Согласитесь, это не похоже ни на «Армаду», ни на «Путь Мури», ни на «Танкиста», ни на «Безумца и его сыновей». Даже предположить не берусь, куда автор увлечёт нас своей следующей книгой.
Сергей Заграевский. «Архитектор его величества»
Накатила на литературу волна стилизованной русской старины – «Цветочный крест», «Лавр» и вот, пожалуйста, «Архитектор его величества». А что такое стилизация? Это такая литературная гримёрная, где надевают парики, накладывают тени, белила, румяна и прочие мушки на речь. Чтобы вышло фактурно и костюмно. Чтобы и понять было можно, и чтобы патину заметили. Впрочем, Сергей Заграевский, в отличие от своих коллег, не задирает планку, не карабкается на литературный гребень, а простодушно пишет для юношества – такой познавательно-развивающий текст наподобие Жюля Верна с поправкой на ветер. Католический аббат, сведущий в архитектуре, едет на Русь по поручению императора Священной Римской империи германской нации Фридриха Барбароссы, дабы строить во Владимиро-Суздальском княжестве по заказу Юрия Долгорукого, а впоследствии Андрея Боголюбского, каменные храмы, собирать шпионские сведения об устройстве укреплений русских городов и крепостей и наводить мосты мягкого католического влияния. В качестве интриги добавлена мулька с жульничеством тамплиеров вокруг якобы обретенного в Иерусалиме Грааля. Действительно – детям надо подсластить ученье газировкой. Из писем аббата (перед нами повествование в письмах) мы узнаём о старинных русских нравах, об устройстве удельных княжеств, о раздорах между князьями, о бездорожье, о тяготах речного пути с его бесконечными волоками, о наличии на Руси медведей, волков и комаров, о характере застройки древнерусских городов, о по-чёрному топящихся банях с их похожими на мётлы вениками, немножко о старинном русском блуде (14+), об архитектурных особенностях каменных православных храмов XII века, о мздоимстве и воровстве, ну и так далее. Очень похоже на то, что я в детстве узнал из школьного учебника истории Древней Руси. Можно даже испытать ностальгию. Не знаю, что написано в нынешних учебниках, но в учебнике моего детства было написано именно это. Не так подробно и, конечно, без блуда, тамплиеров и Священного Грааля.
Хорошая книжка. Развивающая детский кругозор, обучающая, не вредная. Рекомендуется любознательному юношеству.
Нина Фёдорова. «Уйти по воде»
В России, до недавнего времени едва ли не тотально расцерковлённой, лишь в последние годы появился массовый читательский запрос на литературу художественно-православную (ближайший пример – «Несвятые святые» архимандрита Тихона), герои которой живут в Боге, с Богом и где описываемая на страницах повседневность Богом дышит. Речь не о духовном опыте святых отцов, а именно о текущей литературе как попытке художественного внедрения в Божий мир с целью его художественного познания. Разумеется, такие книги появлялись и прежде, но говорить о них в рамках понятий «большая литература» или «массовая литература» не приходилось. Теперь картина изменилась – то ли мягкий процесс возврата в лоно Церкви набрал критическую массу, то ли сработали иные механизмы, но литература эта вышла из резервации на широкие прилавки.
Тем неожиданнее посреди этой волны выглядит роман Нины Фёдоровой «Уйти по воде». Современный интерес к православной теме в литературе – интерес по большей части неофитический, интерес обретения. Однако Нина Фёдорова рассказывает не о торжестве обретения, а о катастрофе сознания, почувствовавшего колебание незыблемых прежде устоев веры, о муке сомнения и трудном счастье его преодоления. Героиня её книги, Катя, воцерковлена с детства – верующие родители, регулярное посещение служб, православная гимназия, исповеди, духовник, у которого следует испрашивать благословения на всякий поступок, выходящий за рамки обычной общинной жизни, сам мир общины, церковь как второй дом, место, где она разговаривает с Богом. Одно из мест. Главное место. Описания переживаний опыта веры поражают той психологической подлинностью, которая не поддаётся подделке. А водопад экстатического восторга, охватывающего героиню во время пасхальной литургии, так чудесен, невероятен, что невольно и сам чувствуешь себя омытым.
Но приходит время, и повзрослевшая Катя, не носившая джинсы, не знавшая косметики, не справлявшая Новый год, соблюдавшая не только посты, но и постные дни недели, влюбляется. И – трах-тибидох! – не в отрока из своей или соседней церковной общины, а в чужака, невера, да к тому же ещё и металлиста. Духовнику, отцу Митрофану, разумеется, нельзя и заикаться об этом преступном чувстве, он даже филологический факультет как выбор Кати для дальнейшей учёбы не одобрил. Отец Митрофан – служитель строгого Бога, и вся церковная община страх Божий принимает как основу веры, условие которой – безоговорочное послушание батюшке.
Далее – метания, бунт, разочарования, бегство из храма, дома грозного Бога, правящего запретом… Какой искус, чтобы позволить героине пуститься во все тяжкие, дать ей возможность исполнить классический антисценарий и рухнуть в бездну греха. Но правда (художественная правда, которая в данном случае важнее правды жизни) этой книги в том, что присутствие Бога в мире не ограничено кругом церковной общины. Во внешнем мире – тоже Бог. И Катя его там нашла. Не сразу. А найдя, поняла, что и не теряла.
Замечательный роман. Решительный и нежный, рассказывающий о том, о чём нам в новейшей русской литературе никогда ещё не говорили (просто не было рассказчика с подобным опытом). Расширяющий и углубляющий тему так, как вчера это было ещё невозможно представить. Верный признак творческой удачи. Извините, конечно, за выражение.
«Матрица»: явление четвёртое, последнее
Свершилось. Придуманный Вадимом Левенталем книгоиздательский проект «Литературная матрица», реализация которого растянулась на добрых пять лет, в ноябре 2014 года пришёл наконец к своему финалу. И если в предыдущие годы рецензенты имели возможность в отношении него (первые два тома «Матрицы» вышли ещё в 2010-м и получили дерзкий подзаголовок «Учебник, написанный писателями») подводить лишь промежуточные итоги, то сегодня ничто не мешает посягнуть на итог окончательный. Разумеется, в рамках, очерченных предметом.
Замысел (а по существу обоснование необходимости) этой затеи сводился к следующему: на сегодняшний день у юных соотечественников по ряду причин, природа которых (причин) сродни природе главенствующих мерзостей нашей жизни, образовался ощутимый дефицит доверия к русской литературе (в первую очередь – к русской классике, преподаваемой в школе в рамках учебной программы). Ситуацию следует менять, ибо подобное положение вещей никуда не годится – такого просто не должно быть. Равнодушие к власти – ещё куда ни шло, зачастую это даже нормально, но равнодушие к спасительному ковчегу русской культуры, к тому стержню, вокруг которого строится само здание русского мира, равно растворению, самоаннигиляции в обезличенном универсуме, приглашающем нас к интернационализации культур и стиранию границ между родным и чужеродным. Возбудить интерес к области парения гордого духа русской литературы возможно лишь через неформальный подход к предмету. Не всем в школе повезло с учителем литературы – далеко не каждый наставник оказался на своём месте по призванию. Пытливая юность, конечно, найдёт пути и возьмёт своё там, где увидит своё, если не отвлекут по дороге липучие соблазны. Вот этим, ищущим пути, не грех и помочь. Для них и задумана «Литературная матрица», на страницах которой люди, знающие предмет и вызывающие у современного молодого человека пусть не безусловную, но хотя бы ограниченную степень доверия, без академизма и сухого назидания должны рассказать о собственном опыте прочтения того или иного русского классика и с убедительностью очевидца поведать, как строки его книг способны обжигать дно глазного яблока. Ведь главное – подвести к ручью, убедить припасть к истоку. Дальше, если ты, конечно, не деляга и посредственность, тебя за уши не оттащишь. А поскольку изначально были выведены за скобки литературоведы и вся филологическая наука в целом, то – кто, собственно, ещё знает предмет литературы и может рассказать о нём без формализма, как не свой брат писатель? Современный писатель, действующий, сформировавший (кому насколько удалось) собственного читателя.
Так, приблизительно, прорисовывался замысел «Литературной матрицы» – учебника, написанного писателями. Хотя, возможно, дело обошлось без рассуждений, и идея явилась посредством наития – как счастливое озарение. Такое тоже бывает.
Кстати, несмотря на принципиальный отказ от привлечения к проекту в качестве авторов дипломированных специалистов по толкованию художественного слова, идею «Матрицы» горячо поддержали на филфаке СПбГУ, вплоть до предоставления деканом факультета научного редактора, а также материальной и информационной поддержки. Оценили замысел и в РГПУ им. А. И. Герцена, и в Российской национальной библиотеке, авторитет которых, безусловно, способствовал в конечном счёте повышенному вниманию к изданию со стороны учебных и библиотечных структур. Всё-таки Петербург – удивительный город, здесь проявляют добрую волю и творческую инициативу не только носители артистического темперамента и прочая перекатная голь, но и люди при должностях. Кому расскажешь – не поверят.
Дело оставалось за авторами, и авторы нашлись. Хотя степень соответствия той или иной персоны заданному формату, допускаем, вполне может быть оспорена. Это не удивительно: где же найти столько одномоментно живущих писателей, способных талантливо, ярко и – в идеале – равновелико осветить титанические фигуры, не побоимся этого слова, гениев, окормлявших русскую литературу на протяжении восьми столетий (от безымянного автора «Слова о полку Игореве» до ныне здравствующих Виктора Сосноры и Саши Соколова)? То-то и оно.
Однако по порядку. Корпус первых двух томов «Литературной матрицы» должны были составить статьи о писателях, включенных в курс обязательной школьной программы по изучению русской литературы в десятом и одиннадцатом классах. То есть список персоналий был чётко определён и не оставлял пространства для вариаций. Состав же авторов определялся путем проб и ошибок. Скажем, когда Михаилу Веллеру предложили выбрать кого-то из списка классиков для написания статьи, он тут же выступил со встречным проектом: а давайте я напишу вам весь учебник целиком. Это не входило в планы составителей «Матрицы». Тем более что, как выяснилось, Веллер погорячился – все его строки, даже ещё не написанные, уже принадлежали совсем другому издателю. Буквы Людмилы Улицкой тоже не могли просыпаться на сторону без разрешения её сурового издателя. Борис Акунин признался, что слаб по части литературно-биографических исследований и не хотел бы очертя голову бросаться в незнакомый жанр. Дмитрий Быков, в свою очередь, подобно Веллеру расстроился, что идея аналогичной книги пришла в голову не ему, поэтому, написав в «Матрицу» статью о Максиме Горьком, тут же сел за сочинение собственного обозрения русской словесности, вскоре увидевшего свет под названием «Советская литература. Расширенный курс». Эта книга отчасти дублировала третий том «Литературной матрицы», озаглавленный «Советская Атлантида». Однако сравнительный анализ этих двух трудов не входит в наши планы.