Большая Сибирская экспедиция продолжила исследования в 1859–1862 годах в восточном секторе Сибири, на Дальнем Востоке. Возглавил отряд Ф. Б. Шмидт. Участники экспедиции действовали самостоятельно, но по единому плану, который предусматривал исследование в первую очередь Приамурья и Сахалина. Для нас представляют интерес маршруты самого Фридриха Богдановича Шмидта, так как они непосредственно связаны с трассой БАМа в восточной ее части.
В 1860 году Шмидт из Благовещенска совершил путешествие-плавание до Николаевска: сначала на санях, а затем, после того, как вскрылся Амур — на лодке. Во второй раз маршрут Шмидта пересекся с трассой БАМа после того как основная программа работы была выполнена: Шмидт решил исследовать реки Амгунь и Бурею, использовав для этого их как маршруты возвращения в Иркутск и в Петербург.
19 мая 1862 года Шмидт и член экспедиции Г. В. Шебунин вышли из Николаевска и направились вверх по Амгуни. Их сопровождал казак Яков Бубякин и четыре якута. Путь был тяжелым, все время тянули лодки бечевой. С Амгуни перешли на Немилен, откуда поднялись на перевал Буреинского хребта и вышли в бассейн реки Бурей. Шебунин все время проводил съемку маршрута, а Шмидт занимался геологическими и ботаническими исследованиями. «Моя экспедиция вверх по Амгуни и вниз по Бурее, кроме геологического, имела и большой ботанический интерес, так как мне удалось собрать на упомянутом перевале альпийскую флору южного отрога Станового хребта и наблюдать потом постепенный переход ее в известную уже раньше мне флору верхнего и среднего Амура», — писал Шмидт.
Экспедиция проходила по труднодоступным местам. До конца ее у Шмидта и Шебунина не хватило продуктов. Истощенные и изможденные, 12 августа они прибыли в Благовещенск, откуда после встречи с Гленом все отправились в Иркутск.
Итоги экспедиции были обработаны Шмидтом и Гленом и составили вторую часть «Трудов Сибирской экспедиции Императорского Русского Географического общества. Физический отдел», вышедшую в свет в 1868 году. Шмидт писал в отчете, что «труды экспедиции относятся преимущественно к геологии, растительной географии, топографии, этнографии и отчасти зоологии, входившей более специально в круг занятий прежних исследователей Амурского края».
Из путешествий географа и революционера П. А. Кропоткина мы остановимся на Олекминско-Витимской экспедиции, совершенной в 1866 году совместно с И. С. Поляковым.
Экспедиция намечалась от устья реки Ныгры, где был расположен Тихоно-Задонский прииск. Чтобы добраться туда, Кропоткин проделал путь по Лене до села Крестовского, а затем до названного прииска на вьючных лошадях. Путь проходил через Патомское нагорье — так назвал его Кропоткин по имени самой большой реки Большой Патом, пересекающей это нагорье. 250 верст потребовалось пройти по этому нагорью, чтобы добраться до Тихоно-Задонского прииска.
В письмах к брату Александру путешественник писал отсюда об условиях труда рабочих на приисках. 17 июня он написал: «А нужно видеть работы. Поляков видел рабочего в шурфе, на четверть в воде неподвижно стоящего, в то время как другие отливали воду; не сразу понял, что это человек, — и это хоть летом, но на высоте 3000 футов, под широтой 59 градусов, в Азии; следовательно, можешь себе представить, как холодно бывает к вечеру. Сегодня множество сиплых рабочих после 4-дневных дождей… И если не выработает урок — сейчас вычет. 3 человека должны вырубить кайлом и ломом и накласть 62 тележки, а 4-й увезти их. Якуты, как более слабое племя, не в состоянии этого сделать…»
Некоторое время ушло на отдых и сборы в ответственное путешествие. Кроме снаряжения, которым больше занимался Чистохин, следовало расспросным путем узнать как можно больше о стране, через которую придется идти. Один из эвенков принес Кропоткину карту, нарисованную им на бересте. Судя по тому, как правильно на ней были изображены места, через которые уже прошли, Кропоткин доверился ей и не ошибся. Именно по ней он и наметил путь вверх по Витиму к устью реки Муи.
2 июля 1866 года Кропоткин со спутниками вышел в экспедицию и направился к Витиму. Сначала вьючная тропа, которая привела путешественников к берегу реки Малый Чепко, затем по приметам проводников да ориентируясь по берестяной карте. По пути Поляков был занят, пожалуй, больше других — много встречалось всякой дичи; не уставая трудился топограф Машинский.
10 июля вышли к Витиму, а 15-го числа переправились через него в районе Парамского большого порога. Отсюда начался подъем на Северо-Муйский хребет, отсюда путешественники двинулись к реке Муе. Сначала пришлось преодолеть Дюлюн-Уранский хребет с бесчисленным количеством отрогов. О трудности перехода по этой горной стране Кропоткин написал: «Вообще вся эта местность, весь этот перевал через Северо-Муйский хребет в высшей степени неудобопроходим. Когда тунгусы на Муе спросили меня, какою же падью поднялись мы на хребет, и я рассказал им, какою именно (падь Янгуды. — А. А.), — то удивлению их не было конца. «Мы тут и на оленях теперь не ходим», — сказал мне один старик, бывший за 10 лет тому назад вожаком у г. Усольцева и вполне достойный доверия».
Трехдневный перевал через Северо-Муйский хребет стоил путешественникам четырех лошадей. Утешались только тем, что самая трудная дорога, по словам проводников, позади. На устье реки Муи пришли 26 июля. В этот же день Кропоткин написал брату: «Здесь, на Муе, такие несметные силы комаров, что до сумасшествия (временного, утешься) можно дойти, и тебя 30 раз вспомнишь с твоими проклятиями лету. Жара более 22 градусов, дымокур в палатке, следовательно, угар — мерзость порядочная. Два дня ничего не в состоянии был сделать, подумать не в силах, в жаре среди мошки дураком валяешься, весь мокрый; ждем не дождемся второй половины августа».
Несколько дней, проведенных здесь, Кропоткин все-таки использовал для описания долины реки Муи, для приведения в порядок своих мыслей и впечатлений о пройденной горной стране. Эти впечатления Кропоткин обобщил тогда в таком виде: «Само собою, нет никакой надежды на то, чтобы когда-нибудь в Олекминско-Витимской горной стране было прочное, значительное хлебопахотное население, но могут со временем быть 2, 3 пункта, где поселятся якуты, и эти пункты могут служить пристанищем для поисковых партий и погонщиков скота. Не знаю, насколько возможны поселения вверх по Муе, но полагаю, что и там найдутся места, которые могут быть сделаны годными для хлебопашества, так как характер долины Муи верст на 100 вверх остается такой же, как и на устье. Может статься, — что и по Витиму найдутся места довольно пригодные для хлебопашества в малых размерах, по крайней мере настолько пригодна и сама долина Лены».
Очень интересно читать теперь эти строки, когда в долине Муи ведутся интенсивные работы по прокладке Байкало-Амурской магистрали, когда тут осуществляются грандиозные планы освоения труднопроходимой Олекминско-Витимской горной страны.
31 июля экспедиция начала подъем на Южно-Муйский хребет. Следует сказать, что оба эти названия — Северо-Муйский и Южно-Муйский хребты — были даны П. А. Кропоткиным. Поднявшись на хребет, путешественники любовались величественной картиной окружающей природы. Кропоткин дал превосходное описание открывшейся перед путешественниками панорамы. Вот оно.
«Мы рассмотрим теперь, в каком виде представляется эта северная окраина плоскогория в том месте, где мы ее пересекли. Выше сказано уже, какой ряд крутых, безлесных скал, с резкими трехгранными отрогами и бороздами, сплотившихся в недоступную и труднопроходимую стену, представляется глазу, если смотреть из долины Муи к северу, на Северо-Муйский хребет.
Совершенно иной вид представляется в этом месте, если смотреть на другой хребет, который возвышается верстах в двадцати от русла Муи, на правом ее берегу, и тянется затем в том же направлении на восточном берегу Витима, ограничивая с юга широкую продольную долину Куанды и верхнего течения Чары, лежащие на продолжении долины Муи. Только тогда, когда луч зрения направлен на верхние части долины Куанды, т. е. под острым углом к линии простирания хребта, в нем видны в отдалении высокие гольцы, в начале августа н. с. (нового стиля. — А. А.) еще покрытые снегами.
Но если смотреть на хребет, стоя к нему лицом, то глаз видит только массивные, округленные, лесистые возвышенности, сплотившиеся друг около друга и друг за другом массивною стеною. Оне падают к долине Муи настолько полого, что не образуют осыпей, и всплошь порастают лесом, а у подошвы еще более пологими болотистыми откосами переходят в горизонтальные площади береговой равнины. При этом возвышенности, непосредственно представляющиеся наблюдателю, стоящему в долине Муи, и не высоки; они далеко не достигают пределов вертикального распространения древесной растительности.
Наконец, вершины их не вырезываются теми остроконечными формами, которые свойственны горам северного хребта, а принимают более округленные, волнистые очертания; те же волнистые формы принимают и скаты гор, как резкая противуположность глубоким бороздам и острым каменистым ребрам Северо-Муйского хребта, не представляя, таким образом, ни резких очертаний, ни серых, каменистых осыпей, ни глубоких, узких борозд на скатах, лишенных в течение почти целого дня игры теней и красок, покрытых хвойными лесами, темный тон которых усиливается отсутствием непосредственного освещения, — Южно-Муйский хребет теряет всякую образность, лишается всего того, что придает рельефность виду всякого хребта. Глаз невольно переносится на Северо-Муйский хребет; и путем повторения еще более усиливается впечатление этой массы скал одного хребта, в ущерб впечатлению безобразных лесистых возвышенностей другого».
С Южно-Муйского хребта путешественники спустились на Витимское плоскогорье, вышли на реку Ципа и ее приток Ципикан, затем пересекли реки Малый и Большой Амалат, Джилинду и Мангой и вышли к Чите — конечной цели своего трудного и крайне интересного и очень полезного в научном отношении путешествия.