– Увы, – Сантьяго развел руками. – Барбаросса высадил меня с каравеллы в шлюпку сразу после боя. Документы и вещи остались в моей каюте.
– Понятно. Значит, вас зовут гранд Сантьяго де Мена? – то ли спросил, то ли уточнил префект.
– Сантьяго Мондарте Кристобаль де Мена.
– Понятно. Будем проверять.
Сантьяго едва заметно улыбнулся, улыбка не ускользнула от глаз префекта, и он осклабился в ответ.
– Думаете, что этот баск из провинции может проверить в своем захолустье? Пока напишет в Кадис, пока получит ответ… А вот и ошибаетесь, любезнейший. Многое, очень многое может. Вы ведь изволили заявить по прибытии, что имели честь закончить королевское Навигацкое училище?
– Так точно, – по-военному отрапортовал Сантьяго. С солдафоном надо разговаривать на понятном ему языке.
– Так мы сейчас вам очную ставочку устроим, – префект довольно потер руки, словно человек, сорвавший куш в кости. – Есть тут у нас один «береговик», то есть офицер береговой службы, недавний выпускник Навигацкого училища. Вот и посмотрим, что он нам скажет. Ленсио, – префект повысил голос до крика, – заходи, Ленсио!
Дверь отворилась, и в комнату вошел молодой человек, одетый скромно, но с достоинством. Его смуглые, гладко выбритые щеки уже утратили юношескую припухлость, а пышные усы до половины прикрывали верхнюю губу жадно-розового рта. Сантьяго сразу узнал Ленсио – юношу из захудалого кастильского рода, окончившего училище двумя годами раньше. Практически нищий, он уехал куда-то в глухую провинцию, где выпускников Навигацкого отхватывали с руками и ногами, без дорогостоящего офицерского патента.
«Разумеется, он устроился в береговую службу, куда же еще!» – подумал Сантьяго. Помимо охраны берегов объединенного королевства, в обязанности службы входили таможенный досмотр и пресечение контрабанды. На этом плодородном поле разумный и сговорчивый человек мог за пару лет не только выбиться из нищеты, но и заложить основу будущего благосостояния. Поэтому в «береговики» поступали практически все малоимущие кадеты, чьи родители не могли приобрести им достойную должность.
За все годы совместного пребывания в Навигацком Сантьяго с трудом перекинулся с Ленсио двумя словами, но тут, в Санта де ла Пенья, «береговик» бросился к однокашнику с раскрытыми объятиями.
– Сантьяго! Ты ли это? – вскричал он, крепко обнимая гранда. – Совсем недавно тебя вспоминал.
– Здравствуй, Ленсио! – он искренне обрадовался однокашнику, тем более в такой ситуации.
– Помнишь Иносенсио, ну того, который дрался с вашим другом Пепе Асеро? Я встретил его неделю назад.
– Серьезно?! И что с ним?!
– Кхе-кхе-кхе, – трубно раскашлялся префект. – Позвольте временно прервать вашу дружескую беседу. Досточтимый гранд де Мена, я и моя жена будем рады пригласить вас в ближайшее воскресенье на обед в нашем доме. Вот тут, – префект вытащил и положил на стол солидных размеров кошелек, – ваши деньги, которые мы обнаружили при обыске шлюпки. А сейчас я не смею вас больше задерживать и прошу разрешения удалиться. Служба, – он тяжело вздохнул и поднял глаза к потолку, – служба, ничего не поделаешь.
Когда за префектом закрылась дверь, Сантьяго сердечно пожал руку Ленсио.
– Здорово ты меня выручил! Сам Господь тебя послал!
– Да, старый лис уже сделал стойку. И знаешь из-за чего?
– Понятно, приплывает на шлюпке из глубины моря подозрительная личность, возможно турецкий шпион. Как тут не…
Ленсио зычно расхохотался.
– Сантьяго, ты остался наивным кадетом! Ну, понятно, первый рейс после окончания училища… Все куда проще! Заметил, когда он тебе кошелек вернул? Вот тут собака и зарыта.
«Кошелек, да, кошелек, – подумал Сантьяго. – Откуда он взялся на шлюпке? Не иначе, прощальный подарок Барбароссы».
Он взял кошелек, развязал горлышко и выкатил на ладонь несколько золотых монет.
«Однако тут весьма немалая сумма. С чего это пират так расщедрился?»
– Проверяешь, все ли на месте? – хмыкнул Ленсио. – Можешь быть уверен, пары-тройки монет не хватает. Солдат, который обнаружил кошелек, почти наверняка запустил в него лапу. Да и его командир тоже. Но воздай должное благородству префекта, судя по размерам кошелька, туда умещается его полугодовое жалованье. Ради этой суммы можно было запросто сделать из тебя шпиона. Впрочем, он наверняка так бы и поступил, окажись на твоем месте захудалый нижний чин. Счастье, что ты успел назвать имя, прежде чем потерял сознание.
– Неужели префект мог послать на виселицу невинного человека?
Ленсио снова расхохотался.
– Где ты поселишься? – спросил он, закончив смеяться и обтерев усы. – Предлагаю дом напротив моего, прилично и чисто. Не волнуйся, с хозяевами я сам договорюсь. Прямо сейчас и пойдем, начнешь устраиваться.
– Благодарю тебя, Ленсио, – замялся Сантьяго, – но я, собственно, хотел немедленно отправиться в Кадис. Родители, наверное, с ума сошли, считая меня погибшим.
– Ты просто не знаешь каталонских дорог, – безапелляционно заявил «береговик». – Будешь пробираться по ним вокруг Гранадского эмирата больше месяца. Да и путешествие такое небезопасно, одинокому всаднику далеко не уехать, охрану потребуется нанимать, крепкую охрану. Из де ла Пенья в Андалузию плывут морем. Раз в две-три недели в наш порт заходит какое-нибудь судно из Генуи или Венеции. Как правило, отсюда они идут в Кадис. Самым разумным для тебя будет дождаться такого корабля и спокойно вернуться на нем прямо домой.
Рассуждал Ленсио вполне здраво, и Сантьяго принял его предложение. Дом, куда он его привел, оказался уютным и чистым. Цену он не стал спрашивать, положил два золотых на стол перед хозяином, пузатым краснорожим каталонцем, похожим на оживший пивной бочонок, и прошел в свои комнаты.
– Ну, ты отдыхай, приходи в себя после болезни, – начал прощаться Ленсио. – В Санта де ла Пенья не жизнь, а смертная тоска. Тут ничего не происходит. Главные новости – какая погода на море. Вечером, если захочешь, можешь составить мне компанию, я приглашен на ужин к дону Алэрико, местному богачу. Единственный приличный дом в де ла Пенья, там можно сесть за стол, не опасаясь подхватить заразу.
– Заразу? – с удивлением переспросил Сантьяго.
– Да, заразу. Признаюсь тебе как старому другу, от каталонской кухни меня непотребно слабит. Когда я приехал и начал мучиться, то поначалу решил, что виновата вода, но постепенно понял, что дело в приправах. Эти чертовы каталонцы все блюда заправляют местными травами, которые мой желудок не переносит. Дон Алэрико родом из Леона, поэтому никакая каталонская травка не может проникнуть к нему в дом даже под вооруженной охраной.
– Хорошо, – согласился Сантьяго, припомнив отвары из трав, которыми его несколько дней потчевала Росенда, – составлю тебе компанию.
– Совсем забыл тебе сказать. – Ленсио, не сняв шляпы, вернулся от двери и интимно понизил голос: – У Алэрико две дочки на выданье. Старшая – писаная красавица, младшая тоже хороша. Я волочусь за старшей, а ты, – он подмигнул Сантьяго, – можешь пока приударить за младшей. Девушки они строгие, воспитанные в пансионе при монастыре в Монсеррате. В общем, никаких вольностей, но провести с ними время вполне можно. Вечерами в де ла Пенья все равно делать нечего.
– Я, честно говоря, несколько отвык от дамского общества, – извиняющимся тоном произнес Сантьяго, – но надеюсь, в присутствии прекрасного пола вспомню правила этикета.
Ленсио рассмеялся, дружески хлопнул Сантьяго по плечу и ушел. Тот подошел к окну и задумался.
Росенда что-то изменила в нем. Близость с ней оказалась больше радости физического узнавания. Чуть расплывчатые черты мира стали резче, в Сантьяго поселилась решительность, уверенность в собственной правоте. До сих пор каждый поступок он совершал с некоторой оглядкой на мнение отца и учителей, собственные мысли не всегда казались ему правильными. Он думал, говорил и действовал, всегда готовясь отступить, поступиться своим мнением. После встречи с Росендой он знал, нет, он ощущал кожей, что знает, как нужно себя вести, и это чувство наполнило его до горла, будто старое густое вино, наполняющее кувшин.
Тем же вечером, сопровождаемый благоухавшим духами Ленсио, Сантьяго оказался в гостиной дона Алэрико. Обширная комната была обита когда-то роскошной, но уже слегка выцветшей от времени тканью, впрочем, еще сохранившей первоначальный узор. В каждом уголке царили порядок и уют, чему немало способствовала массивная мебель темного дерева, напомнившая Сантьяго столовую в доме его отца. На стенах, вместо портретов предков, висели картины, воспроизводящие подвиги покорителей Кордовы и Севильи.
Сантьяго вдруг почувствовал, насколько он соскучился по людскому обществу за дни полного одиночества в море и относительного у Росенды. Не по общению с грубыми матросами и недалекими флотскими командирами, а по приятным разговорам с нормальными людьми, которых он привык видеть в доме родителей и у капитана Сидония. Когда Ленсио привел его в уютную гостиную дона Алэрико, Сантьяго с интересом и удвоенным вниманием принялся знакомиться с хозяевами и гостями, не подозревая, что его ожидает немалое разочарование.
Сам дон Алэрико был весьма любезным господином средних лет, высоким и худым, изможденным тяжкими трудами в купеческом деле. Говорил он правильным, немного манерным языком, любезно заглядывая в глаза собеседнику. Впрочем, стоило тому отвернуться, как любезность пропадала, сменяясь выражением холодной учтивости. Однако не успевал гость вновь поворотиться к дону Алэрико, как на его устах с быстротой молнии расцветала доброжелательнейшая улыбка.
Красивое лицо доньи Марии, почтеннейшей хозяйки дома, портила излишняя желтизна кожи, свидетельствующая о язвительности характера. С большими черными глазами, аккуратным носиком и изящным, открытым лбом, оно могло бы представлять собой образец женской красоты, если бы не явный отпечаток высокомерия, производивший отталкивающее впечатление. Впрочем, донье Марии было мало дела до мнения окружающих, она точно знала, что является самой богатой, а следовательно, первой дамой Санта де ла Пенья, и вела себя соответственно своему высокому положению и достоинству.