«Гвипуско» обладала примитивным прибором из потемневшей от морской соли бронзы. Риски, выгравированные на тимпане, когда-то покрывала черная краска, но со временем она стерлась, и в темноте правильно отметить риски было непростой задачей даже для человека с хорошим зрением. Поэтому радость Луиса стала вполне понятной, и Сантьяго с облегчением перевел дух.
Судно, управляемое несведущим капитаном, по мнению свежего выпускника Навигацкого училища, плыло прямо в ад, ведь в отместку за грех неграмотности демоны-губители должны были разверзнуть хляби небесные и стремнины морские и увлечь в пучину незадачливую каравеллу.
То, что «Гвипуско» уже который год благополучно бороздила моря под командованием капитана Луиса, Сантьяго как-то выпустил из виду. Грозные предупреждения учителей об ужасной каре, ожидающей невежественного офицера, нерадивого ученика Навигацкого училища, темным облаком окутывали его сознание, не позволяя здраво оценить реальность.
Сама астролябия была проще, чем та, по которой муштровали Сантьяго, и предназначалась только для определения высоты небесных тел, а по ней – географической широты судна. Сантьяго принес из камбуза угольков, тщательно натер ими тимпан, а потом снял остатки сажи чистой тряпочкой. Хоть ненадолго, но риски снова отчетливо проявились на зеленовато-золотистой бронзе. Можно было приниматься за работу.
Ровно в полночь Сантьяго и капитан Луис определились по белой точке Полярной звезды и принялись за расчеты. Закончив, капитан сверился с картой, отер обильно проступивший пот и снова взялся за расчеты. Проверка закончилась тем же результатом – «Гвипуско» шла полным ходом прямо к африканскому берегу.
– Поднимай солдат, гранд, – приказал капитан. – И будьте начеку – турки или пираты могут появиться в любое мгновение.
Команду «свистать всех наверх» на этот раз выполнили без дудок – боцман лично тормошил каждого матроса. В полной тишине, освещаемая светом ущербной луны, каравелла пошла галсами против ветра, удаляясь от опасной близости владений турецкого султана.
До самого утра Сантьяго вместе с Хуаном и пятью добровольцами приводил в порядок пушки. Когда огненно-желтый диск поднялся над горизонтом, все четыре орудия были в полной боевой готовности выкачены на огневую позицию и грозно смотрели из прорезей фортов.
Горизонт очистился, ветер переменил направление, и «Гвипуско», поймав крутой бакштаг, значительно прибавила в скорости. Капитан приказал раздать команде по кружке рому, но настроение, несмотря на отсутствие видимых причин, у всех было подавленное. Незримое, но явственно ощущаемое несчастье лежало на палубе, зубастое, словно акула.
Сантьяго собрал солдат и решил было устроить тренировочные стрельбы, как из корзины на верхушке грот-мачты раздался крик наблюдателя: «Парус на горизонте!» Капитан Луис, приставив ладонь козырьком, долго рассматривал белое облачко, а затем велел поднять все паруса.
– Готовьтесь к бою, – мрачно приказал он помощнику и Сантьяго. – Видимо, нас догоняет турецкий военный корабль. Выхода у нас два: или стать рабами у султана, или сражаться до конца. Я предпочитаю сражаться.
– Я тоже! – вскричал Сантьяго. Помощник капитана промолчал и перекрестился. На его подергивающемся от волнения лице багровой печатью проступило отчаяние.
После полудня преследующий «Гвипуско» корабль приблизился настолько, что его можно было хорошо рассмотреть. Большое желтое судно, по размерам и внешнему виду напоминающее военную каракку испанского флота, наклонив вперед громаду белоснежных парусов, неслось вдогонку, точно волк, преследующий зайца. Сравнение было более чем верным: каравелла с ее жалким вооружением смотрелась против военной каракки как жалкий зайчишка против матерой волчицы.
На бизань-мачте преследователя развевался длинный красный вымпел Османской империи. Золоченые края орудийных портов в высоких бортах корабля ярко сверкали, освещенные полуденным солнцем. Когда судно приблизилось почти на расстояние пушечного выстрела, на грот-мачте заполоскался еще один флаг – черно-рыжий.
– Святая Дева, – охнул капитан, – это Барбаросса! Мы пропали!
– Раздуть фитили! – крикнул Сантьяго. – Покажем этим разбойникам, как сражаются испанские моряки!
Канониры спешно выполнили приказ и застыли у пушек в ожидании команды. Моряки, бегая по вантам, точно обезьяны, спешно убрали паруса и растянули над палубой прочную сеть – защиту от обломков рангоута. А обломков, судя по грозному виду пиратского судна, ожидалось немало. Сантьяго уже мог различить голых по пояс разбойников, столпившихся на баке.
– Огонь! – крикнул он, вспомнив Педро и его детские крики на борту «Санта Катарины». – Все орудия – огонь!
Раздался грохот, пушки плюнули огнем и дымом, и перед бушпритом турецкого судна вздыбился большой всплеск. Такой же поднялся с левого борта. Два других ядра, выпущенные орудиями кормовой надстройки, угодили прямо в высокие борта каракки, и в них зазияли две основательные пробоины.
– Попали! – заорал вне себя от радости Сантьяго. – Перезарядить орудия! Целиться ниже ватерлинии!
Увы, канониры «Гвипуско» не успели приобрести необходимую сноровку, и, пока они возились в орудиями, пиратская каракка нагнала каравеллу и пошла параллельным курсом.
– Ложись! – закричал капитан, и вся команда бросилась ничком на палубу.
В этот самый момент каракка будто взорвалась, окутавшись клубами белого дыма: десять пушек левого борта дали залп прямой наводкой по несчастной каравелле.
«Гвипуско» содрогнулась от носа до кормы. Одно из ядер пролетело сквозь ванты и врезалось в середину грот-мачты, второе угодило в бушприт, превратив его в обломки, а восемь тридцатифунтовых ядер попали в правый борт. Ветер моментально отнес на «Гвипуско» облако едкого порохового дыма, от которого матросы и солдаты, вооруженные для ближнего боя, зашлись в яростном кашле.
Переваливаясь на зыби, каравелла медленно двигалась вперед, но ее часы были сочтены: правый борт, испещренный огромными дырами, напоминал решето, грот-мачта, срезанная больше чем на половину, указывала на небо расщепленным огрызком, натянутая над палубой сеть была загромождена обломками рей. Капитан Луис так и не поднялся на ноги, помощник, перевернув его на спину, осторожно похлопывал по щекам, но судя по бездвижности тела, капитан погиб на боевом посту от разрыва сердца или апоплексического удара.
В это время сквозь рассеивающееся облако порохового дыма, в опасной близости от каравеллы, проявились очертания каракки. Пиратское судно стремительно приближалось, и, прежде чем кто-нибудь успел сообразить, что происходит, «Гвипуско» снова вздрогнула от мощного удара.
Каракка ударила ее носом в бок, и тут же в воздух взвились десятки абордажных крючьев, железными когтями впившись в фальшборт каравеллы. Пираты споро подтянули корабли друг к другу и с бешеными воплями ринулись на палубу «Гвипуско».
Завязался безжалостный бой. Никто не молил о пощаде, немногих, бросивших оружие в знак сдачи, зарубили на месте. Не выдержав натиска пиратов, испанцы отступили с палубы на надстройки, возвышавшиеся на носу и корме каравеллы.
Бой был недолгим. Испанские моряки не могли противостоять пиратам в рукопашной схватке. Палуба покрылась телами убитых матросов и солдат, немногих уцелевших разоружили и, подогнав к планширу, заставили опуститься на колени.
Продолжал сражаться только Сантьяго. Пираты оттеснили его на палубу и, окружив кольцом, с большим интересом наблюдали за схваткой испанского офицера с двумя сотоварищами. Кираса на Сантьяго была погнута в нескольких местах рубящими ударами мечей, шлем расколот, левый рукав намок от крови, но он держался уверенно и решительно, все еще не понимая, что дерется, возможно, последний раз в своей жизни. Ему почему-то стало весело, годы учебных боев сжались в тугую пружину, и эта пружина заполнила все его тело, позволяя легко и быстро подпрыгивать, уклоняясь от вражеских ударов, резко приседать, пропуская над головой свистящий клинок, и самому молниеносным выпадом поражать противника.
Странно, во время учебных боев он никогда не мог ударить до крови. В Навигацком их воспитывали, что поединок должен закончиться ею – из разбитого носа или губы. Красный цвет обозначал победу, так приучали будущих офицеров не терять голову при виде крови, своей или чужой. Сантьяго били без малейших скидок, и ему был хорошо знаком солоноватый вкус, наполняющий рот. Но сделать такое товарищу, даже легонько, символически – он не мог. Поэтому над ним смеялись, обзывая чистоплюем и паинькой, особенно когда Сантьяго выигрывал бой, но не ставил завершающую красную точку.
Теперь же, в настоящей схватке, нерешительность и сострадание даже не коснулись его краем крыла. Сантьяго действовал беспощадно, каждым ударом стараясь убить или ранить противника. Вот уже четверо пиратов откатились в сторону, зажимая раны, но их место сразу занимали новые любители подраться. Положение Сантьяго было безвыходным. Он уже чувствовал приближение усталости и понимал, что один из новых противников со свежими силами достанет его своим мечом.
– Оставьте его в живых, – прогремел грубый голос.
Пираты расступились, и в круг вошел здоровенный пират в роскошной, но потрепанной одежде. Ярко-рыжую шевелюру не прикрывали ни шлем, ни шляпа, в густой, до середины груди бороде уже блестели серебряные нити, не совпадавшие с веселым блеском голубых глаз. На боку у верзилы висел длинный меч, а за пояс был воткнут огромный «скорпион», но не с тремя подвесками, а с большим шаром, утыканным шипами. Судя по тому, с каким уважением смотрели на детину пираты, это и был их главарь, легендарный Барбаросса.
– Покажите мне петушка, – добродушно произнес Барбаросса, вытаскивая меч из ножен. И повадками, и длиной клинка он напоминал Иносенсио, только двигался более мягко и гибко, точно огромный зверь, вставший на задние лапы.
Говорил он по-турецки с мягким, незнакомым Сантьяго акцентом. За годы муштры в училище он неплохо выучил этот язык и мог безошибочно различить, кто говорит – турок или испанец. Однако Барбаросса больше не произнес ни слова, а, подняв меч на уровень лица противника, внезапно сделал резкий выпад.