Мы знаем, что собрания христоверов иногда носили поминальный характер и нередко совершались в канун церковных праздников. Эти обстоятельства позволяют предполагать, что кроме воды, кваса и хлеба на собраниях употребляли и коливо – кутью, «вареную пшеницу с медом, украшенную сладкими плодами». Кутья освящалась в храме на вечерне в канун двунадесятых праздников и дней памяти великих святых, т. е. в те же дни, когда собирались общины христоверов. М. Скабалланович указывает, что «содержание молитвы над коливом с одной стороны имеет такое же знаменование, как приносимое в память усопших, т. е. предуказывает на воскресение, уподобляемое в Св. Писании прозябанию зерна из земли; с другой стороны коливо имеет целию, как и благословляемые на вечерне хлеб и вино, – освящение праздничной трапезы, являющейся образом наслаждения вечными благами»[246].
Раздача хлеба и кваса на богослужении позволяет сопоставлять ритуалы христовских собраний с монастырскими практиками и поминальной традицией и предполагать, что на ночных собраниях накануне великих праздников христоверы раздавали освященный хлеб и/или коливо, не претендуя при этом на установление таинства, альтернативного церковному.
Христоверов в конце XIX и в XX веке нередко называли постниками за полный отказ от употребления мяса. Но в XVIII веке мы еще не видим запрета на употребление мясных блюд: княжна Дарья Хованская, к примеру, привозит с собой в Богословскую пустынь не только повара и слуг, но и специально приготовленное жареное мясо, которое едят все участники хлыстовского собрания, кроме строителя пустыни Дмитрия Гусева и самой княжны, которую он уговорил попробовать рыбное монастырское кушанье.
Но само по себе соблюдение постов, конечно, предполагалось – в проповеди христоверов этому уделяли особое место. Позднейший запрет есть мясо в непостные дни, видимо, связан с русским обычаем навсегда отказываться от мяса после пострижения в монахи.
Пророчества на собраниях
Мы не можем однозначно утверждать, что на собраниях христоверы переживали изменение состояния сознания[247], поскольку речь идет о периоде, удаленном от нас на несколько столетий и о признаниях, полученных под внешним давлением, однако совсем не затрагивать тему возбуждения или охваченности христоверов неверно. Мы уже говорили, что наиболее яркими проявлениями экстатической практики были верчения и трясения пророков и произнесение пророчеств.
Один из пророков московской общины XVIII века Сергей Осипов, «когда на собраниях “в него вселялась благодать Духа Святого”, сидя на лавке, начинал трястись, вскакивая с лавки, кричал такие речи: “Царь царем и Бог богом!”. Потом опять трясся, вертелся вокруг по солнцу… и говорил “странными языки”, угадывал мысли и чувства других, предугадывал счастье, несчастье, пропажи, говорил, что согласники его встретят беду, будут они взяты под караул, будут истязаны»[248].
Нередко упоминаемый возглас христоверов «Царь царем» может быть соотнесен с иконографическим сюжетом Христа-Пантократора «Царь Царем» и, одновременно, – с песнопением великого повечерия «Яко с нами Бог». Сочетая визуальные ассоциации со звуковыми, возглас мог маркировать важную часть богослужения – схождение «Святого Духа» и начало пророчеств.
Одна из непонятных молитв XIX века, вероятно, воспроизводит тот же образ:
Возглас «Царь царей» в молитве узнаваем так же, как узнаваем греческий пасхальный тропарь в следующем стихе:
Д. Г. Коновалов сравнивает приведенный стих с записью служителя библиотеки Московской духовной академии, который записал пасхальный тропарь так:
Говорение «странными языками», сопровождавшее пророчества, – это глоссолалия. Сергей Осипов в «духе» прорекал:
Ренте фенте ренте финтрифунтъ
Нодар лисентрант нохонтрофинтъ[252].
Изучив материалы о христовщине, в том числе документы XVIII века, опубликованные И. А. Чистовичем и В. В. Нечаевым, профессор Московской духовной академии Д. Г. Коновалов пришел к выводу о наличии в текстах христоверов двух типов автоматических речей – понятной (в форме пророчеств, «обличений грехов»[253] и так называемых чтений Писания «по гласу») и непонятной (в форме глоссолалий, «проявляющихся на стадиях более сильного возбуждения»)[254]. «Чтение по гласу», которое не упоминается в источниках XVIII века, выражалось в произнесении дословных или несколько искаженных отрывков из воспринятых на слух религиозных текстов, что еще раз подтверждает значимость этих текстов для христоверов. Д. Г. Коновалов отмечает, что этот феномен известен в психиатрии как «экзальтация памяти» и наблюдается у людей, склонных к истерии, но может быть одним из сопровождений измененного состояния сознания[255].
Глоссолалии хлыстовских пророков могут быть сопоставлены с непонятными речами юродивых и восходят, конечно, к новозаветному тексту о схождении Святого Духа на апостолов в Пятидесятницу.
Описывая происходящее на собрании в доме Андреяна Петрова на Сухаревке, монахиня Варсонофьевского монастыря Евфросиния сказала – среди прочего, – что на собрании «девка Елена Пименова, незнаемо с чего, вертелась необыкновенно и говорила незнаемо что – так, как безумная»[256]. Этот фрагмент текста не содержит знаков препинания – поэтому понять его можно двояко: пророчица говорила нечто, что напоминало речи безумца, или она была безумна – и поэтому говорила что-то невразумительное. Мне ближе первый вариант прочтения, но и в нем грань, отделяющая пророчества и глоссолалии от юродства, довольна зыбкая.
Б. А. Успенский указывает, что дораскольное богослужение включало глоссолалические попевки[257], утраченные после реформы церковного пения. При этом исследователь указывает, что глоссолалии, равно как и многогласие во время богослужения и само непонятное слушателю наонное пение, уподоблялись «ангелогласному пению», которое не было ориентировано на восприятие верующих, но рассматривалось как текст, понятный Богу. Согласно Б. А. Успенскому, традиционно церковная служба понималась «как общение с Богом, а не с человеком», следовательно, более важным было точное произнесение текста, чем его субъективное восприятие[258].
Для нашей темы важно и то, что ушедшие из церковной службы глоссолалические попевки сохраняются в богослужении христоверов, изменяя форму, но сохраняя смысл – «так говорят Бог и ангелы».
Некоторые исследователи предлагают рассматривать глоссолалию как особый язык со своей лексической и грамматической структурами, другие видят в «говорении языками» не более чем знак того, что человек перешел из одного состояния сознания в другое, измененное, и отказываются видеть в глоссолалии язык, поскольку сам говорящий часто не слышит или не запоминает своей речи, следовательно, она не может быть понята как сообщение[259]. Примеры осмысления глоссолалий во время богослужения можно найти в традиции христиан веры евангельской (пятидесятников), которые считают глоссолалии «дарами Святого Духа» и утверждают, что происходящие в этот момент с человеком изменения не только не угрожают его психическому и физическому здоровью, но являются необходимым выражением его мистического опыта[260].
Описания происходящего на собраниях христоверов позволяют предполагать, что основным мотивом, объединяющим эту религиозную группу в одно время и в одном месте, было соучастие в процессе говорения «не от своего ума». «Верьте вы мне с истиною, что во мне дух святой, и это я говорю не от своего ума, но чрез духа святого»[261], – говорили пророчицы Авдотья Тимофеевна и Прасковья в доме Якова Фролова в Москве. По мнению синодальных чиновников, речь шла о симуляции святости или болезни, о подражании юродивому (святому) или кликуше, которая тоже говорила «не от себя».
Можно предположить, что для кого-то из собравшихся важно было узнать свою судьбу, используя отрывочные слова юродивого или кликуши как знак, поданный свыше. Рискнем предположить, что среди этой группы согласников больше женщин. Для кого-то из благочестивых людей (например, для холостых или вдовых мужчин) более важным оказывался поиск пути, который ведет ко спасению. Христовщина отличалась от других аскетических практик, предлагаемых Церковью или староверческими согласиями, тем, что ее требования озвучивали пророки. Если признать, что через пророка говорит Святой Дух, то получаем путь, открытый Богом через Духа Святого, т. е. истинный путь.
«Братец или сестрица, молись ты Богу по ночам, а блуда не твори, на свадьбы и на крестины не ходи, вина и пива не пей, где песни поют не слушай и где драка случится, тут не стой»