижение русских через Сибирь в течение XVII века шло с ошеломляющей быстротой.

Успех русских отчасти объясняется наличием таких удобств путей сообщения, какими являются речные системы Северной Азии, хотя преувеличивать значение этого фактора не следует, и если даже принять за расчет все природные преимущества для продвижения, то все же на долю этого безвестного воинства достается такой подвиг, который навсегда останется памятником его мужеству и предприимчивости и равного которому не свершил никакой другой европейский народ».

Зимой 1725 года, за несколько недель до своей смерти, тяжело больной Петр I написал наказ Камчатской экспедиции. Исследование северных вод и берегов Тихого океана было необходимо для разрешений вопроса о государственных границах Российской империи на Востоке и безопасности их для установления торговых отношений со странами Тихоокеанского бассейна.

Механик и изобретатель Андрей Нартов вспоминал разговор Петра I с генерал-адмиралом Федором Апраксиным. Произошел этот разговор незадолго до смерти императора.

«Я, будучи тогда беспрестанно при государе, видел сам своими глазами то, как е.в. спешил сочинять наставление такого важного предприятия и будто бы предвидел скорую кончину свою и как он был спокоен и доволен, когда окончил.

Призванному к себе генерал-адмиралу… говорил следующее: «Худое здоровье заставило меня сидеть дома, вспомнил на сих днях то, о чем мыслил давно, и что другия дела предпринять мешали, т. е. о дороге через Ледовитое море в Китай и Индию…

В последнем путешествии моем в разговорах слышал я от ученых людей, что такое обретение возможно. Оградя отечество безопасностию от неприятеля, надлежит стараться находить славу государства через искусства и науки. Не будем ли мы в исследовании такого пути счастливее голландцев и англичан, которые многократно покушались обыскивать берегов американских…»

Государь также поставил перед первой камчатской экспедицией задачу — выяснить, соединяется ли Северная Азия с Америкой или между ними существует пролив.

В своей инструкции он писал:

«1. Надлежит на Камчатке или в другом тамож месте зделать один или два бота с палубами.

2. На оных ботах возле земли, которая идет на норд, и по чаянию (понеже оной конца не знают), кажется, что та земля — часть Америки.

3. И для того изкать, где оная сошлась с Америкою и чтоб доехать до какого города европейских владений».

Много лет существуют слухи и предположения, что были еще какие-то секретные поручения Петра I, связанные с плаванием в северных водах Тихого океана и с поиском неведомых земель. Может быть, подразумевалась «Земля Гамма» или Земля Синей звезды?.. Но историческими документами эти слухи не подтверждены.

Начальником экспедиции император назначил опытного капитана Витуса Беринга. Этот мореход, выходец из Дании, в 1704 году начал службу мичманом в Русском военном флоте и дослужился до звания капитан-командора. Он был известен Петру I еще с похода на Азов.

Во время Северной войны Беринг выполнял специальное задание государя: провести из Копенгагена в Кронштадт корабль «Перл», а из Белого моря, вокруг Скандинавии, — корабль «Селафаил», построенный на архангельской верфи.

Беринг успешно справился с царским поручением.

Петр I ценил его как знатока морского дела и добросовестного, исполнительного служаку.

Заместителем начальника экспедиции был назначен молодой офицер, один из «птенцов гнезда Петрова», Алексей Чириков. При выпуске из Морской академии государь, присутствовавший на экзаменах, за хорошие знания приказал досрочно произвести его в унтер-лейтенанты.

Экспедиция растянулась на много лет. Один только переход из Санкт-Петербурга до Охотска занял два года. Болели и умирали люди. Не хватало продовольствия и снаряжения. Во время одного перехода по Сибири погибло от голода более двухсот-пятидесяти экспедиционных лошадей.

Витус Беринг писал: «Оголодала вся команда, и от такого голоду ели лошадиное мертвое мясо, сумы сыромятные и всякие сырые кожи, платье и обувь кожаные…»

29 мая 1741 года началась вторая камчатская экспедиция. Из Авачинской бухты, где находится теперь Петропавловск-Камчатский, вышли два пакетбота: «Св. Петр» — под командованием начальника экспедиции Витуса Беринга и «Св. Павел» — под командованием Алексея Чирикова.

20 июня густой туман разлучил корабли, и дальнейшее плавание они продолжали отдельно. Но оба судна достигли неизвестных берегов Америки. И открытия двух капитанов — Беринга и Чирикова — впоследствии хорошо дополнили друг друга.

Начались характерные для северной части Тихого океана ураганные ветры. Дальше продолжать плавание у американских берегов было опасно. И Беринг решил возвращаться на Камчатку.

Свирепый и затяжной шторм поджидал первопроходцев на обратном пути. Почти семнадцать суток не выпускал он пакетбот «Св. Петр» из своих объятий. Ни опытные офицеры, ни сам капитан-командор уже не могли точно определить местонахождение своего корабля.

4 ноября 1741 года вахтенный увидел землю, похожую на побережье Камчатки. К этому времени почти вся команда болела цингой. Шторм порвал ванты. Пользоваться парусами стало почти невозможно.

Выброшенные на остров

Гибель судна и людей казалась неминуемой. Около больного Беринга состоялся совет. Участвовали все, кто мог добраться до его каюты. После споров приняли решение подойти к берегу.

Однако и здесь первопроходцев поджидала беда. Лопнул прогнивший якорный канат, и подхваченное бурунами судно понесло к прибрежному рифу.

Вот она, гибель!.. Люди опускались на колени, молились, прощались с земной жизнью.

Но случилось чудо. Набежала огромная волна и перебросила корабль через камни. Пакетбот оказался неподалеку от берега, в спокойной воде.

Большинство участников экспедиции еще не знали, что земля эта — не Камчатка, а необитаемый, пустынный остров.

Измученные путешественники высадились на берег. Для жилья принялись выкапывать ямы. Сверху их покрывали остатками парусов.

Экипаж «Св. Петра» таял с каждым днем. Только во время высадки на берег умерло 12 человек. Больных укладывали в ямы, прикрывали парусиной и засыпали сверху песком. Это помогало согреться и спасало беспомощных людей от укусов наглых песцов. Их оказалось множество на острове, и они совсем не боялись пришельцев.

Отсутствие на неизведанной земле деревьев возмещалось выброшенным на берег плавником. Питаться в основном приходилось птицами. Потрепанный штормами «Св. Петр» был непригоден к плаванию. Необходимо было строить новый корабль из остатков старого. Но надвигалась долгая, метельная зима, и возвращение на Камчатку отложили на год.

Из 77 человек экипажа в живых осталось только 46.

8 декабря от цинги умер капитан-командор Витус Беринг. Умер он, как и другие моряки, в яме, полузасыпанный песком. Во время болезни командор не разрешал себя откапывать. Под толстым слоем песка, ему казалось, было теплее.

Командование экспедицией принял на себя старший по чину лейтенант Свен Ваксель. На офицерском совете по его предложению остров был назван именем Беринга.

Прибытие в Никольское

Итак, конец 70-х годов XX века. Теплоход «Петропавловск» замер на рейде в полумиле от берега. Тихая бухта. Белые дюны. Приземистые сопки с плоскими вершинами. На палубе собралось человек двадцать пассажиров с чемоданами, сумками, портфелями. — Ждали высадки на остров Беринга. Был месяц май, но вся земля еще покрыта снегом. И только в селе Никольское снег лежал редкими пятнами.

Никольское — единственный населенный пункт на Командорских островах. С верхней палубы теплохода просматривался каждый домик села.

С берега подошла безымянная посудина — самоходная баржа, похожая на огромное корыто. На ней перевозят людей и грузы с «Петропавловска» на берег. Спустить трап на это суденышко невозможно из-за его малых размеров, поэтому людей высаживают в корзине-сетке из толстых канатов.

Вместе с пятью пассажирами влезаю в нее. Заворчала грузовая стрела «Петропавловска», и мы медленно оторвались от палубы. Покачиваясь, на некоторое время повисли над водой, потом устремились вниз, к суденышку. Едва успели выйти из корзины, как снова заработала стрела.

Наконец, выгрузка закончилась. Мы отошли от борта теплохода.

На бревенчатом причале острова собралась толпа — встречающие и те, кто просто пришел поглазеть на приезжих. Ведь пассажирское судно у острова Беринга — всегда событие. Один раз в неделю заходит оно сюда, а длится навигация с мая по ноябрь, после чего пассажирское сообщение Командорских островов с материком прекращается почти на полгода…

Вместе с моим новым знакомым Михаилом Титеевым, прожившим на Командорах уже несколько лет, мы шли от причала по вязкой дороге.

Тишина в селе. Только чайки жаловались на что-то океану, да где-то за сараями урчал трактор.

Мы поднялись по уцепившейся за крутой холм шаткой деревянной лестнице и остановились у двухэтажного здания. Таких много в селе Никольском.

— Ну вот и наш гранд-отель, — сказал Михаил и кивнул на ближайший дом.

Над одним из трех подъездов большими буквами гордо красовались два слова: гостиница «Чайка».

Первая ночь на острове Беринга

Маленькая комнатка в гостинице. В окна ломится ветер с океана. Ночь. На рейде, недалеко от берега, замерло судно. Туман за окном то собирался в тяжелые клубы, то превращался в капли моросящего дождя. В разрывах тумана сверкающими тропинками разбежались по воде судовые огни.

Мне жаль людей, которых не притягивают эти огни, тех, кто не слышит их музыки.

Во многих гаванях мира я видел огни стоящих на рейде тружеников морей. В их сиянии кроется какая-то тайна. В них загадки океанов, дальних стран, неведомых земель. Они — братья отраженным в море звездам.

Не спится. Из репродуктора доносится тихий голос: «В Москве сейчас 15 часов, в Красноярске — 19, Иркутске — 20, Хабаровске — 22, Южно-Сахалинске — 23, в Петропавловске-Камчатском — полночь». Девять часов разницы с Москвой.

Бессонница… В который раз раскрываю книгу Свена Вакселя, славного сподвижника командора. Неистовый, энергичный лейтенант возглавил экспедицию в самую трудную для нее годину, во время болезни и после смерти Беринга.

«…В нашей команде оказалось теперь столько больных, что у меня не осталось почти никого, кто бы мог помочь в управлении судном.

Паруса к этому времени износились до такой степени, что я всякий раз опасался, как бы их не унесло порывом ветра. Заменить же их другими, за отсутствием людей, я не имел возможности. — Матросов, которые должны были держать вахту у штурвала, приводили туда другие больные товарищи, из числа тех, которые были способны еще немного двигаться…»

Ветер за окном гостиницы усиливался. Того и гляди, высадит стекла. Наверное, и тогда, осенью 1741 года, был такой же ветер, набатом гремел океан. Только не было этой уютной гостиницы, электрического фонаря за окном, тихой песни из репродуктора.

«…Матросы усаживались на скамейку около штурвала, где им и приходилось, в меру своих сил, нести рулевую вахту. Когда же вахтенный оказывался уже не в состоянии сидеть, то другому матросу, находившемуся в таком же состоянии, приходилось его сменять у штурвала…»

Лишь поздно ночью я смог оторваться от книги. Выключил свет. Завтра рано вставать. А в эту ночь ко мне в гости придут, гремя сапогами, суровые первопроходцы, будут вспоминать страшную осень 1741 года, и Свен Ваксель простуженным голосом продолжит свой печальный рассказ…

«…Сам я тоже с большим трудом передвигался по палубе, и то только держась за какие-нибудь предметы…

Я не мог ставить много парусов, так как в случае необходимости не было людей, которые могли бы их снова убрать. И при всем том стояла поздняя осень, октябрь, ноябрь с сильными бурями, длинными темными ночами, со снегом, крупой и дождем».

Тихое, светлое утро. Солнца нет. В белесом небе кое-где проступают голубые клочки.

Неподалеку от гостиницы — невысокий холм. С него видно все Никольское. Потемневшие избушки, двухэтажные дощатые домики: голубые, желтые, а за ними — квадратики огородов.

На околице села — торопливая речка Гаваньская впадает прямо в океан. Через нее перекинут бревенчатый мостик, за ним, до заснеженных сопок, — береговые дюны.

С холма спускаюсь на главную улицу Никольского. Немноголюдно — рабочий день. Строители ремонтируют двухэтажный дом. Пробегают мимо ребятишки — наверное, в школу торопятся. Женщины катят детские коляски.

Возле афиши нового фильма два старика о чем-то спорят. Увидели меня — замолчали. Два любопытных взгляда прощупали с ног до головы. Определяют: приезжий. Старики-алеуты здороваются первыми, я — в ответ. И снова между ними разгорается спор.

Лишь одна фраза долетела до меня из их разговора: «Спроси Синюю звезду…»

Я вздрогнул и остановился. Но потом подумал, что неудобно сейчас вмешиваться в разговор алеутов, и зашагал дальше.

Площадь в центре Никольского. Над кручей — памятник Ленину. Вдали виднеются чуть окутанные туманом сопки и два островка в океане. Это Арий камень и остров Топорков.

Спускаюсь к берегу. Здесь почти не осталось жилых домов: магазины, складские помещения, мастерские, столовая, библиотека, музей. Старые дома да избы. Не то что в верхней части Никольского.

Откуда пошло название села?

Старожилы говорят, что названо оно в честь престольного праздника. Ведь первопоселенцы острова Беринга исповедовали православную веру. Об этом теперь напоминает лишь бывшее здание церквушки. После революции ее переоборудовали в районный Дом культуры. Долго служил он никольчанам, пока не построили новый.

Я хотел идти дальше за околицу вдоль речки. Но ворвался в село ветер, стремительно нагнал с океана непроглядный туман. Заморосило. Даже дорога под ногами стала теперь еле видна.

Кончилась моя прогулка. Надо возвращаться в гостиницу.

Дожить до весны

Каждый день Свен Ваксель подолгу стоял на морском берегу. Шел снег, завывала пурга, но лейтенант не обращал на ненастье внимания. Казалось, ничто не может отвлечь его от тяжелых мыслей. Что ждет впереди? Как продержаться до весны? Хватит ли сил и умения у оставшихся в живых построить из обломков пакетбота «Св. Петр» новое судно и добраться до Камчатки?

Главное — дожить до весны, а там… Трудно было всем участникам экспедиции. Вакселю — вдвойне, как начальнику и… отцу. Ведь Свен взял в плавание своего малолетнего сына. Главное — дожить до весны!

Выброшенное на отмель судно под действием сильных приливов почти на девять футов погрузилось в рыхлый песок. Трюмы были залиты морской водой.

Люди смогли вырваться из смертельного штормового плена. Но дала ли спасение земля?

Спустя несколько лет в своей книге «Вторая камчатская экспедиция Витуса Беринга» Ваксель напишет:

«Оказалось, что запасов продовольствия было так мало, что на каждого человека к выдаче пришлось ежемесячно вначале по тридцати, затем по пятнадцати фунтов ржаной муки, которая, однако, вскоре совсем окончилась…

…Решено было также, что с наступлением весны все должны перейти на питание травами и корнями диких растений, которые каждый должен был сам себе собирать, с тем чтобы сохранить восемьсот фунтов ржаной муки в качестве запаса для нашего морского путешествия — переезда с острова на материк. Было постановлено всем, без различия звания или чина, как высшим, так и низшим, выдавать одинаковый паек, не считаясь с лицами или положением…»

Дожить до весны!

Зима на остров пришла рано. Утонули в снегах и тундра, и сопки. Труднее стало собирать травы и коренья. Все реже встретишь куропаток. Люди продолжали умирать. Вконец обнаглевшие песцы нападали на ослабевших. Разрывали могилы и выгрызали у мертвых щеки, нос, уши.

Иногда море выбрасывало на берег малопригодные в пищу туши каланов, сивучей, котиков. Люди разделывали их и ели жесткое сырое мясо.

Праздничные дни наступали, когда удавалось убить морскую корову. По свидетельству участников экспедиции, мясо этого безобидного животного не уступало по вкусу телятине. Однако удача не баловала людей. Несколько раз море прибивало к берегу мертвых китов. Чуть прогнившие туши тут же разделывались. Мясо и жир делились между всеми поровну.

Чтобы хоть немного согреть холодные ямы и сварить еду, приходилось целый день собирать на берегу выброшенные морем деревья и долго высушивать их.

Дожить до весны!

Немногие дожили до нее.

Но весна пришла.

И остатки команды во главе с лейтенантом Вакселем в августе 1742 года добрались до Камчатки…

Рисунки в пещерах

На средиземноморском берегу Алжира, неподалеку от мыса Тенес, в одной из горных пещер есть древнее изображение сфинкса. Над головой сфинкса неведомый художник нарисовал, а вернее, процарапал на каменной стене восьмилучевую звезду. — Это Синий сфинкс и его покровительница Синяя звезда, символы вечных тайн, — пояснил мой знакомый алжирец.

— Но почему ты называешь их синими? — удивился я.

В свете фонаря и сфинкс, и звезда были скорее темно-желтыми.

Алжирец пожал плечами:

— Не знаю. Так говорят старики…

Под сфинксом едва просматривалось изображение спирали и лабиринта — символов вечности, мироздания и человеческого бытия.

Считается, что спираль и лабиринт, построенные древними мастерами, помещены под Большим Сфинксом в Гизе, на севере Египта.

Когда, в каком веке или тысячелетии было сделано изображение в горной пещере близ мыса Тенес, я так и не смог выяснить.

А спустя несколько лет я путешествовал по Черногории.

На юго-западе этой республики находится известняковое плато. Множество пещер пронизывают Черногорское плато.

В одной из них, неподалеку от города Никшич, я увидел изображение сфинкса и восьмилучевои звезды. Очень похожее на то, что находится в пещере близ мыса Тенес, только меньшее по размеру. И не просматривались под сфинксом изображения спирали и лабиринта. Скорее всего, если они и были, то их за многие века размыло водой.

Мои белградские знакомые с уверенностью подтвердили, что на стене пещеры нарисована Синяя звезда — хранительница всех тайн мира. Но кто и когда это сделал — они не знали.

Командорские острова, Черногория, Алжир так далеки друг от друга. Возможно ли, что люди этих уголков земли в древности почитали одну и ту же звезду, слагали о ней легенды? Об этом пока можно лишь предполагать и строить гипотезы.

Дары моря

Было время отлива. Из моря уродливыми клыками торчали камни. Шевелились и блестели на солнце прибрежные луга. Ноги по колено утопали в коричневых и синих водорослях. — Видал, какое богатство? И название красивое придумали — «дары моря». Вот только не научились мы еще разумно этими дарами пользоваться, — Михаил нагнулся и выдернул из воды пучок морских водорослей. — Нам не решить продовольственную проблему, если не сумеем грамотно использовать наши местные ресурсы. На Командорах — богатейшая водорослевая флора прибрежных участков. Ученые насчитали около 180 видов.

«А ведь прав Михаил, — подумал я. — Сколько мне пришлось поездить, на скольких морях побывать, нигде не встречал такого обилия водорослей».

Современное освоение океанов и морей предусматривает интенсивное использование их зеленых ресурсов. Добыча и заготовка водорослей — важный вклад в развитие животноводства. В некоторых странах я видел, как скот выгоняли на берег во время отлива. С каким удовольствием животные поедали морскую зелень!

— Знаешь, сколько преимуществ у кормовой муки из водорослей перед луговым сеном? — прервал мои размышления Михаил. И, не дожидаясь ответа, начал загибать пальцы. — Во-первых, но сравнению с луговым сеном она содержит больше белков. Во-вторых, больше безазотистых и минеральных веществ. В-третьих, в водорослевой муке меньше клетчатки. И вообще, корм, дарованный морем, стимулирует жизнедеятельность животных и птиц. А благодаря витаминам, микроэлементам, ценным кислотам и солям, которых в водорослях предостаточно, их можно применять для предупреждения авитаминоза.

— Ну хорошо, в их пользе убеждать никого не надо. Об этом много пишут и говорят. Но как практически осуществить сбор и заготовку морских растений? Не окажется ли это слишком дорогим удовольствием?

— Нет, — покачал головой Михаил, — добывать и обрабатывать водоросли легче и выгоднее, чем выращивать, скажем, овес. Один гектар морского дна при научном подходе к добыче и заготовке в течение года прокормит стадо коров в 50 голов.

Долго еще стояли мы на берегу, смотрели, как суетятся среди камней кулички, как все дальше отступает к горизонту прибой и как медленно шевелятся коричневые луга — богатства, дарованные морем, но еще мало используемые человеком.

Невидимые ворота

А потом ветер стих. И стало как-то непривычно тихо. Так тихо, что казалось, серебристо звенит мелкорослая тундровая травка. В небе легкими шелковистыми лоскутами замерли облака. И вдруг откуда-то с вышины брызнула веселая песня крапивника. Эту маленькую коричневую птичку с бойко вздернутым хвостиком иногда называют командорским соловьем.

Один орнитолог утверждал, что крапивник исполняет «день около двух тысяч песен. Я поднял вверх голову.

Крапивник то камнем падал вниз и протяжно посвистывал., то опять рвался вверх, превращаясь в черную точку, и тише (Становилась его песня. Для кого он так старается? Кого хочет порадовать своим пением? Долго я наблюдал за его полетом и наконец понял: командорский соловей завлекал подругу.

Может быть, подзадоренные песней крапивника, на мелководье схватились два диких селезня. Раз-другой прикрикнул на них баклан. Ах-ах-ах! — зашумели, загалдели чайки. Всполошились от этой кутерьмы кулики и громко стали посвистывать.

Казалось, передо мной распахнулись невидимые ворота в мир природы, где свои законы и порядки, не всегда понятные и доступные человеку.

Неожиданно шагах в десяти от меня выскочил из норы взъерошенный песец. Зверек несколько раз кашлянул, будто отчитал пернатых соседей: «Чего шумите? Что не поделили?» Потом он замер, вытянув тощую облезлую шею.

Я сделал пару беззвучных шагов, но песец почуял меня. Вначале вздрогнули уши, потом он как-то сжался и резко повернул голову. «А это еще кто появился?» — говорил весь его вид.

Я шагнул навстречу, но зверек не захотел познакомиться со мной поближе. Он сердито и громко заворчал и потрусил прочь.

Наверное, его ворчание стало сигналом тревоги для птиц.

Смолк вдруг крапивник. Пронзительней запричитали на разные голоса чайки и полетели к морю. Следом за ними — баклан и кулики. Отпрянули друг от друга селезни и с шумом рванулись прочь. И лишь вдали еще слышалось рассерженное тявканье песца, но и оно скоро стихло.

Все… Захлопнулись невидимые ворота в мир тундры.

Дорога на лежбище

Никольском каждый знает, что в тридцати километрах от села, у северной оконечности острова, за болотистой, с черными торфяными озерами, кочковатой тундрой, заросшей ирисами и пушицей, на каменистых отмелях расположено одно из двух беринговских лежбищ котиков. Морские котики считаются главным богатством Командор.

С грохотом на все Никольское к гостинице подъехал вездеход. Я влез в кузов, покрытый брезентом.

Поприветствовав меня, Федор Гаврилович Киселев сделал водителю знак: «Поехали!» В ту пору он занимал должность первого секретаря местного райкома партии, и в народе его величали «главным командорцем».

Вездеход резко рванул вперед. Из-под гусениц полетели комья грязи, и мы затряслись на ухабах.

В кузове нас трое: охотовед Николай Мымрин, Киселев и я.

— Далеко до лежбища? — спросил я, стараясь перекричать шум мотора.

— Около часа езды, — так же громко ответил мне Мымрин. — А вы первый раз на лежбище?

— Первый. Морских котиков видел только по телевизору.

Мне показалось, что Николай даже обрадовался этому. Вездеход внезапно остановился.

— Кто хочет со мной на крыше ехать? — спросил Киселев.

Не дожидаясь ответа, он раздвинул брезент и перемахнул через борт кузова.

Я вопросительно посмотрел на Мымрина. Николай развел руками: не могу, насморк, на ветру простужусь еще больше.

Я спрыгнул в снег и провалился выше колен.

Киселев уже сидел на крыше кабины.

— Не боишься замерзнуть? А то можно сесть в кабину к водителю.

— Не замерзну, — ответил я, усаживаясь рядом с Федором Гавриловичем.

— Вообще-то правила техники безопасности запрещают ездить на крыше, — подмигнул Киселев. — Ну ничего. Нарушим. Только покрепче держись. У нас хоть и конец мая, а вся тундра под снегом. Летняя дорога не видна, так что придется по кочкам прыгать, а тут главное — не слететь с вездехода.

Из кабины выглянул водитель — Можно трогать, Федор Гаврилович?

— Давай, Вить! — махнул рукой Киселев.

Вездеход снова ринулся вперед. Казалось, маленький кораблик несется по молочному океану. Куда ни посмотришь — всюду белая снеговая гладь и не за что уцепиться взглядом. Лишь позади тянется след вездехода, и далеко-далеко, в той стороне, где осталось Никольское, еле видны силуэты сопок.

Вездеход круто взял влево, и как-то неожиданно кончилось белое раздолье. Впереди показались сопки, освободившиеся от снега, и желтая тундра. Кое-где пробивалась молодая травка, а дальше — сизая полоса океана.

Мы словно одним прыжком перенеслись из зимы в весну. Чем ближе к воде, тем меньше снега. Береговая полоса переливается коричневыми, синими, желтыми цветами.

Киселев трижды стукнул по крыше кабины, и вездеход остановился.

— Прибыли!

Я удивленно огляделся по сторонам:

— Где же лежбище котиков? Кругом ни одного живого существа!

Перехватив мой недоуменный взгляд, Киселев засмеялся:

— До лежбища надо еще пешком идти с полкилометра. Шум вездехода может напугать котиков.

Мы поднялись на песчаный холм, спустились в лощину и снова стали взбираться вверх.

Тропинка поднималась все круче и круче. Последний кустарник. Каменная макушка скалы. И вдруг мир озарился синей вспышкой.

Казалось, простор взмахнул крыльями так, что съежились вдали сопки. Их испуг подхватили вздохи ветpa. Сорвался простор со скалы, распрямил крылья и закружил в бесконечном парении…

Океан! Он шел в наступление на землю и при этом старался ухватить края неба. Казалось, он пытался сблизить даль с берегом острова.

Главное богатство Командор

Многотысячный крик морских котиков пронзительно врывался в этот простор. Захлебываясь от страсти, ревели могучие секачи. Они выходили на берег из океана и отбивали для себя клочки суши. Блеяли обиженные секачами годовалые самцы и собирались в небольшие стада. Фыркали самочки, присоединяясь к гаремам секачей.

По всему побережью — лоснящиеся черные и темно-коричневые тела котиков. А из океана выходили все новые и новые. Казалось, они рождались прямо здесь — из океанской пены, простора и буйного ветра.

— Вот оно — главное богатство Командор, — тихо произнес у меня за спиной Киселев.

До XVIII века на Руси о котиках почти ничего не было известно. Айны и камчадалы сообщали первым русским землепроходцам, что добывают у берегов зверей, похожих на тюленей. Мех этих животных красив, а шкуры очень крепкие. Однако, где эти тюлени обитают, почему появляются у берегов лишь весной, — не говорили.

Участник второй камчатской экспедиции ученый Георг Стеллер в ноябре 1741 года первым изучил и подробно описал жизнь морских котиков.

В отличие от своих сородичей — тюленей других видов — котики не ползают по суше, а ходят и даже бегают. Они прекрасно приспособлены к жизни в океане.

Их новорожденные малыши почти черного цвета. Поэтому называются «черненькие». Мех у детенышей котиков легко намокает, и первые три месяца они не покидают берега.

На земле существуют четыре основных района обитания этих зверей: Командорские острова, остров Тюлений, некоторые острова Курильской гряды и острова Прибылова в США.

Как правило, участки гаремного и холостякового лежбищ не меняются многие годы. Ведь большинство котиков каждый год возвращается из океана к месту своего рождения.

При появлении человека на лежбище они часто покидают берег и пережидают опасность в океане. Как только секачи займут место для гарема — становятся агрессивными и могут даже напасть на людей. Но такое случается редко.

Лишь поздней осенью, когда распадаются гаремы, лежбища пустеют. Смолкают на берегу рев, блеяние, рыки, стоны, фырканье, издаваемые этими морскими зверями.

В ноябре выпадает снег, затихают до следующего года птичьи базары, начинаются осенние штормы, и котики уходят в океан.

И только печальный крик чаек да сердитое покашливание песцов, шныряющих в поисках падали, можно услышать на опустевшем лежбище.

Котики плывут на юг но ночам, а днем, как правило, снят, мирно покачиваясь на волне…

Эту короткую историю о жизни котиков мне поведал Николай Мымрин, когда мы пробирались вдоль лежбища.

Говорили вполголоса, чтобы не потревожить гаремных секачей, которые и без того уже косились в нашу сторону и недовольно ревели.

Шагах в тридцати от нас «черненький» оторвался от материнского живота, поднял голову и застыл.

Казалось, ничто не заставит его шелохнуться: ни рев секачей, ни удалое насвистывание ветра, ни сутолока лежбища, ни радость солнечного луча, ни звонкие удары волн о камни.

Малыш делал, как говорят алеуты, «первые глотки жизни».

А потом был костер

Близился полдень. Океан разгулялся не на шутку. Он тащил километровые сети прибоя, набитые галькой. Бестолково и поспешно вываливал их на берег, швырял на скалы и тут же снова и снова утаскивал галечный грохот в пучину.

Киселев долго смотрел в океан, а потом спросил у Мымрина:

— Не помешает шторм самкам выйти на берег?

— Такой? Нет, — быстро ответил Николай. — Только бы сильней не разгулялся…

Океан и ветер бились о скалы разорванными парусами. Полотнища тумана хлестали друг друга и неслись к горизонту, где перемешивались с водой, небом и со всем, что попадалось им на пути.

Потом мы отъехали подальше от лежбища и разложили в тундре костер. Огонь был вялым, словно его только что разбудили и бросили на влажные поленья.

Деревянных обломков — плавуна — здесь, на побережье, много, их каждый день тоннами выбрасывает океан в подарок безлесным Командорам.

Неразрешенные проблемы

Всего несколько десятилетий назад многие считали, что поголовье котиков уже невозможно восстановить, — продолжил разговор Киселев. — Но все же удалось спасти положение благодаря надежной охране животных и международным соглашениям об упорядочении промысла котиков. На забой идет только определенное число молодых холостяков.

— А почему только холостяков? — поинтересовался я.

— Во-первых, у них самый ценный мех, а во-вторых, забой определенного процента холостяков не причиняет вреда стаду, — пояснил Мымрин. — Добыча самок запрещена уже много лет. Во время отгонов холостяков с лежбища к месту забоя запрещается распугивать самок и детенышей.

— А убивают таким же варварским способом, как и сто лет назад?

— Увы, пока не придумали ничего нового, — развел руками Николай.

— Проблем еще много, — добавил Киселев. — Необходимо улучшить охрану тридцатимильной запретной зоны вокруг Командорских островов. Не допускать здесь промыслового вылова рыбы и кальмаров — главной пищи котиков. Загрязнение океана — тоже большая проблема. Судовое топливо, бытовые отходы, обрывки рыболовных сетей — все это для них — серьезный вред.

Довольно часто любопытные котики попадают головой в ячейки сетей. С обрывками сети на шее животные теряют скорость и маневренность во время охоты или когда спасаются от своего страшного врага — касатки.

Кроме того, по мере роста котика, попавшего в ячейку, этот «ошейник» может его попросту задушить…

Долго мы еще сидели у неяркого тундрового костра. Изредка ветер с лежбища доносил многотысячный рев морских зверей. Пошел мелкий дождь, и костер совсем сник. Казалось, он вот-вот спрячется под поленья и уже никогда не разгорится.

Наконец, я решился спросить у командорцев, что они слышали о Земле Синей звезды и правда ли, что на острове Беринга где-то есть ее изображение.

Вначале мои собеседники переглянулись. Потом Киселев вдруг громко рассмеялся:

— А ты сам спроси у Синей звезды…

Я вздрогнул. В каких только странах ни доводилось мне слышать эту фразу!

Лицо Киселева тем временем стало серьезным, и он добавил:

— Слыхать-то мы слыхали, да не за что в тех слухах зацепиться. Познакомлю я тебя с Иванычем — старейшим алеутом нашего острова. Вот с ним и потолкуй на эту тему.

Оленьи битвы

Была ночь, и тревожно и загадочно светилась вода в бухте.

Отчаянно металась в тучах запутавшаяся луна.

Из океана вышли олени — два серебристых облачка поднялись над водой. Что это? Как они оказались в океане? Может, олени решили искупаться? Или это моя фантазия, рожденная свечением воды?

Но я никогда не видел и не слышал, чтобы олени купались в океане.

Нет, это не сон и не фантазия. Я видел ясно, как два серебристых облачка плывут но воздуху от берега в тундру.

Может, они вышли из океана для меня? Чтобы я увидел чудо?

Волны терлись о камни, и в их шуме не слышен был олений бег по ночному берегу…

Л утром над тундрой полились странные звуки. Оу! О-о-оух! — трубил рослый бык. Ох-ох-у-у! — принял вызов другой.

Мы с Николаем припали к высокой кочке, чтобы не спугнуть оленей. Не всякому, даже выросшему на Командорах, человеку удается хотя бы раз в жизни увидеть битву северных красавцев.

Сошлись наконец быки.

В отдалении от них стояла задумчивая оленуха. Она казалась равнодушной к происходящему и лишь изредка подергивала ушами и посматривала в сторону кавалеров.

Быки тем временем кружили но тундре, сталкивались рогами, издавая звуки, походившие на сильный стук палки о палку.

Соперники попеременно теснили друг друга. Они то расходились, то снова яростно кидались в бой. Белая пена клочьями вылетала из открытых ртов и разлеталась в разные стороны.

Накал битвы, наконец, заинтересовал оленуху. Сошло равнодушие, и она стала неотрывно следить за поединком.

Но вот один олень выдохся. Он все больше отступал, уклонялся от ударов, потом наконец отпрянул в сторону и бросился к сопкам. Второй преследовал его лишь метров тридцать-сорок.

А когда неудачливый соперник скрылся из виду, он высоко вытянул шею, протрубил победу и медленно направился к оленухе.

Особенности островного стада

Об этих северных животных Игорь Акимушкин в своей книге «Следы невиданных зверей» писал: «Современные северные олени представляют исключение среди других своих собратьев: большие развесистые рога у них носят и самцы и самки. Северный олень — один из самых молодых видов животных. Он начал свое развитие в одно время с человеком. Северные олени около миллиона лет назад произошли от американских оленей, среди которых были виды, приспособившиеся к жизни на зыбкой почве болот…

Когда с севера материка поползли гигантские ледники, уничтожая на своем пути роскошные леса и сминая холмы и горы, северная заболоченная тундра, сопутствуя ледникам, завоевала огромные пространства… Оленям — типичным лесным жителям — пришлось привыкать к новым условиям. Лучше всех это удалось сделать болотным оленям, которые уже были приспособлены к жизни на зыбкой почве лесных болот. Они постепенно превратились в настоящих обитателей тундры — северных оленей…

Когда ледники отступили на север, в полярные страны, за ними ушли и северные олени… С Аляски они проникли на Чукотку (очевидно, во времена существования Берингии) и расселились дальше по всей Сибири. Северные олени заселяли новые для них страны и с запада: через Гренландию попали в Исландию, на Шпицберген и дальше в Западную Европу…»

На остров Беринга оленей завезли в 1882 году. Пятнадцать выходцев с Камчатки дали хорошее потомство.

Условия на новом месте оказались для них благоприятными, и в начале XX века стадо возросло до тысячи голов.

В зимнее время, когда трудно с кормом, буйные командорские ветры часто срывали снег, открывая пастбища. Так что у оленей было достаточно их основной еды — ягеля. Они не требовали ухода. Их не надо было пасти и следить за ними. Куда убежишь с острова? На Командорах нет опасных врагов оленей — волков и медведей. Животные быстро одичали.

Тогда-то появилась необходимость регулировать все возрастающее поголовье и начать отстрел. Но администрация острова медлила.

С годами олени уничтожили главный свой корм, ягель, и перешли на тундровые травы. Однако эта еда не обеспечивала должным образом энергию и силы для зимовки. Животные слабели, из поколения в поколение мельчали. Началась их массовая гибель.

Еще одной причиной катастрофического сокращения стада явилась островная изоляция. На протяжении многих лет у оленей здесь складывались близкородственные отношения. А это приводило к вырождению.

Через тридцать пять лет после завоза на острове Беринга не осталось ни одного оленя. Лишь кости, обглоданные песцами, да высохшие рога, разбросанные по тундре, напоминали об их прошлом существовании на этой земле.

Потом был новый завоз животных, но ошибка повторилась. И снова стали вымирать олени.

Так продолжалось до тех пор, пока люди не поняли, как важно для островного стада периодическое «обновление крови» и регуляция их численности.

И опять налетели студеные ветры с океана. Опять заледенели снега. Хоть и конец мая, а как-то не верилось, что солнце сможет убрать с острова Беринга эти остатки зимы: сугробы, покрытые толстой прозрачной коркой. Всю ночь шел снег и мела поземка. Совсем как в декабре.

А хмурым утром сквозь тучи неожиданно прорвалось запоздавшее солнце, и угомонились буйные океанские ветры. К полудню закапало с крыш. Зажурчали по всему Никольскому ручьи. Вода перемешивалась со снегом в звонкую весеннюю кашу. Потемневший несколько часов назад снег исчезал буквально на глазах.

Жуткие морские ветры — бич Командорских островов. Особенно зимой.

По данным страховой компании Ллойд, в мире ежегодно гибнет около 160 судов. А всевозможные повреждения получают почти 8 тысяч. Основная причина этих бед — плохие гидрометеорологические условия: ураганы, шторма, туманы.

Как же уберечься от произвола стихии? Как предотвратить многочисленные человеческие жертвы и материальные потери?

Выход пока один — своевременное предупреждение о надвигающейся опасности.

Чем больше человек будет знать о факторах, влияющих на погоду, тем правильнее будет прогнозирование бед, которые она может преподнести. Постоянные гидрометеорологические наблюдения на острове Беринга начались в 1899 году.

Если провести линию от Командорских островов вдоль Курильской дуги и дальше на юго-запад, то получится линия раздела двух воздушных масс: теплых — океанических и холодных — континентальных.

Поскольку скорость движения частиц в сталкивающихся массах воздуха неодинакова, образуется волна. Потом она превращается в вихрь, который несется по линии раздела с юга на север. Его называют циклоном.

Циклон переносит теплый и влажный воздух. Так доставляется тепло с юга на север. И тогда даже привыкшие к суровой непогоде командорцы говорят: «Заиграли настоящие ветра…»

Конечная остановка циклонов — Командорские и Алеутские острова. Над ними накапливается теплый и легкий воздух. Образуется область постоянного низкого давления. Держится она почти всю зиму. Метеорологи называют эту область алеутской депрессией.

Особенность ветрового и теплового режима Командорских островов объясняется не только влиянием циклонов, но и рельефом местности.

По подсчетам метеорологов, жители села Никольского видят солнце в среднем всего 881 час в году.

Но командорцы не унывают и редко жалуются на погоду. А если это делает кто-нибудь из приезжих, они только пожимают плечами и чуть пренебрежительно отвечают: «Погода как погода…»

Откуда они пришли? Где их прародина?

«Владыки студеных морей» — так называли алеутов первые на Тихом океане путешественники и промысловики. На своих юрких лодочках в шторм, в непогоду алеуты смело выходили охотиться на китов, сивучей, моржей, котиков, вызывая уважение у пришельцев.

Происхождение, быт, культуру этого народа изучали участники второй камчатской экспедиции.

Много писал о них и ученый-путешественник Гавриил Сарычев, когда в 1785–1794 годах обследовал Берингов пролив и северо-западные берега Америки.

Историю, быт, воззрения алеутов изучали и участники первой русской кругосветной экспедиции на кораблях «Надежда» и «Нева». Эта экспедиция под командованием Крузенштерна и Лисянского проходила в самом начале XIX века.

Уделял внимание культуре и истории алеутов русский миссионер и естествоиспытатель, этнограф и лингвист Иван Вениаминов.

Интерес к этому малочисленному народу отчасти объясняется географическим положением Алеутской островной дуги. Ведь она является как бы мостом между Азией и Америкой.

Тысячи лет назад алеуты освоили суровую климатическую зону и создали своеобразную культуру. Многие считают, что изучение истории и быта этого северного народа поможет решить проблему взаимодействия и взаимозависимости человека и среды обитания.

Берингия

Давно уже существует любопытная гипотеза о заселении древними людьми Америки и Алеутских островов.

Ученые считают, что 40–50 тысяч лет назад уровень океана опустился более чем на 100 метров. Так образовался огромный участок суши, соединяющий Чукотку и Аляску, Азию и Америку. Этот древний участок был назван Берингией.

Палеонтологи утверждают, что из 54 представителей четвертичной фауны Америки 48 имели азиатское происхождение.

Кочевали из Азии в Америку через Берингию стада животных. Кочевали за ними и древние жители нынешней Сибири. Стихийные бедствия, климатические катастрофы заставляли людей сниматься с насиженных мест и идти навстречу восходу солнца в поисках лучших и богатых земель.

Примерно 28–30 тысяч лет назад уровень океана опустился еще больше, и новые волны азиатов хлынули в Америку.

Самые сильные и развитые племена оседали на благодатной в те времена почве Берингии. Те, кто послабее, были вынуждены двигаться дальше, на нынешнюю территорию Северной Америки.

Предположительно, земля Берингия тянулась с юга, от нынешней Алеутской гряды, на север, до 70-й параллели. Многие специалисты считают, что отделение Азии от Америки произошло примерно 11–13 тысяч лет назад в результате очередной планетарной катастрофы.

За время существования Берингии вполне могла развиться высокая цивилизация, названная потом в легендах страной Синей звезды.

Время исчезновения Берингии, или Земли Синей звезды, совпадает со временем гибели легендарной Атлантиды в Атлантическом океане, Гипербореи — в Северном Ледовитом.

Но все это пока лишь гипотезы.

В 1974 году была проведена первая советско-американская археологическая экспедиция. Раскопки производились на древнейших алеутских стоянках Анангула и Чалука в США.

Результаты экспедиции подтвердили предположение о формировании алеутской народности на территории Алеутских островов и генетическую связь алеутов с азиатской культурой, возраст которой составляет примерно от 11 до 18 тысяч лет.

Некоторые специалисты считают, что прародина алеутов, как и американских индейцев, находилась на Алтае.

Кулики

К моим новым знакомым, стариком-алеутом, которого все на острове Беринга называли Иванычем, мы отправились к бухте Буян. В том месте, по словам командорского старожила, под водой можно увидеть развалины какой-то древней стены.

Как знать, может, это останки строительства некогда могучей цивилизации — Земли Синей звезды?

На полпути мы устали так, что повалились прямо на жесткий моховой ковер тундры, не снимая рюкзаков. Не было сил пошевелиться.

Даже сигареты остались нетронутыми в карманах. Не хотелось думать, что надо идти дальше.

Над тундрой, пригретой солнцем, струилось легкое марево. Вдали, между двумя сопками, виднелся клочок моря. До него оставался какой-нибудь час пути. Мы смотрели на него, молчали, и никто не решался произнести одну лишь фразу: «Пора подниматься!»

Сверху послышались переливчатые звуки. Мы задрали головы. Над тундрой летела стайка куликов. Маленькими стрелами неслись они в сторону моря.

Мы проводили их взглядом. Стремительный полет птиц стал для нас невольным сигналом к действию.

И тогда, не сговариваясь, мы неуклюже оторвались от пригревшего нас мохового ковра, поправили рюкзаки и молча зашагали вслед за куликами.

И пробил час буйного промысла

Прошел год с тех пор, как на Камчатку вернулся пакетбот «Св. Петр». Слух о пушных богатствах Командорских островов уже не давал покоя русским предпринимателям, промысловикам. Правда, не только стремление к наживе, но и желание освоить и изучить неведомые земли толкали их в рискованные путешествия.

Первым отправился на Командоры за дорогой пушниной сержант Нижне-Камчатской команды Емельян Басов. Летом 1743 года 20 человек на небольшом судне вышли в море. Через пять дней их выбросило штормом на остров Беринга.

Басов со своей командой перезимовали там, и в 1744 году экспедиция возвратилась на Камчатку.

Неудача не остановила бравого сержанта. Уже через год он снова направился к Командорам. Басов и его товарищи первыми из европейцев высадились на остров Медный.

На этот раз поход оказался весьма удачным. 1670 шкурок каланов, 1990 шкур котиков и 2240 шкурок голубых песцов добыли охотники.

Весть об успехе Басова подстегнула других. Вслед за ним к Командорским островам потянулись новые добытчики пушнины.

В первой половине XVIII века мех морских котиков еще не очень ценился. Спрос на него появился после того, как известному русскому мореплавателю, предприимчивому купцу и путешественнику Григорию Шелихову удалось организовать массовый вывоз шкурок в Китай. В 1775 году он создал компанию для пушного и зверобойного промысла на северных островах- Тихого океана и Аляске.

С того года на Командорских островах стали забивать ежегодно до 30 тысяч морских котиков. Не щадили никого, даже беременных самок.

Неразумная погоня за наживой привела к перенасыщению пушного рынка. Сотни тысяч шкур ценного морского зверя сгнивали на складах. Для поддержания высоких цен их сжигали в печах, как дрова, и топили в море.

Массовый, неразумный забой, конечно, отразился на численности зверей. Их поголовье на Командорских островах стало резко сокращаться.

В 1799 году двадцать купцов соединили свой капитал, создав Российско-Американскую компанию. Она существовала почти 70 лет. Постоянными ее акционерами были даже русские цари.

Зверопромышленники понимали, что разделку туш морских котиков и обработку шкур выгоднее производить неподалеку от мест забоя. Необходимо было создать постоянную базу на Командорских островах. Для этого прежде всего нужны были умелые забойщики зверя, люди, знающие толк в пушнине, способные выжить в суровых климатических условиях.

Кто же лучше алеутов отвечал этим требованиям?!

В 1828 году группу алеутов с острова Атхи завезли на остров Беринга, а с острова Атту — на Медный.

С конца 40-х годов XIX века на Командорах стали селиться русские, а также цыгане, эскимосы и другие народности.

Соперничая между собой, торговцы пушниной переманивали друг у друга алеутов-промысловиков. Платили им, как правило, не деньгами, а оружием, предметами быта, украшениями, водкой и табаком.

Пушная лихорадка заражала все новых и новых людей. К началу 70-х годов XIX века на Командорских островах ежегодно добывали уже 60–70 тысяч морских котиков.

После продажи царским правительством Аляски и Алеутских островов Соединенным Штатам Америки в 1867 году деятельность Российско-Американской компании прекратилась. Промысел котиков на Командорских островах был передан в аренду компании «Гутчин-сон, Кооль и Ко».

Так настал и долгое время продолжался час буйного промысла пушных сокровищ Командорских островов.

Мне попался рапорт, который свидетельствует о массовом браконьерстве в XIX веке. Написал его командированный к Управлению Командорскими островами Гребницкий.

«М.В.Д., Управление Командорскими островами, 25 января 1882 года, № 19. Его Высокопревосходительству Господину Генерал-Губернатору Восточной Сибири.

Имею честь донести Вашему Высокопревосходительству о новых нападениях иностранных шкун на котовыя лежбища на островах Беринга и Медном, причем на последнем истреблено шкунами большое по величине лежбище в Секачинской бухте и только оружием отражено нападение на главное лежбище котиков…

Шкуны переменили тактику: стали являться осенью, будучи уверены не встретить после половины сентября парохода «Александр II», тем более военного крейсера, который, как они хорошо знали, уже ушел.

Между шкунами существует какое-то соглашение: менее двух шкун не подходило к острову, чаще же более (до пяти).

Если принять во внимание, что на шкуне бывает от 20–30 человек команды, которая, как это было осенью 1881 года, всегда съезжала вооруженною скорострельными винтовками (системы Шарпса)…

И если правительство не придет на помощь — присылкою ли военного судна на время от июля до конца октября или учреждением военных постов — лежбищам на о. Медный будет нанесен серьезный ущерб, от которого трудно будет оправиться.

Достаточно припомнить уже изложенный ранее мною факт, что после истребления северного лежбища в сороковых годах на острове Беринга оно едва начинает поправляться, хотя условия местоположения лежбища таковы, что оно должно быть по числу зверя не менее лежбищ о. Медный…

…Часовых постоянных на западной стороне возможно иметь только в некоторых местах, что и было летом 1881 г., когда устроены были караулы из казаков камчатской команды и жителей…

При караулах имелся вельбот и байдарки, но выезжать к шкунам было более чем рискованным, так как наблюдения показали, что шкуны грузили шлюпки людьми и оружием и не задумались бы, как был уже пример, употребить его в дело; оставалось одно — где допускали условия местности, гнать с берега зверя в воду, что и делалось в местностях, где нельзя было спуститься — не допускать шлюпки к берегу стрельбою из ружей.

На объявления шкуны не обращали внимания. Но хуже всего то, что шкуны выбирали ночное время. Часовые на горах, окутанных почти ежедневно осенью туманом, не могли видеть шкун, которыя приходили к вечеру и становились где-нибудь за мысом.

Таким образом, ночью удалось шкунам истребить лежбище в Секачинской; те же, вероятно, шкуны в числе четырех намеревались сделать нападение на главное лежбище, но были отражены силою оружия».

Приходилось ли вам просыпаться от птичьего крика в шалаше, палатке или просто под открытым небом? Готовить завтрак на костре в горах, в тундре, в тайге? Приходилось пить чай, слегка пропахший дымком?

А вытаскивать из догоревшего костра печеную картошку?

Если нет — вы себя обокрали… Заспанное солнце поднялось над сопками и тундрой. Таинственные розовые туманы разливались вдали, там, где проходит невидимая граница между Тихим океаном и Беринговым морем.

По откосу я сбежал к безымянной речке. Некоторое время стоял завороженный, словно впервые увидел сопки в снеговых шапках, студеное небо и речку, что впадала в Берингово море.

Я зачерпнул ладонями воду и плеснул в лицо. Сна как не бывало. Сразу почувствовал удары сердца. И так радостно стало на душе, что захотелось крикнуть изо всех сил.

Это можно себе позволить: ведь я один. Вокруг ни души. До Никольского — десятки километров.

Я разжег костер. Не хотелось в такое утро сидеть в старой юрташке и возиться с металлической печкой. Пока грелась вода в котелке, доел остатки пойманного вчера кижуча. Потом выпил крепкого, почти черного, чая. Завтрак окончен.

Сегодня мне повезет, и я смогу дописать то, с чем не мог справиться вчера. Достал из рюкзака тетрадь и начал работать.

И пусть море швыряет от злости камешки, пусть удивленно таращит глаза осторожный калан, что притаился в камнях и наблюдает за мной… В это утро и безымянная речка, и любопытные черные бакланы, и цветущая тундра — все вы уже у меня в плену. Все вы окажетесь на страницах моей тетради в синюю клеточку.

Солнце поднялось высоко, в глазах стало рябить. Я наконец спрятал тетрадь. На сегодня хватит. Отправляюсь бродить по берегу.

Часы отлива. Необычно молчаливо Берингово море. На береговой кромке валялись мертвые рыбки величиной с ладонь. Я нагнулся и поднял одну. Это была прилипала, или, как их называют на Командорах, «мяконькая».

Похожа рыбка на бычка, только еще округлей сверху. На светлом брюшке у нее круглая присоска. Захочет — к камню пристанет, и тогда океанская волна не сможет ее оторвать.

Командорские рыбаки рассказывали, что эти рыбешки из-за своей лени во время отлива не уходят с водой, а забиваются под камни. Их с удовольствием ловят и поедают каланы, песцы, сивучи, морские котики.

За какие-нибудь пятнадцать минут я добыл голыми руками целый котелок «мяконьких». Рыбки не бились и не пробовали выскочить из котелка, а покорно ждали своей участи…

Уха получилась отличная. А может, мне показалось? Разве случалось, чтобы еда, приготовленная своими руками на костре, вдали от человеческого жилья, оказалась невкусной?

Вечер ласкал море. Едва слышался крик одинокой чайки.

Костер угасал и затягивался пеплом. Вместе с ним угасала последняя полоска вечерней зари…

Я еще долго следил, как менялось в сумерках море. Оно хмурилось, становилось холодным и чужим, и даже полная луна не могла отразиться в нем.

Я взглянул вверх. Звезды едва просматривались в небе. Есть ли среди них сейчас та самая таинственная Синяя звезда, которой поклонялись жители Берингии много тысяч лет назад?..

Медленно окуная в черную воду огоньки, вдали от берега прошло какое-то судно. Может быть, оттуда был виден угасающий огонек моего костра. Одинокий, крошечный огонек на темном берегу.

Судно вскоре исчезло. Со мной остались море, командорская ночь, а в душе — радость прошедшего дня.

Табу на колесо

Как долго может жить устное слово? Могут ли предания, мифы существовать, передаваться из поколения в поколение 10, 20, 30 тысяч лет?

Мы не знаем еще всех законов существования информации. Законов ее сохранения, распространения, самозащиты, консервации вне человека, в человеке, в любом живом существе.

Каждая клетка всякого организма является своеобразной антенной и накопителем, улавливающими и сохраняющими информацию.

В американском штате Колорадо, неподалеку от города Форт-Коллинс, мне довелось услышать от местных индейцев одну древнюю историю.

Много тысяч лет назад их предки шли на восход солнца к новым землям. Наконец нашли то, к чему стремились. Но благодатная земля уже была занята очень могущественным племенем, которое поклонялось Синей звезде. И оружием их были звук, свет и колесо. Как действовало и выглядело такое оружие, в легенде не сообщалось.

Поклонники Синей звезды сказали пришельцам: «Наша земля не прокормит всех. Но мы вас не убьем, а отпустим с миром дальше на восход солнца. Только за это на все времена запрещаем вам пользоваться колесом. Забудьте, что видели его у нас. И никогда не вспоминайте и не разрешайте новым поколениям его изготавливать…»

Пришельцы отправились с миром дальше на восход солнца. С собой из вещей взяли только то, что могли унести в руках и на плечах, поскольку не было у них колесной техники. Большая часть их добра осталась у поклонников Синей звезды…

Так объяснили мне индейцы из Колорадо, почему у аборигенов Америки, добившихся немалых успехов в математике, медицине, астрономии, архитектуре, агрономии, не было колеса.

Даже в самое благодатное для них время года — в июле и августе — песцы не отличаются скромностью. А в начале мая, когда только начинает сходить снег и худо с пропитанием, они особенно наглеют. В поисках еды настырные, изголодавшиеся зверьки часто совершают воровские набеги даже в село Никольское. И страх перед людьми и свирепыми собаками не останавливает их.

Однажды ночью пробрался песец в село. Решил отыскать что-нибудь съестное среди мусорной кучи. Вдруг видит: старый валенок.

Может, с голода ему что-то померещилось, а может, любопытство разобрало: полез он в брошенную обувку. Залезть-то песец сумел в валенок, а вот назад выбраться не получается. Испугался зверек, стал что есть мочи дергаться и хвостом вертеть, но так и не смог освободиться. Накрепко застрял.

Утром проходили мимо люди и ахнули от изумления. Рядом с мусорной кучей старый валенок сам собой дергается, будто в пляс хочет пуститься. Сказка, да и только!

А когда подошли поближе, увидели: из валенка хвост песца торчит, и догадались, в чем дело.

Хоть и вороватый зверек, а все же стало жалко, раз в беду попал. Вытащили его и отпустили на волю.

Хандра

Иваныч все не возвращался из тундры к юрташке. У меня появилось подозрение, что его рассказы о людях Синей звезды, о стене древнего народа на дне моря — сплошная выдумка.

Может, от этого испортилось настроение. Все вокруг казалось не таким, как вчера. Прошли восторг и очарованность. Да и откуда им взяться?..

Море — холодная тупость. Скалы — серая бессмыслица. Любопытные песцы — ободранные пожиратели падали.

Ничего не хотелось делать.

Хандра…

Я долго бродил по берегу, а потом уселся на камень. Достал тетрадь, но не смог написать и строчки.

Берингово море, каланы, чайки, безымянная речка, тундра и сопки — все вы остались на свободе. Вы не уместились в клеточки моей тетрадки. Я не сумел превратить вас в холодные символы на бумаге.

Солнце угасало за синими складками сопок. Быстро темнело. Плоское облачко догорало вдали последним закатным светом. Но вот и оно померкло.

Погрустнел, пригорюнился вечер и ионик головой уснувшего старика.

Тихо колыхалось море. Но в его мирном колыхании и вздохах чувствовалась сила громадного пространства ничем не скованной воды.

Сумерки были полны мудрости уставшей земли и моря. Слышалось только редкое попискивание куликов, словно разбрасывали они по камням звонкие серебристые горошины.

Вскоре все живое умолкло, растворилось в сонной темноте.

Лишь тихо колыхалось море…

А потом оно стало светиться от малейшего прикосновения. Брошенный камешек вспыхивал, коснувшись воды.

Он ушел в глубину большой искрой, а за ним потянулся сияющий след. Еще миг — и сияние угасло во мраке ночной тайны моря.

А потом я долго вглядывался в небо.

А есть ли на самом деле эта Синяя звезда — хранительница и покровительница тайн древнего народа?..

Почему вдруг возникло сомнение?

Хандра…

Ночью опять не спалось. Я видел, как набежал на берег короткий ливень. Слышал, как лупили но стеклам тугие капли, как журчала за тонкой дощатой дверью юрташки вода.

Кончился ливень, а я продолжал сидеть, уставившись пустым взглядом в темноту.

Хандра…

Или тоска по дому?

Древняя находка

В первый день нашего знакомства Иваныч показал небольшое каменное изваяние. Это была голова мужчины. Иваныч пояснил, что она сделана из какого-то «мыльного камня». По его словам, несколько подобных изваяний находили на островах Беринга и Медном.

Я внимательно осмотрел старинную вещицу. Удлиненное лицо, большие глаза, широкие брови, орлиный нос, крупные черты напоминали американского индейца. Хотя и было в этих чертах нечто азиатское.

У меня вдруг сразу мелькнула мысль: может, именно так выглядели жители таинственной Земли Синей звезды? — Сколько же лет этому изваянию? — поинтересовался я.

Иваныч только развел руками:

— Кто его знает!.. Может — тысяча, может — и больше…

Специалисты, к которым я обратился впоследствии, тоже не могли определить возраст находки с острова Беринга. Но они были уверены в одном: изваяние сделано более 8 веков назад.

Мое робкое предположение о десятитысячелетнем возрасте не вызвало одобрения у историков. Лишь молчаливое пожимание плечами в ответ и скептическая улыбка: дескать, предполагай, как хочешь, а мы утверждать и поддерживать подобное не будем.

А мне, конечно же, хотелось, чтобы древнее изваяние, найденное на острове Беринга, оказалось творением мастера из легендарной Земли Синей звезды.

Это ласковое слово цунами

- Океан!.. Кеан-а-ан!..

— Ветер!.. Тер-тер!..

— Птицы!..Тицы-тицы!..

— Почему вы умолкли?! Олкли-олкли!..

— Слышите?.. Ите-ите!..

Эхо смолкло, передразнив вопрос, но не дав ответа. Человек растерянно и тревожно обвел взглядом вершины скал. Ему показалось, что угрюмые великаны замерли в ожидании чего-то.

Но чего?!

— Как странно, очень странно, — пробормотал человек и обернулся к океану. — Я никогда не видел здесь такого сильного отлива. А тишина? Здесь никогда не было такой тишины. Может, я оглох?! Я не слышу криков чаек… Чаек не слышу! Ведь их здесь сотни, нет, тысячи… Куда они подевались? Только что над океаном носились тысячи чаек. Где они?

По каменистому склону человек сбежал вниз и растерянно остановился у береговой кромки.

— Что с океаном? Он уходит все дальше от берега. Он сжимается… Как побелело солнце! Серебристые лучи вонзились в глаза, не дают рассмотреть, что делается на горизонте. А ведь там что-то происходит… Кажется, какая-то черная линия… Она движется, приближается… Да, так и есть. Но уже не линия, а широкая черная лента охватила часть горизонта…

На мгновение человек оцепенел:

— Неужели?.. Неужели это?!

Крик застрял в горле. Человек, задыхаясь, бросился к скале.

— Сопки! Скалы! Спасите! Это идет оно! Страшное, беспощадное, неотвратимое… Цунами!!!

Грохот черной водяной стены поглотил последний крик человека. Даже могучие скалы не смогли остановить страшный удар смертоносной волны. Клыкастые каменные верхушки переломились, как обыкновенные ледяные сосульки…

Это ласковое слово в переводе с японского означает «волна в гавани». «Злые духи карают людей за их грехи» — так говорили в старину о цунами.

Порождается подобное бедствие в результате подводных землетрясений и извержений вулканов, при перемещении огромных пластов морского дна.

Вблизи очагов землетрясения гигантские волны могут подняться на десятки метров. Стена воды несется по океану почти со скоростью реактивного самолета — 700 километров в час.

Когда цунами приближается к более мелким участкам океана, нижние слои воды тормозятся сильнее верхних, и тогда образуется ревущий серповидный гребень.

Первый и самый верный признак этого стихийного бедствия — необычное и быстрое отступление воды от берега. Внезапно смолкает привычный шум прибоя. На сотни метров обнажается дно, исчезают птицы. А через несколько минут появляется почти вертикальная стена воды.

Одной волной цунами не ограничивается. Чаще их бывает от трех до десяти. Самая мощная — обычно третья или четвертая.

Человек пока не может активно бороться с этим грозным явлением. Он не в состоянии построить береговые защитные сооружения, способные сдержать удары миллионов тонн воды.

Осенью 1737 года от цунами пострадали Командорские острова. Высота волны была примерно 60 метров. Об этом спустя много лет «поведали» ученым останки китов и других обитателей океана, заброшенные на много километров в глубину острова Беринга и даже на высокие сопки.

В следующий раз цунами ворвалось на остров 16 сентября 1949 года. Оно было не таким сильным, как в 1737 году. Но все же многие дома в селе Никольском были разрушены, а жители едва спаслись на вершинах сопок.

Приход цунами отмечался на острове Беринга и в 1923, и в 1952 годах.

Неподалеку от берегов Чили 23 мая 1960 года произошло мощное землетрясение. Примерно через 22 часа волна цунами достигла Командорских островов. Сначала океан отступил на полсотни метров от берега, а через несколько минут появилась водяная стена.

Какой же силой обладала эта волна, если крепкий бревенчатый мост через речку Гаваньскую был вырван со своего места и заброшен почти на 600 метров в глубь острова!

Кто знает, может, именно эти смертоносные могучие волны стали одной из причин гибели легендарной Земли Синей звезды?..

В первой половине XVIII века замечательный натуралист, участник второй камчатской экспедиции Георг Стеллер отмечал изобилие каланов на острове Беринга и называл их самыми доверчивыми зверями. В те времена любопытные морские животные еще не боялись человека. Но вот начался на Командорских островах промысел котиков, а затем и массовая добыча каланов.

И лишь суровые условия плавания у скалистых берегов этих земель, частые штормы и отсутствие хороших якорных стоянок спасли каланов от полного истребления.

К 1924 году, когда вышел строжайший запрет на их промысел, животных сохранилось всего несколько десятков, и то лишь на острове Медный.

Над морским зверем с самым ценным мехом нависла угроза вымирания.

В справочной литературе сообщается, что калан — хищное млекопитающее семейства куньих, длина тела до полутора метров, хвоста — до 40 сантиметров, вес достигает 40 килограммов. Окраска чаще всего темно-бурая.

Когда-то они были широко распространены во всей северной части Тихого океана. Многие командорцы считают их самыми симпатичными и добрыми животными.

А с какой заботой и нежностью каланы выращивают детенышей! Пожалуй, такого отношения к своим малышам не встретишь у других животных.

Не случайно у алеутов есть много легенд об этом звере, в которых ему придаются человеческие черты.

Они хорошо приспособлены к воде, великолепно плавают и ныряют, ведут дневной образ жизни, ночью спят на прибрежных камнях. Правда, на берегу каланы беспомощны и неуклюжи.

Много раз я наблюдал за ними и всякий раз удивлялся их игривости, невероятному любопытству, какой-то шаловливой непосредственности и наивности.

Питаются они в основном рыбой, ракообразными, моллюсками. Но самое лакомое блюдо — морские ежи. Чтобы добраться до мидий, каланы разбивают раковины камнями.

Однажды на мысе Толстом острова Беринга я заприметил каланиху-мать с детенышем.

Утро едва отогрелось от прохлады и теперь нежилось на сопках и в долинах.

Звери плескались метрах в тридцати от берега, напротив небольшой коричневой скалы. Я поспешил спрятаться за камнями, чтобы осторожные животные не испугались меня.

Каланенок пытался взобраться на живот матери. Та лежала на спине, подставив брюшко солнечным лучам. Только он вскарабкивался на нее, как она поворачивалась на бок, и малыш падал в воду. Наверное, так приучала детеныша самостоятельно осваивать родную стихию…

На свет каланята появляются вполне самостоятельными существами. В суровой океанской стихии малыша поджидает множество опасностей, но мать всегда рядом с ним. Растут детеныши быстро; через несколько дней после рождения уже отлично плавают и ныряют и вскоре начинают привыкать к пище взрослых.

Каланы — единственные морские млекопитающие, у которых нет защитного слоя жира. Но от переохлаждения их спасает необыкновенно густой мех: на одном квадратном сантиметре тела растет около 120 тысяч волосинок.

Командорцы в шутку называют каланов самыми аристократичными животными. Никто так не заботится о своей шубе, как они: по нескольку часов в сутки чистят свой мех. Ведь даже от мазутного пятна этот зверь может погибнуть.

Говорят, они почти никогда не дерутся между собой — боятся за свою роскошную шубу. Незначительная ранка на теле — и нарушаются теплозащитные свойства меха, животное может быстро переохладиться в воде.

Несмотря на мрачные прогнозы, предрекавшие им скорую гибель, каланы, к счастью, не вымерли.

Камни бухты Буян

У меня на ладони — командорские опалы. Миллионы лет, застывшие в прозрачно-матовых каплях. Кажется, в них сжалась энергия моря и огня. Есть на острове Беринга бухта Буян. Так же называется и речка, впадающая в Берингово море. Здесь, на небольшом, протяженностью в несколько десятков метров, отрезке берега обнаружены богатые россыпи агатов, опалов, яшмы и сердоликов.

Конечно, эти поделочные и полудрагоценные камни — не такая уж редкость и в других уголках земного шара. Но специалисты говорят, что командорские имеют лучшие форму и качество.

Агат, яшма, сердолик, опал образовались в лавах базальтов во время подводных извержений, которые сотрясали дно Тихого океана около 50 миллионов лет назад.

Камни с острова Беринга хорошо отполированы, поскольку попадают на морское побережье из базальтовых лав не сразу, а долгое время перекатываются речкой Буян. Восьмикилометровый путь к морю они преодолевают за многие века.

Иваныч утверждал, что именно здесь, в нескольких метрах от берега, в бухте Буян на небольшой глубине находятся остатки древней стены.

Еще в детстве Иваныч слышал от стариков-алеутов о большом городе, который был здесь построен людьми несколько тысяч лет назад.

Говорили старики, будто те люди поклонялись мудрой и вещей Синей звезде. Она знала все, что происходило в далеком прошлом и что случится в будущем. Знала и подсказывала тем, кто ей поклонялся.

Но потом те древние люди придумали и научились делать дурманящий туман. И все чаще, вместо того, что-бы работать и поклоняться мудрому светилу, они окутывали себя туманом.

И вскоре не стало видно заветной звезды на небосводе, и никто уже не мог предостеречь людей о надвигающейся катастрофе. Дурман победил. Он притупил в человеке волю к жизни, способность мыслить и принимать верные решения.

После катастрофы древняя земля ушла под воду, и лишь немногим жителям удалось спастись. Но вскоре они растворились среди более молодых племен Азии и Америки.

Рассказывали старики, что остатки разрушенной стены в бухте Буян украшены агатами и синими опалами. Будто кто-то даже видел под водой изображения восьмилучевой синей звезды и каких-то диковинных зверей…

Много интересного довелось мне услышать от Иваныча. Но чувствовалось, что старый алеут далеко не все рассказывает, о чем знает. Выспрашивать было бесполезно. Упрямый старик. Захочет сам рассказать — рассказывает, не захочет — слова не выдавишь, сколько бы не упрашивали его.

Начальник местного погранотряда, к счастью, тоже оказался приверженцем идеи существования и Земли Синей звезды, и развалин древнего города на дне бухты Буян.

Поэтому для своих поисков я получил от него на несколько дней надувную лодку. При этом начальник потребовал от меня клятвенного обещания — не удаляться от берега больше, чем на пятьдесят метров, и лодка при этом должна быть «на поводке», под надзором Иваныча, поскольку сильное течение может унести ее в открытое море.

К сожалению, даже на позорном «поводке» мне не удалось отойти от берега. Все четыре дня, которые я мог позволить себе находиться в бухте Буян, не утихал шторм. Не то что на лодке, даже на большом корабле нельзя было выйти в море.

Четверо суток мы с Иванычем засыпали и просыпались под грохот волн. Четыре дня я бродил по берегу мрачного моря в надежде, что шторм вот-вот ослабеет. Но признаков затишья так и не дождался.

Время истекло. Пора было возвращаться в Никольское. Таинственный подводный город «может спать спокойно». Десятки раз я повторил про себя утешительную в подобных случаях фразу: «Когда-нибудь я все же найду его…» С тем и покинул бухту.

А в память об этой неудачной попытке увидеть загадочные развалины Земли Синей звезды или какой-то другой цивилизации остался лишь целлофановый пакетик с опалами и сердоликами, собранными в бухте Буян.

Корабли с острова Синей Звезды

Мальчишка сидел на высоком плоском камне и смотрел в сторону океана. Был он без шапки, и хлесткий ветер безжалостно трепал его длинные черные волосы. Он не слышал моих шагов. — Ты почему здесь сидишь? Холодно

и поздно уже!

Мальчишка вздрогнул, удивленно обернулся, но тут же приложил палец к губам:

— Тише! Он уже совсем рядом и может испугаться…

— Кто?

— Мой кит.

Я недоуменно посмотрел в ту сторону, куда указал мальчишка, но ничего, кроме волн и корабля на рейде, не увидел в океане.

— А ты не сочиняешь?

— Нет. Честное слово, не сочиняю.

— Но там же ничего нет!

— Вы не умеете смотреть. У меня кит не простой, а дрессированный и хитрый-прехитрый. Его Митькой зовут. Как посмотрит на него чужой человек, так он прыг — и в бабочку превращается и улетает высоко-высоко в небо.

— Вот это да! — восхитился я. — А когда он снова превратится в кита?

Мальчишка внимательно посмотрел мне в глаза, не смеюсь ли. Но, встретив мой серьезный взгляд, пригладил зачем-то взлохмаченные волосы и тихо сказал:

— Когда приплывут корабли с острова Синей звезды…

— Откуда?!

— Есть такой остров далеко-далеко, — пояснил он. —

Там живут все знаменитые капитаны. Сегодня они придут на своих кораблях и заберут командора Беринга. Только я и кит Митька знаем, где он прячется. Хотите покажу?

— Хочу.

— Только никому ни слова, — строго предупредил мой собеседник.

— Клянусь: никому ни слова! — поспешно заверил я.

— Смотрите: во-он Арий камень. Видите? В нем есть подземелья. Там и спрятался командор Беринг.

Маленький фантазер хотел еще что-то добавить, но с океана хлестнул брызгами ветер. Мальчишка поежился, смахнул с лица капли и весело крикнул:

— Ох и поштормит сегодня!..

— Ты почему без шапки? — строго спросил я. — Потерял, наверное?

— Не-а, разбойники отняли. Ох и здоровенные, черти!

Как выскочили из тундры, как засвистели — аж мороз по коже! Треснули мне по шее и шапку отняли. Вот…

Мальчишка рассказывал о том, что хотел увидеть: кита Митьку, который может превращаться в бабочку, живого командора Беринга и корабли с острова Синей звезды… Ведь каждый ребенок — немного поэт.

Так стоит ли взрослым вмешиваться в детские мечты, фантазии и приземлять их?

Георг Стеллер

Говорят, Север умеет объединять людей разных национальностей, государств, верований, сословий, профессий. В экспедицию Беринга были включены не только офицеры, матросы, мастеровые, но и многие ученые: Гмелин, де ла Кройер, Миллер, Степан Крашенинников, Лука Иванов, Федор Попов, Алексей Горланов, Василий Третьяков. В экспедиционном списке значились также художники Люрсениус, Беркан, переводчик Илья Яхонтов, геодезисты Александр Иванов, Андрей Красильников, Моисей Ушаков, Никифор Чекин.

Входил в эту разнонациональную команду исследователей-первопроходцев и Георг Вильгельм Стеллер. Родился он в Германии в 1709 году. С детских лет его главным увлечением стала ботаника.

Преподаватели пророчили Георгу блестящее будущее, но за свой вспыльчивый характер и необузданные выходки он был исключен из университета. Стеллер пытался продолжить учебу в других европейских учебных заведениях, но на это не было средств. К тому же он умудрился поссориться и со своими родственниками, и с друзьями.

В XVIII столетии Россия предоставляла немалые возможности способным, энергичным специалистам из Западной Европы, тем, кто не находил должного применения у себя на родине.

Решил попытать счастья в великой северной стране и Георг Стеллер.

В августе 1734 года он прибыл в Петербург, где, по рекомендации немецкого ученого Байера, стал личным врачом архиерея Феофана Прокоповича.

Этот известный ученый, церковный и общественный деятель был сподвижником и яростным сторонником Петра I. В круг интересов Прокоповича входили: естествознание, физика, география и, конечно же, освоение Крайнего Севера, Сибири и Дальнего Востока.

По достоинству оценив способности Стеллера, Феофан Прокопович рекомендовал его в академию наук.

Георг стал адъюнктом натуральной истории, а вскоре был направлен во вторую камчатскую экспедицию.

К сожалению, между Стеллером и Витусом Берингом с первой же встречи возникло недопонимание. Потом оно переросло в открытое противостояние друг другу.

Но, несмотря на это, после смерти командора Георг писал о нем как о справедливом и честном человеке.

Во время второй камчатской экспедиции Стеллер находился на корабле «Св. Петр». Когда путешественники достигли Америки, между командором и ученым возник конфликт. Беринг не хотел отпускать Стеллера на сушу, поскольку считал, что задача экспедиции выполнена и надо спешно возвращаться на Камчатку, иначе вскоре из-за штормов и непогоды сделать это будет сложно.

Однако упорный ученый настоял на своем. Результатом кратковременного пребывания Стеллера на берегу стала его книга «Описание растений, собранных за б часов в Америке».

Именно за шесть часов он сумел собрать и описать 160 видов американской флоры!

Стеллер не прекращал своих зоологических и ботанических исследований даже после кораблекрушения.

В первый же день пребывания на острове Беринга он понял, что земля эта — не Камчатка и что она необитаема. Ведь животные и птицы здесь совершенно не боялись людей.

Кораблекрушение и смерть многих товарищей не выбили Стеллера из колеи. Он составил научное описание местной флоры и фауны, которое вошло в книгу «Описание острова Беринга».

Ученый обошел в одиночку весь остров. Впоследствии он писал об этом: «Я был один, под открытым небом, должен был сидеть на земле, мне мешали холод, дождь, снег, и часто беспокоили меня звери; у меня не было нужных инструментов, и притом я не надеялся, чтобы когда-нибудь моя работа сделалась известной и принесла кому-нибудь пользу…»

Стеллер считал, что цингу у участников экспедиции можно было предотвратить, если бы командор послушал его совета и разрешил на острове Шумагина собрать необходимые лекарственные растения. К сожалению, на острове Беринга нужных трав не оказалось.

Стеллер, очевидно, впервые из европейцев изучил морских котиков, каланов, сивучей и описал уникальное морское млекопитающее, которое водилось лишь у берегов Командор. Это животное потом назвали морской коровой Стелл ера.

На острове Георг собрал 224 вида растений и дал научное описание множеству камней.

В 1742 году, после возвращения в Петропавловск, Стеллер продолжил исследование Камчатки. Своими силами он построил избу и прожил в ней два года. Занимался охотой, собирал растения, чертил карты, изучал языки, обычаи, культуру и историю камчадалов.

Он обошел почти весь полуостров. У местных жителей — ительменов и коряков — ученый научился питаться сырой рыбой, кореньями, травами.

На свои скудные средства Стеллер открыл в Боль-шерецке школу, где сам учил детей.

Однажды он вступился за двенадцать ительменов, обвиненных в бунте. Враги, а их было у него немало, воспользовались этим. На Стеллера был написан донос в Сенат, в котором сообщалось, что ученый освободил двенадцать государственных преступников и таким образом сам стал бунтовщиком.

Летом 1744 года Стеллер покинул Камчатку. Пора было возвращаться в академию и представлять на суд ученых свои исследования и собранные в экспедиции материалы.

В 1745 году он прибыл в Иркутск именно в тот день, когда губернатор получил распоряжение Сената об аресте «бунтовщика Стеллера».

Ученого арестовали, но вскоре отпустили, поскольку стало известно, что императрица Елизавета Петровна благосклонно отнеслась к участникам второй камчатской экспедиции.

Весной 1746 года Стеллер добрался до Соликамска. Но здесь стал жертвой издержек в работе почты. Ему предъявили устаревшее постановление Сената об его аресте. Соликамские правители еще не знали, что ученого уже оправдали в Иркутске.

Лишь спустя месяцы пришло сообщение: Стеллер не виновен.

Поздно. Ученый не выдержал тюремных пыток, побоев и скончался.

У писателя и ученого Игоря Забелина есть строки: «Трудно назвать другую науку, которой открытия доставались бы такой же дорогой ценой, как географии.

Тысячи и тысячи безымянных могил географов-исследователей разбросано но материкам и островам, скрыто в волнах океанов; прах этих скитальцев давно смешался с землей, изучению которой они посвятили свою жизнь. Эти люди шли на подвиги и совершали их незаметно, без шума, даже не сознавая, что проявляют героизм, потому что они делали любимое дело, потому что никогда не променяли бы тяготы и тревоги походной жизни на уют и спокойствие городского существования».

Эти слова можно отнести к большинству путешественников самых разных профессий и, конечно же, к естествоиспытателю Георгу Стеллеру.

Его имя увековечено в названиях самой высокой вершины острова Беринга и уникального памятника природы — каменной арки. Именем Стеллера названы несколько видов растений и животных.

Десяток крупных терпугов шевелился на дне лодки. С таким уловом не стыдно возвращаться с рыбалки. Есть что показать и чем поделиться с другими. Мы уже хотели поворачивать к берегу, как вдруг Иваныч тихо произнес: — Гляди-ка: дельфины! Редкие гости в наших водах.

И правда, неподалеку, на спокойной воде, стремительно катились белые буруны. Животные быстро приблизились к нам и теперь почти касались темными лоснящимися спинами бортов нашего суденышка.

Казалось, что своими действиями дельфины стараются привлечь внимание людей.

Иваныч заглушил мотор, привстал и начал озираться.

— Что случилось? — поинтересовался я, но старик не ответил.

Он снова запустил мотор и развернул лодку.

— Дельфины волнуются. Неспроста это, — наконец, пояснил Иваныч. — Видно, беда какая в океане случилась.

Теперь дельфины неслись впереди нас, будто указывали дорогу. Лодка едва поспевала за ними. Неожиданно мы увидели пляшущий на волнах рыбацкий буй. Вода вокруг него расходилась большими кругами.

Иваныч застопорил ход, перегнулся через борт и схватил буй двумя руками. Но тот не поддавался. Я кинулся помогать старику.

За буем потянулся длинный обрывок рыболовной сети. Кое-как вытащили сеть, а в ней — неожиданный улов: накрепко запутанный дельфиненок.

Быстрыми ударами ножа Иваныч распорол путы и положил попавшего в беду малыша на дно лодки. Тот тяжело дышал.

— Ничего, сейчас отойдешь, и я тебя отпущу к своим, — пробормотал Иваныч. — Сколько ж ты без воздуха намучился?

Старик, словно котенка, погладил дельфинчика, и тот шевельнул хвостом.

— Какой глупый и злой народ еще ходит по морям-океанам, — покачал головой Иваныч. — Ведь строго-настрого всем рыбакам наказано не швырять обрывки сетей в океан. Котики, каланы, дельфины гибнут от них.

Эх-эх-эх, нельзя бездушных людей в океан выпускать…

Неожиданно дельфинчик рванулся из рук. Не успели мы опомниться, как он скользнул по борту лодки и плюхнулся в воду. Секунда, другая — и малыш уже плыл к своим сородичам. А те дружно покачивали головами: то ли приветствовали спасенного дельфинчика, то ли благодарили нас с Иванычем.

Хозяева лежбищ — котики — не одиноки в своей просторной природной «кварти- ре». Всегда рядом на побережье суетятся серокрылые чайки. В поисках падали шныряют песцы и совсем не обращают внимания на грозный недовольный рев секачей. Неподалеку от котиков на камнях отдыхают гигантские морские львы — сивучи.

Деловито попискивают длинноклювые кулики и лапландские подорожники. То тут, то там снуют юркие пуночки и овсянки.

Невозможно представить себе лежбище и без таких птиц, как топорки, бакланы, ипатки, глупыши… И все эти беспокойные соседи прямо или косвенно связаны друг с другом.

Серокрылые чайки — главные санитары лежбища. Питаясь отходами котиков, они очищают побережье.

Чайки начинают присматриваться к лежбищу еще до массового выхода морского зверя на сушу.

Когда у чаек появляются птенцы, им приходится постоянно курсировать между лежбищем и своими гнездами. В это время птицы становятся особенно шумными и драчливыми. Более взрослые и опытные теснят молодых. Но агрессивность чаек не распространяется на котиков и других обитателей лежбища.

Остерегаются чайки лишь песцов. С опаской они отбегают или отлетают в сторону, как только рядом появляются эти пронырливые зверьки. Песцу никто не доверяет на острове — ни птицы, ни морские звери.

Они тоже санитары лежбища. Но бывает, что особо обнаглевшие песцы нападают на маленьких котиков и загрызают их. Однако подобное случается редко.

Да, происходят иногда стычки и конфликты между соседями. Но все же чувствуется на лежбище мудрая рука хозяйки, которая заставляет жизнь обитателей этого дома двигаться в едином ритме. Имя хозяйки — Природа.

Цветы с острова Беринга

Несколько раз приглашали меня на утиную охоту, да все не было времени. Наконец выбрался вместе с Виктором, рабочим зверозавода.

Долго шли тундрой. Не торопились. До вечерней зорьки еще уйма времени. Иногда мы останавливались и любовались летним ковром тундры и разноцветьем сопок. Растительный мир наверстывал упущенное после затяжной северной зимы.

Есть в тундровых цветах острова Беринга особая, скромная красота. В чем она?

Пожалуй, в контрасте с угрюмыми скалами, неумолкающим прибоем, частыми туманами, стремительными ветрами.

Цветов на острове много. Лиловые ирисы встречаются за околицей села, в огородах, вдоль дороги пестрят их венчики, издали похожие на усталых бабочек. Разбежались во все стороны по тундре белые, с золотым солнышком в центре, веселые ромашки. А на склонах сопок уже распустились луговая герань, бледно-розовый анемон, синий колокольчик…

Солнце коснулось краешком диска моря. Час вечерней зари…

Мы добрались наконец до места. Виктор оставил меня на одной «засидке», сооруженной из плавника и травы, а сам отправился к другой.

Конец охоте

Я постелил на камнях штормовку и улегся. Ждал долго, а уток все не было и не было. От нечего делать начал мысленно представлять, что сочинит неуемный фантазер Витька но поводу нашей утиной охоты.

Мой товарищ по сегодняшней охоте славился своими выдумками и приключениями. Дня не проходило, чтобы он не попал в какую-нибудь историю, или, по крайней мере, не сочинил ее.

То на его лодку напала гигантская белая касатка, то он вступил в поединок с матерым сивучем и, конечно, победил зверя, то предотвратил высадку на лежбище котиков каких-то браконьеров. Трудно иногда было понять, где в его рассказах правда, а где разгул неуемной фантазии.

Что же он соврет сегодня? Особенно если охота будет неудачной. Наверное, скажет, что уток распугало доисторическое чудовище, выплывшее из моря, или неопознанные летающие объекты.

От солнца остался лишь рваный, чуть виднеющийся над водой, клочок, а утки так и не появились.

Конец охоте…

Пора искать Витьку и возвращаться в село.

Я прошел берегом метров пятьсот, но его нигде не было. Что за ерунда? Куда он мог подеваться на открытой местности? Небось, опять какой-нибудь фортель выкинул.

Хрустели под ногами ракушки. Скалы, розовые от вечернего света, напоминали покинутый всеми заколдованный древний город.

Вдруг я заметил среди камней ружейный ствол.

— Виктор! Вить!

Тот не отозвался. Я подошел поближе и обомлел.

Чертовщина какая-то! Витька лежал прямо на камнях. Глаза его были закрыты, лицо зеленое, а одежда вся насквозь мокрая.

— Что случилось?! Слышишь?!

— Т-ты см-м-мерть видел к-когда-нибудь? — вдруг застучал зубами Витька и принялся, наконец, стаскивать куртку и сапоги.

— Всякое бывало, — настороженно ответил я.

— Вся-а-а-кое, — укоризненно протянул он. —

А я видел только что. Совсем рядом…

«А жить все-таки лучше!..»

Лишь когда я развел костер, Витька начал свою душещипательную историю. — Подстрелил я здоровенную утку, а она в море упала. Прямо в одежде кинулся за ней. Дотянулся, схватил, а тут самого кто-то за ноги цап — и вниз, на дно. Рвусь к берегу, а меня опять — дерг! Волны, заразы, одна за другой шарашат по башке — вздохнуть не дают. Воды наглотался, одежда набухла. Ну, думаю, конец. Обидно так стало: до берега ведь рукой подать. Тут-то смерть и появилась собственной персоной… Суетная какая-то попалась, а может, припадочная. Рожа у нее разноцветная, и голова подергивается. Верещит, а чего — не поймешь. За руки и ноги хватает, будто я ее чем-то разозлил… Всегда мне не везет: даже смерть явилась — чокнутая.

— Во дела! Это уже похуже сочинений о гигантской касатке. Настоящий бред, — сокрушенно подумал я и добавил вслух: — Как же ты мог подстрелить утку, если я не слышал выстрела?..

Витька даже не обратил внимания на мой озадаченный взгляд и вопрос. Вдохновенно продолжал гнуть свое:

— Честное слово, обидно ни за что ни про что концы отдать. Бросил я к чертовой матери утку и из после дних сил рванул к берегу. Спасибо — волна громадная ка-ак поддаст сзади, так я кубарем на берег и вылетел. Чуть башку не расколотил о камни. До сих пор перед глазами смерть с разноцветной рожей мельтешит… Дура припадочная! Слушай, а может, это было какое-то подводное привидение? Ну, из того затопленного города…

А что, в старинных замках их полным-полно, почему бы не водиться им и в океане?

— Час от часу не легче, — сокрушенно пробормотал я и не стал поддерживать разговор о смерти с разноцветной физиономией, о мифическом городе и подводных привидениях.

Вовсю полыхал костер. Одежда, развешанная вокруг него, почти высохла.

— Что-то не м-могу согреться, — снова затрясся Витька. — Н-надо согревающего внутрь. У т-тебя н-нет С собой?

— Нет, — развел я руками. — Если б знал…

— Если бы да кабы, — разочарованно протянул Витька и тут же перестал трястись. — Я б десять бутылок водки взял. После встречи со смертью и столько не грех пропустить…

— Ты, кажется, и без водки согрелся.

Витька ничего не ответил, только поближе придвинулся к костру. Потом новая «светлая» мысль озарила его, и он мечтательно продолжил:

— А представляешь, приходишь ты сюда, а на берегу — только стреляная гильза да ружье… В-ва — нет Витька! То ли в океане сгинул, то ли братья по разуму уволокли. Ух, и начались бы в Никольском пересуды! Вот бы послушать!

— Хватит ерунду молоть, — не выдержал я. — Пора возвращаться.

— Пора, — согласился Витька и глубокомысленно изрек: — А жить все-таки лучше!

В наследство потомкам

Взаимодействие человека и природы — постоянное и необходимое условие жизни и развития общества.

Командорские острова — суровый и в то же время хрупкий мир. Котиковые лежбища, нерестилища красной рыбы, каланы, сивучи, уникальные птицы и растения, бухта Буян — хранилище самоцветов… Что и говорить, неповторима природа Командор. В то же время она более уязвима, чем фауна, флора, ландшафт теплых краев. И раны, нанесенные северной островной природе — будь то нарушение тундрового покрова, загрязнение воды и суши топливом или браконьерство, — залечиваются намного дольше.

Очищение океанских вод здесь также протекает медленнее, чем в южных регионах планеты.

Командорские острова — пример необдуманного вторжения человека в природу. Стеллерова корова, крупное млекопитающее, достигавшее до десяти метров в длину и весившее до четырех тонн, в первой половине XVIII века в изобилии водилась здесь на мелководье. Вкусное мясо, доверчивость и медлительность животного погубили его.

Спустя всего двадцать семь лет после открытия острова Беринга заезжие промысловики убили последнюю морскую корову. Больше на земном шаре этого вида не существует.

Доживи до наших дней, может, стала бы она первым из обитателей океана домашним животным.

Такая же печальная участь постигла и стеллерова баклана, который водился только на острове Беринга.

Здесь и сейчас встречаются птицы, находящиеся под угрозой исчезновения. К ним относится малый гоголь — птица настолько редкая, что образ ее жизни почти неизвестен специалистам.

Гнездится малый гоголь на севере Американского континента. На Командорах он — залетный гость.

Даже бескрайний океан под угрозой. Ведь в него бесконтрольно сбрасывают различные отходы, горючесмазочные материалы. Несмотря на международные соглашения, в океане порой промывают свои опорожненные емкости танкеры. В результате по воде на много километров расплываются маслянистые пятна нефти — зона смерти для водных растений, беспозвоночных, рыб, морских птиц и зверей. Еще больше бед приносят катастрофы нефтеналивных судов.

Наверное, не встретишь человека, назвавшего бы себя врагом природы. И все же до сих пор в океан выбрасывают с кораблей отходы, гибнут в обрывках сетей дельфины и котики, орудуют браконьеры.

И сегодня все чаще звучат вопросы без определенного ответа: какой мы передаем природу в наследство потомкам? Мертвые воды и берега или цветущий и прекрасный мир?

Прощай, командорское лето!.

Когда в экспедиции не находишь то, что искал, к чему стремился, тешишь себя мыслью: все еще впереди… Тогда, в конце семидесятых, мой старший товарищ — высокий советский руководитель — с интересом выслушал рассказ о ненайденной стене на дне бухты Буян и о гипотезах насчет Земли Синей звезды. Выслушал, но добро на публикацию не дал: «Повременим пока с загадочными звездами, мифическими землями, хранителями древних тайн… Сейчас не до этого… А там — как знать?..»

Мне пришлось много странствовать по свету. Я любовался остатками красоты древней Пальмиры, закатами над Средиземным морем, яростными красками Скалистых гор в Колорадо, ласковой тишью озера Балатон, отдыхал в прохладе оазисов азиатских и африканских пустынь, бороздил на различных судах десятки морей. Я счастлив, что видел раскопки великого Вавилона, ходил но таежным тронам Забайкалья, купался в Мертвом море и Мазурских озерах, поднимался на исполинскую Баальбекскую террасу в Ливане.

Но ничто не сможет заслонить в моей памяти серебристые водопады острова Беринга, игру каланов на мелководье, цветастый ковер летней тундры, студеный простор Тихого океана, сизые сопки, неброскую, застенчивую и суровую красоту Командорских островов и услышанные там легенды о Земле Синей звезды…

Коснулись малиновых струн заката командорские стынь-вечерницы. Под присмотром мудрой Синей звезды вызревала июльскими ночами зябкая тишина. Лишь плескался прибой, и о чем-то вздыхала спросонок трава.

В эти ночи молодое простоволосое лето сошло с дальних сопок и бродило босиком но берегу океана. Робкой дикаркой лето подолгу смотрело на огни кораблей и в ночное небо, отыскивая там покровительницу всех тайн — Синюю звезду.

А мне слышалась в эти часы сказка старого алеута:

— Как схватились два песца на высокой сопке. Один — белый, другой — огненный. Одолеет белый огненного — и начнет коченеть тундра в синих туманах, и стужа расправит свои крылья, и заведет свистящую песню поземка. А возьмет верх огненный — заговорят разом реки, поднимутся в тундре цветы и травы, заревут олени, выплывут из океана котики и сивучи. И пойдет по острову лето, раздавая всем тепло своей души. И станут добрее от того тепла люди и звери. И даже мудрая Синяя звезда поделится с ними своими тайнами…

Но не увидеть уже мне всех даров командорского лета. Пора возвращаться на Камчатку.

Удастся ли еще побывать на острове Беринга и приоткрыть хоть чуть-чуть тайну легендарной Синей звезды?

Не знаю…

Но убежден: невозвратимо лишь то, чему мы сами позволяем затеряться в глубинах своей памяти.

Играем со смертью