Крессида застыла. Они коснулись слишком знакомой темы, и она прекрасно знала, что последует дальше. Сейчас он начнет ее запугивать и подбивать продать Корибин. Будет добиваться своего, и может, ей станет так невыносимо, что она сдастся. В эту игру на истощение они играли много лет, но в последние месяцы она превратилась в настоящий кошмар. «Господи, – про себя взмолилась Кресси, – хоть бы он ушел. Исчез из нашей жизни и оставил нас в покое».
Но Вэл принялся обхаживать жену.
– Выше нос, Кресс, тебе понравится квартира. В районе Виктория, это в самом центре. Четыре спальни. Одну, правда, придется использовать в качестве офиса, пока не подыщу что-нибудь получше.
По спине Крессиды пробежали мурашки. А он опасен, пог думала она, переведя дыхание. Ни перед чем не остановится, чтобы добиться своего.
– Поезжай, – спокойно сказала она. – А мы остаемся здесь. Гил и я.
– А на что собираешься жить? – жестко спросил он. Лопнувшие сосудики горели на его скулах красными, расползшимися до крыльев носа пятнами. А когда-то был таким красивым, печально вспомнила Кресси. И резко бросила:
– Отправляйся в Лондон один. Я тебе не нужна. Нам следует развестись.
– Развестись? Не смешив Ты мне и так слишком дорого обошлась. К черту развод! Я не собираюсь тратить жизнь на то, чтобы содержать вас двоих да в придачу ту квартиру!
– Я не желаю… – начала Крессида, нов этот момент в дверях неожиданно возник Гил. В одной руке он сжимал потрепанного плюшевого мишку, в другой – пустой стакан.
– Господи, только не это! – сквозь зубы процедил Суини и щедро плеснул себе виски. – Ребенок должен находиться в постели.
– Я видел д-д-даму, папа! – произнес мальчик.
Крессида в страхе посмотрела на сына. Обычно он не мог вымолвить ни слова, а в этот вечер говорил вполне отчетливо. И она пожалела, что учила его разговаривать. Оберегая Гила обняла за плечи.
– Пойдем, дорогой, снова ляжешь в кроватку, – сказала она и поднялась.
– О чем это он? – насторожился Вэл.
– Так, ни о чем.
– Я видел д-д-даму, – повторил Гил. – Д-д-даму, – перекатывал он слово во рту. – Д-д-даму. – От удовольствия ребенок рассмеялся.
– Что твой сын делал на борту у этого старого извращенца?
– А твоя дочь и эта стерва Уолтер у тебя на борту? – выкрикнула Крессида.
– Что ты сказала?
– Сказала, что… – Ее голос дрогнул. – Сказала, что у тебя на борту была девушка.
– И что из того?
– Мистер О'Дауд сообщил, что это…
– Ах, мистер О'Дауд? Ну и что же сообщил тебе этот долбаный мистер О'Дауд?
– Да ему ничего и не пришлось говорить, – успокоившись, продолжала Крессида. – У меня, слава Богу, есть глаза. Надо признать, твои гены очень сильны.
В. Дж. неожиданно прыгнул через комнату и нанес ей удар сбоку. Перепуганный Гил захныкал. Вэл оттолкнул его в сторону, мальчик поскользнулся на плитках пола и с глухим стуком ударился локтем о кафель. Крессида подхватила сына на руки и бросилась к двери, однако муж ее опередил.
– А ну-ка стоять! Что ты там плела о моих генах? Эта идиотка… – он задохнулся на слове, – не имеет ко мне никакого отношения! Алкиона Уолтер – вот как ее величают! О'Дауд тебе не сказал? Уолтер! Повторить по буквам?
– Яхта…
– Да, ее купила эта стерва, а никакой не мистер хренов О'Дауд! И назвала именем своей ненормальной дочери. А вот слушок специально для тебя. Удивляюсь, что твой приятель Спейн тебе не признался.
– Джон Спейн?
– Ты что, не в курсе? Он просто липнет к ней. И к тебе тоже.
Крессида считала, что ее уже не способны удивить никакие идиотские домыслы, порожденные его извращенным умом, но то, что она услышала дальше, повергло ее в ужас.
– Знаешь, что сказала Эванджелин Уолтер, когда увидела твоего сына в лодке этого старого козла? Если в социальных службах узнают, что ты оставляешь мальчика с таким извращенцем, его у тебя заберут! Власти терпеть не могут подобных вещей. Особенно если решат, что этот старый козел – твой любовник. – Идея как будто понравилась Вэлу, и он придвинулся ближе к жене. – Стоит только позвонить, и все устроится. Вот я и позвоню, если ты мне не дашь разрешения на продажу.
– Тебе никто не поверит! – выкрикнула Крессида и подумала: еще как поверят.
– Какое это имеет значение? Я скажу, а там поглядим. Не забывай, она очень умная женщина.
Небрежным жестом мерзавец выхватил у нее из кармана джинсов комок купюр – тех самых, что сам дал несколько минут назад, а когда разгибался, с силой шлепнул по спине. В полуобморочном состоянии от страха и боли Крессида подтолкнула сына к двери:
– Беги, Гил. Поднимайся наверх и ложись в кровать. Суини вздернул жену на ноги и прижал к стене.
– Не смей меня бить! – взвизгнула Кресси. – Не надо! Я все подпишу.
– А куда ты денешься? – Суини помахал деньгами перед ее лицом. – Что сделаешь без бабок? Будешь торчать здесь до моего возвращения! И не вздумай дурить! Иначе лишишься сына и, разумеется, дома. – Он размахнулся и ударил кулаком ей в глаз. Крессида упала.
А когда пришла в себя, его уже не было. Она подбежала к окну и стала следить за тем, как катер несется по реке.
– Гил, – выдохнула она сквозь плач. – Гил, маленький, все в порядке.
Но мальчика нигде не было. Крессида бросилась в холл, затем вверх по лестнице.
– Гил! Гил! Господи, Гил!
Сына она нашла под кроватью. Свернувшись клубочком, он сосал палец. На лбу кровоточила ссадина.
– Гил, милый, вылезай, – жалобно попросила Кресси, но мальчик в страхе забился еще глубже. Потребовалось полчаса, прежде чем она убедила сына выбраться из-под кровати, и он оказался в ее объятиях. Крессида промыла его царапины, дала обезболивающее и принялась укачивать. Когда ребенок уснул у нее на руках, она осторожно уложила его в постель и укрыла пуховым одеялом.
Затем она вернулась в свою спальню и взглянула в окно. Катера нигде не было. Видимо, Вэл переправился на другую сторону. Уж не к дому ли Эванджелин Уолтер? Если она купила яхту – зачем, зачем? – может быть, она же получила предложение купить дом? В былые времена, когда они вроде бы дружили, Эванджелин попросила Крессиду, если они надумают продавать дом, сначала предложить ей. Похоже, муж поехал сообщить, что сделка может состояться. Или нет? Все слишком перепуталось. Крессиду словно парализовало, и она потеряла способность рассуждать логически. С какой стати он оставил ее одну? Неужели не догадывается, что она может забрать Гила и сбежать? Или считает, что она для этого слишком напугана? Слишком глупа? У мальчика сильно распухла рука, его требовалось показать врачу.
Почти бегом, спотыкаясь, Крессида бросилась к телефону и набрала номер Рекальдо.
– Будь дома, Фрэнк! Только будь дома! – взмолилась она. Через семь звонков включился автоответчик, но несчастная не оставила сообщения.
Крессида вернулась в спальню сына и как можно осторожнее взяла его на руки. Ушибленная рука горела, когда мать коснулась ее пальцем, мальчик захныкал во сне. Крессида взяла в холле сумочку и вышла к «рейнджроверу». Она уже была на середине подъездной дорожки,, когда ей пришло в голову, что побег не выход. Вэл все равно разрушит репутацию Джона Спейна. Но если остаться, спятивший муж может снова наброситься на Гила. Рисковать сыном она не могла. Значит, следовало предупредить Джона.
Потребовалось пятнадцать минут, чтобы добраться до другой стороны устья, однако Спейна дома не оказалось. Решив, что старик может быть в лодке, Крессида сбежала по дорожке к кромке воды, однако ничего не увидела. Между ней и бухтой расстилалась длинная отмель и загораживала вид на низовья реки. Крессида посмотрела на часы – половина десятого. Она знала, что Джон обычно отправлялся на ловлю, едва рассветет, поэтому к десяти был уже в постели. Значит, он где-то неподалеку. Она вернулась к машине и принялась ждать. Прошло пятнадцать минут. Гил крепко спал. Включив мотор, Крессида дала задний ход и вскоре оказалась на месте, где можно было развернуться. Она решила проехать полмили, рассчитывая с высоты холма осмотреть окрестности.
Она заметила лодку Спейна, едва вылезла из машины. Лодка была привязана у старого эллинга. Крессида забралась на капот и, распрямившись, увидела и самого Спейна. Он шел по саду Эванджелин Уолтер и что-то нес в руках.
Глава шестая
Джон Спейн пришвартовался в девять тридцать шесть. На дне лодки лежала морская форель, отсвечивая ярким серебром на фоне темной зелени виноградных листьев. Благородный дар, достойный ее красоты.
Она появилась из дома и на мгновение застыла: неподвижная темная фигура на фоне освещенных окон. На ней было просвечивающее платье, и Спейн различил под прозрачным шелком обнаженное тело. Женщина отвернулась, словно пыталась что-то разглядеть справа, в цветочном бордюре. Ветерок играл накинутой на плечи и голову шалью, и ткань легко, точно ее волновало дыхание ребенка, то поднималась, то опускалась. Подол платья ласкал обнаженные ноги. Она что-то проговорила, выкрикнула, но Спейн не разобрал слов – только почувствовал вибрацию звуков. Он нес рыбу обеими руками, словно дар на блюде, однако не знал, какой ему окажут прием, и немного помедлил, прежде чем подняться. Она не спеша повернулась, приблизилась, но вдруг откинула голову и рассмеялась.
– Introibo ad altare Dei [5], – бросила шутливо, распростерла руки и, приглашая к поклонению, к обожанию, изобразила широкий взмах. Платье распахнулось, Спейн затаил дыхание – женщина стояла перед ним нагая. Кровь бросилась ему в лицо. А она мгновение наблюдала за его внутренней борьбой, затем снова грубовато расхохоталась.
– Добро пожаловать, отче, – пропела, подтрунивая.
Что-то прошелестело в тени у скал. Соблазнительница закружилась, повернулась раз, другой, словно молодая девушка. Вот она, иллюзия юности.
Спейн явился сюда не за этим, но, не в силах сдержать себя сделал к женщине неверный шаг. Обожгла пугающая своей силон боль. Но унизительно было то, как он откликнулся на нее: стал пестовать, а не отринул, лелеял утонченное наслаждение былых, полузабытых, восторгов. Еще удивительнее было другое -» что он вообще сохранил способность чувствовать. Потому что всегда считал, в том числе и в дни своей далекой юности что муки – нет, не любви, даже не страсти, а физического влечения – это исключительно для молодых. Теперь же Спейн больше других имел основания утверждать, что испытывал эти муки в старости. Отнюдь не постоянно, не часто, но все же время от времени и всегда неожиданно.