– Найдётся. Я хочу Его защитить. Я очень хочу.
Это сказал Том. Оль посмотрел на него и тихо проговорил:
– Младенца сумеет защитить тот, кто сперва защитит волшебного оленя. Есть в неведомом краю царство волшебных оленей. Они удивительные. Серебряные, золотые, прозрачные. Большие и маленькие. Царство это найти нелегко. Надо пройти через густую тьму, через непроходимые заросли, через целые лабиринты. Уже больше двух тысяч лет самые смелые и сильные отправлялись на поиск оленей. И находили их.
– И защищали? От кого?
– В том-то и дело, что они шли и идут до сих пор не защищать оленей, а охотиться на них, потому что есть пророчество: кто убьёт волшебного оленя, станет царём. Вот и развелось царей на Земле множество. И все они, поохотившись на оленей, продолжают охотиться друг на друга. И войнам на земле нет конца.
– Так от этих охотников надо защищать оленей?
– Да, от них. Среди них, правда, попадаются такие, которые, увидев оленя, выстрелить в него не могут. Они царями не становятся и жалеют часто об этом. А иногда – нет, не жалеют. Они остаются людьми.
А тот, кто сумеет защитить оленя, тот уже не царь и даже не просто человек. Тот становится загадкой, как сама Красота.
– Иди, Том. – Это сказала Она, его любимая, его старая Девочка. – Иди. Я каждую минуту буду с тобой. Иди и гляди на звёзды. Они тебе укажут дорогу. Ты найдёшь оленей. Я знаю.
– А когда я найду, я должен буду сразиться с охотником?
– Ни в коем случае. Ты должен совсем не замечать его, а смотреть только на оленя.
– Как это? А если он выстрелит?
– Это уж от тебя зависит, выстрелит он или нет.
– Так что же я должен делать?
– Смотреть не отрываясь, чтобы кроме оленя ничего не видеть.
– Постой, ну так что же это за защита и что за труд? Если олень так прекрасен, что от него глаз оторвать нельзя, то что же тут хитрого смотреть на него?
– Много хитрого, Том. Это совсем не легко. Ты человек, тебе может захотеться спать или задуматься о чём-то. Ты можешь и не заметить, как отвлёкся. В этот момент и прозвучит выстрел. Вот если ты не отвлечёшься, тогда… – Она помолчала. – Знай, почти все всегда отвлекаются. Потом жалеют, но поздно.
– Мне вдруг боязно стало…
– Не бойся. Я ведь знаю, как ты умеешь смотреть, потому и верю тебе: иди.
И Том пошёл. Куда? Он не знает. Кажется, звёзды знают. Вот они зажигаются в темноте одна за другой. Точно путь ему выстилают. Как удивительно… И ведь звучат, звенят… Так тихо, кажется, только душе слышно. А он слушается своей души и идёт. Медленно, очень медленно и всё-таки верно. Он чувствует это. И вдруг…
Никаких звёзд. Всё сияет. Деревья сияют. Цветы сияют. Каждый листок, каждый лепесток, каждая травинка сияет. Но… Это отражённый свет. Сиянье исходит от серебряного оленя. Совершенно серебряного. А рядом золотой, поменьше, но и он сияет. А дальше ещё меньше – серебро, золото, хрусталь… Они все сияют. Но от этого большого серебряного совершенно невозможно отвести глаз.
И тут он услышал Её голос:
– Когда б мы досмотрели до конца
Наш мир до самой сокровенной точки,
Тогда бы переполнились сердца
И мы б не спали гефсиманской ночью.
Когда б не отвлекло нас ничего
От нашей сути божеской, глубинной,
Когда б мы не оставили Его,
То и Господь Его бы не покинул.
Воцарилось молчание. И вот снова:
– Когда б мы досмотрели до конца
Один лишь миг всей пристальностью взгляда,
То нам другого было бы не надо
И свет вовек бы не сошёл с лица.
Когда б в один лишь уголок земли
Вгляделись мы до сущности небесной,
То мёртвые сумели бы воскреснуть,
А мы б совсем не умирать могли.
И дух собраться до конца готов.
Вот – вот… сейчас…
Сейчас что-то произойдёт. Сейчас, сейчас будет что – то такое!.. Сиянье стало почти нестерпимым. Оно раскрывало сердце. Кажется, сердце само просияло, и Том вдруг почувствовал, что ничего, ничего, ничего не страшно, что олень будет жить всегда, что ему ничего не грозит.
И наступил покой. Великий. Совершенный. Том огляделся. Олень стоял прекрасный, целёхонький, и никакого охотника не было.
– Мне не от кого его защищать, – сказал он Ей, своей Девочке, которая была и очень далеко, и тут же, на конце луча.
Она улыбнулась.
– Охотник был и есть. Вот он спрятался в кустах, ружьё его выпало. Но ты ничего не видел и не слышал. Ты смотрел на оленя так, что просиял вместе с ним. Ты знаешь, что я слышала от многих других, пытавшихся защитить оленя?
– Что?
– Что в тот последний момент, самый последний, они чего-то пугались и отвлекались. Один из них как-то сказал мне:
– И дух собраться до конца готов.
Вот-вот, сейчас… Но нам до откровенья
Не достаёт последнего мгновенья –
И громоздится череда веков.
Да, Том, череда веков, где люди убивали и убивают друг друга и красоту, без которой жить нельзя. А ты… ты, может быть, время остановил; на миг, но остановил. И – олень остался цел, охотник стал человеком, а ты, мой милый, стал загадкой, как и сама красота.
– Загадкой? Я?!
– Да, Том. Теперь тебе надо разгадать свою загадку, чтобы мог продлиться миг. Миг, в который охотники цепенеют. Это надо, чтобы защитить Младенца.
– Но… что я теперь должен делать? Я не знаю.
– А я что-то знаю.
А я что-то знаю.
А я что-то знаю.
Знаю и пою…
– Помпончик!
Да, перед Томом стоял Помпончик. Этот милый, милый человечек в зелёной шапочке с белым помпончиком. Человечек улыбался одними глазами, в которых затаилась добрая лукавинка. Лицо неподвижное, а глаза смеются, и от этого смеха чуть вздрагивает белый помпончик на зелёной шапочке.
– Помпончик!
– Да, Том, это я.
– Так, может, ты поможешь мне разгадать мою загадку? Ты ведь что-то знаешь, а я – ничего.
– Нет, Том. Загадку свою каждый должен разгадывать сам. А вот, где тебе сейчас надо оказаться, это я точно знаю. Да не на меня смотри, а вон куда…
Том поглядел туда, куда указывал Помпончик, и увидел дрожащий огонь. Костёр! Костёр гномов.
Костёр горит. Четыре гнома. И тишина. Но какая! Том оглянулся. Помпончика было не видно. Только след в душе от него остался – улыбка в темноте. Добрая, добрая и чуточку лукавая. От неё становится на душе спокойно и ласково. А у костра покой. Такой глубокий, такой могучий, что, кажется, всякая тревога утонет в нём. Сейчас, сейчас будет слышен звон со звезды. Так и есть.
И первый гном отвечает:
– Не сбросить тяжкого креста.
День полон муки ежечасной.
Но почему-то красота
С отчаянием не согласна.
Как только сяду у окна
И встречу взгляд Её бескрайний,
Почувствую: хранит Она
Не ведомую горю тайну.
И ещё звон. И голос второго:
– Сегодня небо в белой пене.
Даль мягким светом залита.
Мой Бог безмолвный совершенен –
Так говорит мне красота.
Та красота, в которой нету
Кричащих, суетных красот.
Та, что вещает лишь об этом,
На самом деле мир спасёт.
И вот, третий:
– Красота есть знаменье, свидетель
Божества сквозь земные кресты.
Ничего несомненней на свете
Нет, чем лик неземной красоты.
Это вечность сама на мгновенье,
Усмиряя часов наших гул,
Стала видимым, веским явленьем.
Это Бог Своё слово шепнул.
И – есть твердь в мировом океане.
Здесь, сейчас – потрясенье основ.
Красота – не предмет любованья,
Это – весть. Это – путь. Это – зов.
А четвёртый сказал что-то совсем другое:
– В душе живёт божественный Младенец.
Он беззащитен. Он тобой храним.
У колыбели этой не заменит
Тебя ни человек, ни херувим.
Нет Бога, говоришь, раз был Освенцим?
Ещё не поздно взять Его ладонь
В свои ладони… Ты забыл Младенца
Укрыть от бури, развести огонь.
Не отходи. Послушай, как Он дышит…
И ты Его оставишь одного?
Бог не на небе. Он гораздо выше, –
Он в колыбели сердца твоего.
О чём тебе просить Его? Вот хворост.
Ты в этом доме сам сложил очаг.
Он не окреп ещё – твоя опора.
Ты сам за всё обязан отвечать.
Не забывай – с тебя Младенец спросит
И будет прав. И некого винить.
Буди семейство и беги, Иосиф!
Твоё дитя царь хочет погубить[1].
– Беги, Иосиф… Иосиф, а сейчас я, Том. Это мне бежать надо. Это дитя – моё. Оно в сердце у меня. Так чего же я стою на месте? Почему не могу двинуться?
– И не двигайся. Подожди немного.
Это сказало удивительное маленькое существо, прижимавшее к себе лосёнка. Маленький человечек обнимал голову животного и ласкал его так нежно-нежно, так бережно.
– Кто ты? Я тебя раньше не видел у костра.
– Ну а теперь видишь. И слышишь.
– Кто же ты?
Маленький вздохнул и заговорил:
– Костёр горит. О, погодите…
Жар мягкий в воздухе разлит.
Умолкнул шум мирских событий –
Костёр горит, горит, горит.
Не надо никаких известий.
Мы в мире полной тишины.
Деревья все стоят на месте,
И мы в себя возвращены.
Он стал далёким, гул тревожный,
И глохнет гром безумных битв.
Весь мир во тьме, а сердце Божье –
Оно горит, горит, горит.
Человечек помолчал, а потом сказал:
– Костёр погаснет, но я хочу, чтобы ты помнил, что сердце Божье горит всегда. Будешь это помнить – всё, что нужно, сделаешь.
– Буду. Спасибо тебе. Но скажи, что это за лосёнок? Почему ты с ним так неразлучен?
– А я его спас, как ты оленя.