& The Papas вылупились из скорлупы американской клубной фолк-сцены, а потом, предаваясь вольной каникулярной жизни на Виргинских островах (и злоупотребляя в процессе разного рода вредными веществами – это вообще было фоном почти всей творческой деятельности группы) решили отойти от фолк-звучания и попробовать вскочить на подножку поп-музыкального поезда, годом ранее пронёсшегося по стране усилиями The Beatles и других групп британского вторжения. «And no one’s getting fat except Mama Cass», «и никто не жиреет, кроме Мамы Кэсс», – поётся в рефрене; сегодня его, наверное, сочли бы оскорбительным, учитывая действительно крупную комплекцию певицы, однако здесь, очевидно, есть и дополнительный смысл – намёк на то, что у Кэсс у единственной была относительно успешная карьера до прихода в группу. Приход этот, кстати, случился не сразу: Джон Филлипс позволял девушке участвовать в репетициях, но упорно продолжал, как говорят спортивные функционеры, накладывать вето на полноценный трансфер. А дальше случился эпизод, о котором не раз вспоминала сама Кэсс – как будто бы однажды в клубе во время монтажа сцены ей на голову упала металлическая балка; певица потеряла сознание, а очнулась с существенно более широким вокальным диапазоном, чем тот, который был у неё раньше. И вроде бы именно после этого Филлипс сменил гнев на милость и принял её в состав своего проекта. Звучит красиво, но, как подозревают историки, вряд ли соответствует действительности – более вероятно, что в The Mamas & The Papas её сначала не брали из-за пышных форм и вообще нестандартной для поп-звезды внешности, а потом, когда всё-таки взяли, пришлось придумать более или менее правдоподобное обоснование: почему раньше нет, а теперь да.
Так откуда же взялся пессимистический эмоциональный фон песен The Mamas & The Papas, включая и «California Dreamin’»? Как кажется – из сочетания двух факторов. Во-первых, это сложные, запутанные, токсичные, как сегодня бы сказали, отношения внутри группы – захватывающее антифонное пение в главной песне ансамбля звучит как их метафора: этим людям, мягко говоря, было что сказать друг другу. А во-вторых, это некое, вроде бы совсем небольшое, но трагическое, безнадёжное несовпадение The Mamas & The Papas с окружающим их культурным контекстом. Вспомним основную эмоцию «California Dreamin’»: авторы песни застряли в промозглом Нью-Йорке и мечтают о калифорнийском лете – то же ностальгическое томление, транслированное здесь не только в тексте, но и в мелодии, и в аранжировке, характерно и для других ранних песен группы. Не в том ли дело, что эпоха, глашатаями которой предстояло стать «мамам и папам», всё никак не наступала? Главный парадокс в истории The Mamas & The Papas, похоже, обнаруживается именно в этой точке: они жили и творили в полном соответствии с духом Лета Любви, но за год-полтора до его наступления – когда же оно случилось, кривая развития проекта уже неуклонно пошла вниз.
Впрочем, Джону Филлипсу еще предстояло сочинить как минимум один безусловный контркультурный гимн – правда, не для собственной группы, а для стороннего автора: «If You Go to San Francisco» Скотта Маккензи, с хипповскими «правилами жизни» внутри – «если вы пойдёте в Сан-Франциско, не забудьте заплести в волосы цветочный венок». А кроме того, The Mamas & The Papas стояли у истоков одного из первых рок-фестивалей – легендарного Monterey Pop; группа, на тот момент не покидавшая верхних строчек хит-парадов, частично оплатила мероприятие и сама на нём выступила – по горькой иронии судьбы, это оказался один из последних их концертов. Значение фестиваля в Монтерее для американского, да и мирового рок-движения трудно переоценить – собственно, за вычетом Вудстока это, пожалуй, самый знаменитый контркультурный слёт эпохи, на котором запустилось сразу несколько славных карьер и который (самое главное!) помог всем участникам процесса осознать, что они являются частью какой-то большой социальной и культурной истории, а не просто патлатыми фриками с фенечками на запястьях.
Но, поскольку The Mamas & The Papas, как и было сказано, освоили хипповский контркультурный стиль жизни несколько раньше остальных, то и с его издержками они тоже неизбежно столкнулись самыми первыми. Их вышеупомянутый ретрит на Виргинских островах (место действия было выбрано после того, как Мишель Филлипс наугад ткнула в точку на карте США) являл собой коммунальную идиллию в лучших традициях психоделической эпохи, но худой мир внутри ансамбля уже там трещал по швам, а в дальнейшем всё становилось только хуже. Все четверо участников этой вроде бы невинной, даже немного старомодной, если посмотреть их видеоролики, поп-группы на долгие годы вперёд заработали себе наркозависимость. В случае с Мамой Кэсс дело осложнялось ещё и комплексами по поводу фигуры – она периодически сажала себя на диеты, связанные с почти полным голоданием, и расшатывала таким образом и без того довольно хрупкую психику. Между Джоном и Мишель Филлипс усиливался матримониальный разлад – оба охотно ходили налево, при этом отчаянно ревнуя друг друга. Джон, скажем, имел интрижку с актрисой Миа Фэрроу, отчего как-то раз на его пороге оказалась банда гангстеров, присланная законным мужем Фэрроу, Фрэнком Синатрой. Мишель же одновременно встречалась с Джином Кларком из The Byrds и с Дэнни Доэрти; для последнего Филлипс придумал изощрённое наказание за обман – сочинил песню «I Saw Her Again Last Night» со словами «я опять встречался с ней вчера вечером // и ты знаешь, что я не должен был этого делать // отбивать её у тебя – неправильно // если бы я мог, то никогда бы так не поступил»: Доэрти вынужден был петь ее на каждом концерте.
То есть видите, как получается – сначала The Mamas & The Papas жили томительным ожиданием Лета Любви, а когда оно наступило, сама группа уже переживала и личную, и творческую осень. И ладно бы речь шла только о вредным привычках и супружеской неверности – дело в том, что когда между музыкантами нет должной химии, это сразу сказывается на творческих результатах, а когда ты обдолбан с утра до вечера, тебе, кто бы что ни говорил, намного труднее сочинить шедевр. Поэтому уже третий и четвёртый альбомы ансамбля, несмотря на наличие в них нескольких замечательных песен, – это хроника прогрессирующего упадка, а после фестиваля в Монтерее группа сподобилась ещё лишь один раз появиться на сцене в полном составе. Да, настоящий трагический финал эпохи случится чуть позже, когда актриса Шэрон Тейт и её домочадцы будут жестоко убиты членами секты Чарльза Мэнсона, но недолговечность конктркультурной утопии 1960-х ещё раньше подчеркнёт и судьба The Mamas & The Papas, так и не повторивших ни творческий, ни коммерческий успех своих ранних хитов. Кстати, по некоторым свидетельствам, Джон Филлипс мог оказаться в том самом злополучном доме кинорежиссёра Романа Полански в ночь убийства Шэрон Тейт – его звали в гости, но он был слишком пьян, чтобы приехать. Получается, в тот раз вредная аддикция спасла ему жизнь – а Полански, к слову, какое-то время думал, что Филлипс всё и подстроил в отместку за его собственную короткую интрижку с Мишель, и даже однажды приставил музыканту кухонный нож к горлу: мол, признавайся! Признаваться, к счастью, было не в чем, но в суде над бандой Мэнсона показания давали и Джон Филлипс, и Кэсс Эллиот.
Моим любимым треком с последнего прижизненного альбома The Mamas & The Papas «The Papas & The Mamas» («посмертную» пластинку «People Like Us» 1971 года, выход которой был обусловлен исключительно контрактными обязательствами, предлагаю не принимать во внимание) всегда была и остаётся песня «Twelve Thirty», в которой, по-моему, хорошо слышно и ощущение предстоящего распада группы, и горечь от не оправдавшихся ожиданий. В начале 1969 года ансамбля не стало, и его участники разошлись кто куда: Мишель Уильямс, например, затеяла в меру успешную актёрскую карьеру, а её бывший муж Джон, с которым они к тому времени успели развестись, выпустил в меру успешный сольный альбом, впрочем, не получивший толкового продолжения – идеолог и фронтмен The Mamas & The Papas слишком глубоко погрузился в наркотический ступор, из которого он выйдет лишь в 1980-е годы. Спустя 20 лет после выхода песни «California Dreamin’» Джон и Мишель в один и тот же год опубликовали свои мемуары – по остроумному замечанию одного из журналистов, они читаются как конспекты судебных показаний в бракоразводном процессе.
Из четверых «мам и пап» самая яркая карьера сложилась у Кэсс Эллиот, что и неудивительно – исполнительски она определённо была одарена больше остальных. Увы, жизнь Кэсс оборвалась раньше всех: её не стало в 1974 году, она скончалась в Лондоне, в квартире музыканта Харри Нильссона – по зловещему совпадению, спустя несколько лет в этой же самой квартире умрёт барабанщик группы The Who Кит Мун. Официальной причиной смерти Эллиот была названа сердечная недостаточность – впрочем, папарацци успели углядеть рядом с кроватью, на которой нашли тело певицы, недоеденный сэндвич с ветчиной. По этой причине злые насмешки над телосложением Кэсс (подавилась хлебом! приняла смерть от бутерброда!), увы, не утихли и после её смерти.
Глава 8. Птицы, пчелы и обезьяны
THE MONKEES
ТРЕК-ЛИСТ:
1. THEME FROM THE MONKEES
2. I’LL BE TRUE TO YOU
3. I’M A BELIEVER
4. RANDY SCOUSE GIT
5. SHADES OF GRAY
6. LAST TRAIN TO CLARKSVILLE
7. DAILY NIGHTLY
8. DAYDREAM BELIEVER
9. CIRCLE SKY
10. PLEASANT VALLEY SUNDAY
11. LISTEN TO THE BAND
Интрига вокруг американской группы The Monkees заключается в том, что по ее поводу до сих пор нет сложившегося критического и слушательского консенсуса. Кто они такие – не более чем попсовики-затейники или всё-таки заслуживающие уважения музыканты? Смехотворные эпигоны – или талантливые артисты, которым просто не повезло с контекстом, в котором они существовали? Об этом интересно размышлять, слушая фоном песни The Monkees, которые, по крайней мере, абсолютно точно не способны никого оскорбить и никому испортить настроение, ведь создавались они с прямо противоположной целью: порадовать слушателей и развеселить. Даже самые яростные критики группы обычно сквозь зубы признают – уж с этой-то задачей ее музыка совершенно точно справляется на ура.