предметное одаривание – одаривание сакральными объектами (например, пряничными орешками и калачами, которые привозили от Лупкина).
Вместе с тем формы одаривания коррелируют с существующими церковными формами богослужения, во время которого священник произносит проповедь (словесное одаривание) и раздает «святыньки» – святую воду, хлеб, вино и пшеницу во время литии, антидор и теплоту после причастия, артос, просфоры и др. (предметное одаривание). Восприятие «святынь» как носителей «чудесных» свойств нашло отражение даже в богослужебном уставе. Так, в чинопоследовании вечерни сохранено указание «Благословенный хлеб есть помогательный от всяких зол, аще с верою приемлется», по мнению М. Скабаллановича восходящее к более пространной формуле Типикона: «Благословеныя хлебы дарования имут различная, рекше уставляют огневицу (горячку) пиющим с водою, трясовицу (лихорадку) и всяк недуг и всяку болезнь исцелевают; к сим же и мыши от жит отгоняют и ина пакостящая прогоняют».
Культура христоверов, на мой взгляд, не может быть понята без обращения к феноменам, важным для народного религиозного сознания, – почитанию святых мест, сакральных предметов, иконопочитанию и почитанию мощей.
Одним из первых лидеров, посмертное почитание которого закреплено в источниках, был Прокопий Данилов Лупкин, умерший в 1732 году, т. е. еще до начала действия первой следственной комиссии. В расспросе его сына, иеродьякона Симонова монастыря Серафима (в миру Спиридона Лупкина), задержанного в ходе расследования вместе с его матерью, старицей Ивановского монастыря Анной (в миру Акулиной Ивановой), указано, что Серафим был отпущен «под караулом по прошению его 732 году ноября 10-го для погребения отца его Прокопья Данилова, ноября 17 на девятины, 29-го на получетыредесятницы, декабря 20-го на четыредесятницу».[282]
Таким образом, можно говорить о распространенной в XVIII веке поминальной традиции, ключевыми точками которой были девятый, двадцатый и сороковой дни.
В показаниях Алексея Платонова старшего и Алексея Платонова младшего сказано, что на поминках Лупкина, т. е. в вышеуказанные дни, «было сборище, на котором мужеска и женска полу, также и старцев и стариц многое число, в том числе старцы Иоасаф да Филарет, да Василий Дементьев, Тимофей Артемьев, Ульян Иевлев, да старицы Анна Иванова, Есфирь Ларионова <…>, а первенство имели означенные Иоасаф, да старицы Анна и Есфирь <…>, а разрезанной-де хлеб кусочками раздавал означенный Иоасаф, и они принимая ели и квасом запивали…»[283]
Традиция устраивать собрания не только накануне церковных праздников, но и в дни поминовения умерших родственников, сохранявшаяся в московских общинах, по крайней мере, до середины XIX века, вероятно, берет начало именно с 1732 года. Раздача хлеба в данном случае могла носить характер поминальной трапезы: вдова Лупкина упоминает о том, что нарезанный калач или ситной хлеб «раздавали всем для поминания кого, или за здоровье чье, или для спасения»[284].
Прокопий Лупкин был похоронен в Ивановском монастыре, поскольку по обету он перекрывал там железом крышу Ивановского собора. Вот как рассказывает о могилах Суслова и Лупкина один из священников монастыря отец Алексей: «В Ивановском монастыре московский купец Прокофей Лубкин погребен близ паперти на правой стороне, а в каком году погребен, не упомнит, а значит надпись на камне, а Суслов погребен на той же стороне, где Лубкин, и надпись о Суслове значит в трапезной правой стороне наличными с золотым словами, а могилы их обоих выкладены кирпичем и по погребении их поминовение по них чинили по Лубкине – сын его иеродиакон Серафим, а по Суслове – Ивановского монастыря старица, бывшая разнощица, Александра Иванова, и на гробы их он, священник Алексий, с товарищами для поминовения ходили два года и службы годовые по ним служили, а потом приказом бывшей духовной дикастерии советника поминовения на них чинить и службы годовой исправлять не велено; и с того времени и поныне поминовения и службы по них не исправляется»[285].
В синодальных постановлениях указывалось, что «сам вид захоронений может внести мнение о том, что Суслов и Лупкин снискали какой-то святости»[286], поскольку над их могилами были установлены «палатки», или сени, традиционно воздвигаемые над могилами святых. Эти кирпичные сооружения были уничтожены в целях реализации петровского указа от 12 апреля 1722 года о сносе надгробных строений на кладбищах, но не сразу, а только после письма архиепископа Феофана Прокоповича советнику московской дикастерии (будущей консистории) в 1736 году. В указах Московской конторы Синода сказано: «Над трупом-де того Суслова камень сровнен с землею и около его посажены яблонные и прочие древа, и огорожено решеткою с дверцами для всхода над могилкою садец и сказуют, что-де над ним гробница с немалым украшением была, но как в прошлых годех по указу с могил в монастырях и в приходских церквах гробницы и камни повелено сносить, тогда и с того трупа здание снесено и камень с землею сравнен, а надпись с него отесана и неподалеку от могилы в стене трапезы церковной вделана»[287].
Указом 1739 года предписывалось «трупы лжеучителей и еретиков» Прокопия Лупкина и Ивана Суслова, которые закопаны в Ивановском девичьем монастыре, выкопав через палачей, вывезти в поле и «учинить с ними по указам»[288]. До 1746 года, однако, тела Лупкина и Суслова не были эксгумированы и сожжены.
Иван Суслов, почитаемый позднейшей хлыстовской традицией за ученика основателя христовщины Данилы Филипповича, несколько раз упомянут в расспросных речах: «Семен Мелоскин показал, что Прокофей Лупкин сказывал ему, что был в Москве купецкий человек Иван Суслов и жил-де он близ Донского монастыря и учение у него было изрядное и многие сборища у него бывали…»[289]
Крестьянин Данила на допросе в 1733 году показал: «Тому ныне двадцать летов жил он в Москве близ Донского монастыря в доме Александра да Ивана Л[ь]вовичей Нарышкиных оброчного крестьянина Ивана Иванова сына Суслова (который после по следующему делу в комиссии показан богопротивных сборищ лжеучитель) и тому лет с тринадцать умре [т. е. около 1720 года – К.С.] и погребен в Ивановском монастыре, и торговал от него в масляном ряду, а что оный Суслов был противного согласия лжеучитель, того-де он, Данило, не знал и ни от кого о том не слыхивал и его, Данилу, тот Суслов и никто расколу и никакому злодеянию не учил»[290].
Комиссия не заинтересовалась Сусловым, поскольку тот же Мелоскин показал, что слышал, будто Суслов умер, потому ничего определенного о нем сказать нельзя.
А. С. Лавров, следуя хлыстовской традиции, считает Суслова реальным основателем христовщины и указывает, что он был похоронен при церкви Николы в Грачах, а позднее перезахоронен в Ивановском монастыре[291]. В 1732 году Лупкин был похоронен неподалеку от его могилы. Суслова считали «божьим человеком», как об этом свидетельствовала надпись над его могилой, но, на мой взгляд все же нет никаких оснований считать, что Суслов учил именно «вере Христовой», а не был московским местночтимым святым. Вероятно, обе могилы в Ивановском монастыре становились местом паломничества.
Почитание могил умерших лидеров свидетельствует о потребности христоверов и в «своих» святынях и святых. Почитание святого маркирует границы общины, не разрывая при этом связи с православием, а подчеркивая ее. Потребность в новых святынях была общей для «народного православия», противопоставляющего себя Церкви синодального периода de facto почитанием мощей местных святых.
Несмотря на то уважение, которым пользовались хлыстовские учителя, у нас нет никаких оснований говорить об их обожествлении и тем более об их самоидентификации с Христом или Богородицей.
Представление наставников христоверов как лжехристов, на мой взгляд, было результатом работы чиновников и миссионеров. Нам известно по крайней мере два документа, показывающих, какой логикой они руководствовались.
Первый документ – определение Синода, посланное в Сыскной приказ в 1746 году, – касался мест погребений Прокопия Лупкина и Ивана Суслова. Их могилы находились в Ивановском монастыре и были украшены сенью. По указу 1739 года тела Суслова и Лупкина, как «лжеучителей», должны были быть выкопаны и сожжены. Однако в 1746 году советник московской консистории Иван Топилский обнаружил, что указ 1739 года не исполнен, о чем написал в Синод следующее: «Уведомился он раскольнической конторы у секретаря Степана Алексеева, что во время следствия о квакерской ереси об оном Суслове от некоторых раскол[ь]щиков показано, что он был тех богопротивных ересей лжеучитель и назывался Богом, и при том рассуждая, что таковые ереси начальники при святых церквах трупы своя погребать домогаются не для чего иного, точно в показание таковое: якобы они не тол[ь] ко суеверцы, но и святости некое (как надгробная об них надпись) лжеобщники были, и во утверждение богопротивного суеверия своего и последующих им еретиков и раскол[ь]щиков, которые тем церквам трупов их прием и вменяет, якобы чинитца по некоторому признанию, что суеверство их несть суеверство, но истинная и древняя, а не новая (какова подлинно есть) раскол[ь]ническая вера, от какого их плеворазсеяния и православных церквей святых чад некиих совести могут поколебатись, а в соборном уложенье первои главы в первом пункте напечатано: кто иноверцы какие-нибудь веры или руской человек возложил хулу на Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа или на родшую его Пресвятую владычицу нашу Богородицу и присно Деву Марию, или на честный крест, или на святых его угодников, и про то сыскивать всякими сыски накрепко, да будет сыщется про то допряма и того богохульника, обличив, казнить зжечь, и оные Лубкин и Суслов не токмо были раскольники и ересеучители, но и