Хоть его никто не спросил, но сразу после супа, пока служанка меняла посуду, Сантьяго принялся рассказывать о своих поисках. Мать слушала жадно, впивая каждое слово, отец смотрел в сторону и, словно в задумчивости, поглаживал амулет, висевший на шее. Эпизод с двумя бандитами Сантьяго, разумеется, вынес за рамки повествования, но все остальное передал во всех подробностях, понимая, что родителей интересует каждая мелочь.
– Ты немало успел, сынок, – произнес гранд де Мена, когда Сантьяго, закончив, сделал осторожный глоток из кубка, стоявшего перед ним. Вино было простым и кислым, когда-то он думал, будто все вина имеют такой же вкус, и не понимал, как люди могут стать горькими пьяницами. – Но будь осторожнее, – добавил отец, – «веселый квартал» – небезопасное место.
– Я хожу только вместе с Педро, – сказал Сантьяго, – так что вам не о чем беспокоиться. Кроме того, сегодня и завтра я вообще не намерен выходить из дому, должен прийти ответ от Аделберто или Гонсалеса, и посыльные будут искать меня здесь.
После обеда он ушел к себе в комнату и попытался читать «Жития святых». Мысли то и дело убегали в сторону, он вспоминал Росенду, ее голос, ее губы, ее ласки, горячая волна прокатывалась по спине и застревала в бедрах. Перед глазами сами собой вставали картины двух бессонных ночей, и от смущения он то и дело закрывал книгу, словно святые отцы со страниц могли прочитать его мысли. Устав бороться, он отложил в сторону «Жития святых», уселся в глубокое кресло и прикрыл глаза.
Кто сгорел тем утром на костре в Санта де ла Пенья, Сантьяго не знал, в его памяти Росенда оставалась живой, желанной и доступной, стоило только опустить веки. Вернувшись к самым волнующим мгновениям из дней, проведенных в домике колдуньи, он просидел довольно долго, полностью оторвавшись от реальности. Его погружение в сладостный мир ночных противоборств было столь глубоким, что в какой-то момент он почти вживую ощутил вкус губ Росенды, почувствовал ее запах, волнующее прикосновение ее тяжелой груди и, приподняв голову, увидел, не раскрывая глаз, что держит в своих объятиях Пепиту.
От неожиданности Сантьяго вскочил и принялся нервно расхаживать по комнате. Пепита обрученная невеста, он не имеет права ее желать даже в мыслях. И вообще, как могло забраться в его воображение чудовищное соитие тела Росенды с головой Пепиты? Неужели он настолько испорчен?
Нет, это не его мысли, они пришли ему на ум со стороны, с другой стороны, темной, подлой стороны, которая таким образом пытается его улестить. Не зря падре Бартоломео предупреждал о чистоте, даруемой целибатом. Он не послушал святого отца, пошел вслед за страстью, и вот результат.
Он вдруг замер на месте, пораженный догадкой. Тогда, в море, черти все-таки поймали его! Он смеялся над ними, рассказывал забавные истории, желая скоротать время и успокоиться от звука собственного голоса, а они незаметно подцепили его на крючок. Ведь именно в море он решил нарушить целибат, именно там он остро пожалел о том, что умрет, не познав радостей страсти. Они, только они вложили ему в сердце это сожаление, а сейчас толкают на грех вожделения замужней женщины.
Нужно выкинуть из головы искус, думать о святом, о чистом, о вечном. Сантьяго опустился на колени перед висевшим на стене распятием и принялся повторять Pater noster. Прочитав десять раз и ощутив, что возбужденная плоть возвращается к прежнему состоянию, он тридцать раз произнес «Радуйся, Дева», стараясь выговаривать каждое слово самым тщательным образом.
Мысли успокоились, образ Росенды потускнел и отступил, Сантьяго отер пот со лба, поднялся с колен и, не раздеваясь, рухнул на кровать. В ушах зазвенело от навалившейся усталости, веки сами собой сомкнулись, и вскоре он погрузился в глубокий сон.
Когда он открыл глаза, вечернее солнце уже освещало витые колонки платяного шкафа. Еще в детстве он научился определять время по тому, на какую часть комнаты падают солнечные лучи. В отличие от матери, он не прикрывал ставни, большое окно было всегда широко распахнуто.
Сантьяго вспомнил о Росенде и сморщился, словно от зубной боли. Когда ее вели на костер, духовник инквизиции наверняка читал перед ней Pater noster, заставлял целовать крест, подобный тому, что висит на стене его комнаты и перед которым он совсем недавно стоял на коленях в приступе блаженного благочестия.
Он посмотрел на забытый на подоконнике толстый том в коричневом переплете из тисненой кожи – «Жития святых». В мире, где он сейчас пребывает, нет места наивной вере его детства. Сказки, все сказки, подобные тем, какие рассказывали про колдунов Пепита и Мария-Хуана. Он больше не верит ни людям, ни священникам, ни даже самому Богу. Ведь если Иисус добр и любит своих детей, почему он заставляет их безвинно страдать? А рассказы о нем, чудесные истории, наполнившие его детство, не относятся ли и они к разряду таких же сказок?
Сантьяго невольно приложил руку к губам. Вот он и договорился до настоящей ереси. Не дай Бог такое произнести вслух…
Он прикрыл глаза, и перед его мысленным взором снова предстала Росенда. Крепкая, горячая, с блестящими при свете свечи глазами, веселой улыбкой на алых губах. Она была живой и настоящей, а святые отцы из книг – сухими, придуманными видениями. И ради них, ради сочиненных ими сказок предали огню подлинное чудо, сотворенное Богом.
Он подошел к окну и выглянул наружу. Прозрачные теплые сумерки опускались на Кадис. По фиолетовому небу неспешно плыли белые с розовой оторочкой облака. Мирная картина счастья, сколько раз он любовался ей из этого самого окна. Боже, как тяжело взрослеть!
В дверь осторожно постучали. Сантьяго рывком обернулся, стук прервал его размышления в тот самый миг, когда он начал нащупывать какую-то общую идею, объединяющую события последних недель.
– Хуан-Антонио, это ты? – спросил он.
Вопрос был праздным, никто, кроме старого слуги, не посмел бы стучаться в комнату молодого гранда, но не спросить Сантьяго не мог, это было частью ритуала.
Дверь отворилась, и в комнату с поклоном вошел Хуан-Антонио.
– Пришел какой-то человек, – произнес он, протягивая серебряный поднос со свернутой в несколько раз запиской. – Морда разбойничья, но ведет себя смирно, – добавил слуга, пока Сантьяго лихорадочно разворачивал записку.
«Тот, кого вы ищете, находится в «веселом квартале». Для чего украли, не могу понять. Держат в чистоте и заботе. В доме охранник и двое слуг. Мой посланник укажет, где он находится. Не расспрашивайте его ни о чем, он совершенно не в курсе дела. П. Г.»
– Если мать спросит, – бросил Сантьяго слуге, снимая со стены кирасу, – скажи, что я скоро вернусь. И про кирасу не вздумай проболтаться!
Хуан-Антонио поклонился и со вздохом вышел. Ему явно не нравилась затея молодого гранда.
Сантьяго надел кирасу, накинул сверху широкий плащ боэмио, полностью ее замаскировавший, и помчался к Педро.
– Так-так-так, – произнес тот, выслушав новость. – Значит, придется атаковать дом.
– Ну, с одним охранником и двумя слугами мы справимся без труда, – ответил Сантьяго.
– Лишь после того, как попадем внутрь, – возразил Педро. – А нам, скорее всего, попросту не откроют дверь. И выломать ее мы не сможем: в доме, где кого-то прячут, надежные запоры и толстые филенки.
– Что же делать? – спросил Сантьяго.
– У меня есть идея, надо кое-что приготовить.
Оставив Сантьяго одного, он исчез в глубине квартиры.
«Если сейчас появится Пепита, – подумал юноша, – это будет весьма некстати. У меня совершенно нет настроения зубоскалить. Придется ее переправить к донье Кларе».
– Готово. – Педро принес кожаное ведро, прикрытое крышкой. – Сейчас надену по твоему примеру кирасу и…
– Мальчики, куда вы собрались? – Донья Клара решительно вплыла в комнату, но Сантьяго хорошо знал, что эта твердая оболочка скрывает мягкое, податливое сердце.
– Видишь ли, мама, – пустился в объяснения Педро, – завтра у нас в Навигацком дополнительный экзамен для выпускников по слову Божьему. Вот мы с Санти решили посидеть в храме и основательно подготовиться.
«Да, – подумал Сантьяго, – в этой семье не могут обойтись без шуток».
– Не говори ерунды, – улыбнулась донья Клара. – Не знаю, мальчики, куда вы направляетесь, но без ужина я вас никуда не пущу. Сантьяго, сними верхнюю одежду и садись за стол.
– Мама, нас пригласили друзья по Навигацкому отпраздновать чудесное спасение Сантьяго, – не моргнув глазом соврал Педро. – Ну посуди сама, какой смысл наедаться перед пирушкой?
– Твой отец, – назидательно произнесла донья Клара, – никогда не выходит из дому голодным. Могу себе представить, чем будут кормить в таверне, куда вы спешите. Уж поверьте мне, вы никуда не опоздаете. Сперва поешьте здоровой домашней еды, а потом пируйте на здоровье.
– Мама, мама, – укоризненно произнес Педро, – ты же сама учила, что опаздывать нехорошо. Санти виновник торжества и должен встречать гостей.
– А я уже тарелки расставила, – огорченно произнесла донья Клара.
Посланник Гонсалеса ожидал у входа, опершись спиной о косяк двери. Увидев сбегающих по лестнице юношей, он рывком оторвался от косяка и молча двинулся по улице. Педро и Сантьяго пошли следом.
– Из-за ее мелочной опеки, – рассерженно пробормотал Педро, – я не сумел надеть кирасу. Наверное, ей легче увидеть меня с раной в животе, чем отпустить из дому на пустой желудок.
– Не говори глупостей, – возразил Сантьяго, – донья Клара тебя сразу отпустила и даже не особенно сопротивлялась.
– Санти, – сверкнул глазами Педро, – мать прекрасно понимает, что ей нечем меня остановить. Все ее упреки и причитания просто дань прошлому. Но из-за этой дани, когда дело дойдет до драки, я могу оказаться в неприятном положении.
Пока они добрались до «веселого квартала», над Кадисом уже повис высокий сиреневый вечер.
– Милейший, – обратился Педро к посыльному, протягивая ему монету, – раздобудь-ка нам факел. Я не намерен пачкать ноги в дерьме, которое валяется тут на каждом углу, или шлепать по лужам помоев.