А рядом, по бокам от вышеперечисленных – еще две выдающихся записи: «Soundtracks» и «Future Days». Первая из них имеет незаслуженную репутацию сугубо утилитарного альбома-синекуры – и да, Ирмин Шмидт действительно пользовался своими связями в подпольной киноиндустрии и не брезговал брать для Can заказы на «озвучивание» разного рода фильмов. Вот только сами фильмы музыканты принципиально не смотрели – режиссеры просто рассказывали Шмидту сюжетную линию, после чего Can запирались в студии и давай «мгновенно сочинять». Студия, кстати, была не абы какая, а самый настоящий замок с огромной средневековой лестницей. По воспоминаниям участников группы, Малькольм Муни на одной из первых репетиций стал бегать по ней и кричать в микрофон: «вверх – вниз – вверх – вниз»; разумеется, этот эпизод тоже пошел в дело. Но в «Soundtracks» американский вокалист спел всего в двух композициях (включая, правда, удивительную «She Brings the Rain», номер в духе Синатры или Нэта «Кинга» Коула, венчающий полчаса изнурительных звуковых экспериментов и «моторик»-бита). Смена состава произошла прямо в процессе записи пластинки – в итоге в большинстве треков, например, в щемящей песне-мольбе «Don’t Turn the Light On, Leave Me Alone», у микрофона уже Дамо Судзуки.
А при записи второго выдающегося альбома, о котором в этой книге до сей поры не говорилось, тихого, нежного, прото-эмбиентного опуса «Future Days», Can открыли дверь в студии – и в музыку вплелось птичье пение и детские голоса. Собственно, два приведенных примера – открытая дверь и бегающий по лестнице Малькольм Муни – иллюстрируют одну из безусловных инноваций ансамбля: эти люди чрезвычайно изобретательно использовали саму звукозаписывающую студию, все ее оперативное пространство, как своеобразный музыкальный инструмент. Подключенные гитары, например, они перетаскивали из одного угла в другой – чтобы они по-разному фонили в разных отрывках песен. А еще устанавливали в студии радиоприемники и ловили далекие туманные позывные неведомых радиостанций – на зрелом альбоме «Saw Delight» Хольгер Шукай уже не был басистом, а заведовал именно телефонами и радио.
Но этим, конечно, их новшества не исчерпываются. Так, Can внесли в рок-музыку (казалось бы, искусство очень личное, эгоистическое) элемент коллективности. В группе всегда было тотальное равенство музыкантов: каждый является композитором, каждый отвечает не только за свою партию, но и за музыку в целом, и даже если кто-то вообще не играет в той или иной песне, он все равно указывается автором, потому что, как когда-то сказал Яки Либецайт, «не играть – это тоже творческий выбор». По словам Хольгера Шукая, когда в 1975-м, несколько разбогатев, Can приобрели себе 16-дорожечный магнитофон, это стало началом конца: участники группы стали записывать свои партии по отдельности, отбирали максимально чистые дубли, и принцип «мгновенного сочинения» ушел в прошлое.
Это, правда, не означает, что музыка в одночасье стала плохой – даже в самом последнем альбоме ансамбля стоит послушать как минимум краутрок-версию знаменитого канкана Жака Оффенбаха. Вроде бы это не более чем попсовый прикол, не делающий чести авторам «Tago Mago» или «Future Days» – но по-своему и он любопытен, а главное, отвечает другому важному для Can принципу: непрерывного творческого поиска. Во время Второй мировой семья Хольгера Шукая бежала из родной Польши с поддельными документами – отец музыканта придумал себе немецкую фамилию Шюринг, чтобы избежать лишних вопросов. Тем не менее, в 1968-м басист Can официально вписал в паспорт настоящую фамилию – после того, как узнал, что с польского она переводится как «ищи!» (кстати, и в русском есть наверняка знакомый вам глагол «пошукать» – вот это как раз отсюда). Вся его и его коллег музыкальная жизнь – это поиск чего-то нового: от авангардного фанка через монотонный, гипнотический рок и сложные звуковые коллажи к прото-эмбиенту, а затем и без пяти минут клубной музыке (последнюю предвосхищают, например, некоторые отрывки альбома «Saw Delight»).
Вообще говоря, похожие установки были присущи всему краутроку, и этому есть, скажем так, социокультурное объяснение – речь ведь идет о первом послевоенном поколении в стране, которая эту кошмарную войну сначала развязала, а потом проиграла. Так что можно себе представить сложный комплекс обуревающих его чувств, в котором так называемый Schuldgefühl – стыд и раскаяние за произошедшее – сочетался с отчаянным желанием вернуть уважение к себе и к своей родине, подарить миру что-то новое и свое в сугубо положительном контексте. Поэтому в Германии – в отличие от многих других государств – в начале 1970-х не копировали слепо британские и американские музыкальные образцы, а, отталкиваясь от них, пытались, и порой успешно, изобрести нечто особенное.
И да, наверное, по части влияния на клубную танцевальную музыку Can уступали соотечественникам Kraftwerk. Но клеили и резали пленки, монтировали музыку из мельчайших деталей они точно так же, как это будут делать электронные продюсеры будущего – только без компьютеров, софта и плагинов. Новаторы не только по части музыкального стиля, но и в плане самого подхода к творчеству и к записи музыки, Can получили в Германию награду Echo Award «за достижения всей жизни» – примерно так можно перевести на русский эту номинацию. А в 2018-м вышел толстенный том «All Gates Open» Роба Янга (и Ирмина Шмидта) – первая подробная биография проекта. Кто-кто, а эти люди точно заслужили и эту книгу, и многие другие, которые еще будут о них написаны.
Глава 15Сломанные цветыEthiopiques: эфиопский джаз
Трек-лист:
1). Mulatu Astatke – Yekermo Sew
2). Tilahun Gessesse – Tchutcheten Besimu
3). Mulagen Mellesse & Dahlak Band – Yemendjar Shega
4). Mahmoud Ahmed – Atawurulegn Lela
5). Mahmoud Ahmed – Ere Mela Mela
6). Alemayehu Eshete – Telantena Zare
7). Mulatu Astatke – Yekatit
8). Menelik Wesnatchew – Tezeta
9). Tlahoun Gessesse – Kulun Mankwalesh
10). Getatchew Mekurya & The Ex – Musicawi Silt
Одним из лучших концертов, когда-либо проходивших в Москве, для меня оказалось выступление легендарного эфиопского джазмена Мулату Астатке на фестивале «Пикник Афиши» в 2014 году. Притом что, вообще говоря, там все было наперекосяк – ему не дали доиграть сет до конца, все ушли слушать выступавшую в то же время на большой сцене группу Jamiroquai, а на Мулату осталось буквально двести-триста человек… Но несмотря на это, со сцены лилось волшебство. И когда я шел после концерта к метро, то вдруг осознал, что Мулату и в России, стало быть, выступил в привычной для себя роли: посланца целой великой эфиопской музыкальной культуры, человека, через которого о ней узнает широкая публика. Ведь так с ним было всегда! Например, в 1960-е, когда он первым из эфиопских музыкантов уехал учиться в США, записал там несколько пластинок и рассказал американцам, где находится на карте его родная страна. Или в 2000-е, когда он согласился отдать несколько своих композиций Джиму Джармушу – а тот задействовал их в фильме «Сломанные цветы».
Именно эта картина ознаменовала, пожалуй, последний на сегодняшний день всплеск интереса к так называемому эфио-джазу – именно так много лет назад окрестил свою музыку сам Астатке. На обложке посвященного ему диска в серии Ethiopiques, о котором подробнее будет рассказано ниже, Мулату изображен в компании не кого-нибудь, а Дюка Эллингтона: действительно, в 1973-м, когда Дюк приезжал в Эфиопию, именно Мулату был его сопровождающим, переводчиком и отчасти сайдменом – они немного поиграли вместе. К тому времени он уже вернулся из США, где в знаменитом университете Беркли учился игре на вибрафоне и перкуссии – спустя почти сорок лет этот же самый университет пожалует ему звание почетного доктора музыки. В Америке параллельно с учебой Астатке выпустил несколько альбомов (сейчас оригинальные пластинки, разумеется, стоят баснословных денег) – но и сам быстро осознал, что на родине куда интереснее; ведь по словам продюсера Франсиса Фальсето, идеолога дисков Ethiopiques, Аддис-Абеба в те годы напоминал не что иное, как свингующий Лондон.
Ответ на вопрос, как именно он свинговал, дают, к примеру, записи Тилахуна Гессессе – музыканта, которого в Эфиопии на рубеже 1960–70-х называли просто Голос и считали королем местной поп-музыки. Когда в 2009 году его не стало, на похороны в Аддис-Абебе пришли десятки тысяч человек, а радиостанции отменили запланированные эфиры и вели прямую трансляцию траурной церемонии. В молодости Гессессе был любимцем императора Хайле Селассие I – того самого, при котором в Аддис-Абебе, собственно, и расцвела ночная жизнь: он входил в состав его придворного ансамбля Imperial Body Guard Band и, по слухам, трижды давал во дворце частные концерты для монарха и его семьи. Имя Селассие многие наверняка слышали и раньше – по причудливому стечению обстоятельств, его считали и продолжают считать своим мессией растафарианцы, у Боба Марли есть не одна и не две посвященные ему песни, а жена Марли утверждала, что видела на руке эфиопского правителя стигматы, как у Иисуса Христа. Сам Селассие, кстати, не возражал против своего обожествления – когда он приезжал в 1960-е на Ямайку, то вопреки ожиданиям местных властей не стал разочаровывать растафарианцев и даже подарил их лидерам золотые медальоны.
В родной Эфиопии императора оценивали более трезво, но в общем до определенного момента скорее любили, чем нет – тем более что вся история эфиопской музыки неразрывно связана с его именем. Нетрудно заметить: в подавляющем большинстве композиций эфиопского джаза и поп-музыки золотой поры звучит духовая секция. Это неспроста так – Хайле Селассие I был большим поклонником духовых оркестров. Известно даже, когда он таковым стал – в 1923 году, во время визита в Иерусалим. Особенно ему полюбился уличный ансамбль, состоявший из армянских музыкантов, бежавших в Землю обетованную от турецкого геноцида – настолько, что Селассие выбил у патриарха армянской церкви в Иерусалиме разрешение на то, чтобы усыновить их всех (а там было, на секундочку, сорок человек) и увезти в Эфиопию. Так что, как это ни удивительно, но у истоков эфиопской музыки стояли люди, которых звали, например, Кеворк и Нерсес Налбандяны. Именно они в течение многих лет тренировали местных – и они же образовали первый придворный ансамбль, который впоследствии стал называться Imperial Body Guard Band.