Комиссия 1733–1739 годов и ее действия
Причины возникновения комиссии. Состав. Подчинение Кабинету министров и Тайной канцелярии. Отношение к Сенату и Синоду. Порядок судопроизводства. Продолжительность процесса и его последствия.
В указе Синода от 7 августа 1734 года[295] о преследовании христовщины, начавшемся в 1733 году, сообщается следующее. Секта открыта в Москве разбойником Семеном Карауловым, по доносу которого московскому главнокомандующему графу Салтыкову удалось сыскать 78 человек согласников. Салтыков не замедлил сообщить о том Сенату и Синоду, и по определению их, состоявшемуся 15 января, в Москве учреждена была следственная комиссия из духовных и светских членов. Процесс скоро принял обширные размеры: сверх 78 человек, захваченных по показанию Караулова, в комиссию было «сыскано и особо явилось разного звания духовных и светских чинов людей обоего пола многое число». В Петербурге, куда из Москвы было переслано несколько подсудимых[296], исследованием дела занялась «особливо высокоучрежденная комиссия», в состав которой вошли архиепископы: Феофан [Прокопович] Великоновоградский и Великолукский, Леонид Сарский и Подонский, Питирим Нижегородский и Алатырский и кабинет-министры: граф Остерман, князь Черкасский и генерал Ушаков; приговор этой комиссии состоялся осенью 1733 года и был сообщен Синоду 11 октября. Синод постановил публиковать по всей империи указы, которыми скрывавшиеся от следствия последователи христовщины приглашались являться с повинными доношениями к духовным властям сроком на 1 января 1735 года.
Содержащиеся в делах московской комиссии данные к истории процесса, в сущности, довольно скудны. Из массы документов, какая должна была скопиться в течение процесса, длившегося более семи лет, уцелели весьма немногие, всего по описи 11 дел. Большая часть их относится к 1735–1739 годам; от первого же периода процесса – по май 1734 года, в продолжение которого деятельность комиссии была особенно обширна и богата результатами, до нас дошли только: незначительный отрывок из следственного дела о сысканных по показаниям Ивана Беспалова сектантах (Д. 3. – здесь и далее в скобках указаны номера дел фонда 301, в соответствии с ныне действующей описью РГАДА – К.С.), часть протоколов комиссии за 1734 год (Д. 1), расспросы 78 подсудимых по присланным из Синода пунктам (Д. 6) и одиннадцать доношений, представленных комиссией Сенату и Синоду (Д. 2). Наиболее ценный материал по истории процесса представляют доношения Сенату, Синоду и Тайной канцелярии и протоколы комиссии, которые дают возможность проследить деятельность последней, хотя не без перерывов, за все время ее существования. Но многие стороны дела все же остаются мало или вовсе не освещенными. Из экстракта, сообщенного комиссией Сенату при доношении от 27 февраля 1733 года (Д. 2, экстракт 1) узнаем, что аресты в Москве начались 6 января, когда в доме Семена Мелоскина (впоследствии по приговору Петербургской комиссии сосланного в Сибирь) под Новодевичьим монастырем, по указыванию Караулова, было захвачено военной командой до 40 собравшихся сектантов. Надо заметить, что хотя Караулов и называется по документам «разбойником», «явльшимся собою» к графу Салтыкову с доносом, но это вовсе не значит, чтобы его донос был «повинным доношением». Караулов был сыщик из воров, негласный полицейский агент, вроде известного Ваньки-Каина, благодаря которому христовщина была открыта вторично в 1745 году. Он свободно проживал на постоялом дворе за Москвой-рекой в приходе церкви Николая Заяицкого, ездил по поручению Сыскного приказа по городам для сыска воров – зимой 1733 года в Белев, – имел подручных агентов, на которых и было им возложено выслеживание московских хлыстов. Один из этих агентов, крестьянин Иван Андреев, особенно содействовал открытию секты, проникнув под видом согласника на сборище в дом Мелоскина и дав Караулову возможность захватить здесь сектантов на месте преступления (Д. 2, экстракт 1). Арестованные, число которых вскоре возросло до 78, были отведены в Сыскной приказ (Д. 2, доношение при экстракте 12).
Действия следственной комиссии (комиссии следствия о раскольниках или следственной о раскольниках комиссии, как она постоянно называется в документах) открылись 17 января (там же). Присутствующими членами ее были назначены статский советник Афанасий Савёлов и асессор Иван Телепнев; к ним с февраля присоединились два духовные члена – архимандрит Донского монастыря Кирилл и игумен Сретенского Евсевий (там же). 17 апреля Савёлов был заменен статским же советником Борисом Нероновым, который, также как и его предшественник, был судьей Раскольнической конторы[297]. Раскольническая же контора доставила комиссии и канцелярию, которую составляли секретарь и приказные смотрители конторы; к ним прибавлены были только один подканцелярист и один копиист из обретающихся не у дел (Д. 1, протокол 18, сентября 1738 года). Вообще можно сказать, что следственная комиссия была та же Раскольническая контора, только временно пополненная, в виду возложенного на нее специального дела, несколькими служащими; даже помещение у обоих учреждений было общее (Д. 14. Л. 111, доношение караульного капрала). Содержание караула в помещениях колодников и сыск привлекаемых к следствию московских жителей были возложены на особую состоявшую при комиссии военную команду, весьма, впрочем, малочисленную (Д. 1, протокол 11 марта 1744 года): 60 человек колодников приговоренных к ссылке комиссия находила затруднительным содержать под караулом до отсылки в своем помещении «за малолюдством солдат».
Ближайшим образом комиссия была подчинена Кабинету министров и Тайной канцелярии, которая из Петербурга руководила следствием, – была, так сказать, органом последней. Все приговоры комиссии подлежали утверждению Тайной Канцелярии, которой они сообщались в форме «мнений», прилагавшихся к экстрактам. «О оставшихся за тою отсылкою (отсылкою в Петербург 13 подсудимых) колодниках, что по следствию явилось, также и что ж сверх того вновь оговорных людей сыскано и по следствию, в чем кто приличились, о том по присланным от его графского сиятельства С. А. Салтыкова указом в С.-Петербург в Тайную розыскных дел канцелярию к решению посыланы экстракты, и решения чинены по докладу одной тайной канцелярии в Кабинете ее и[мператорского] в[еличества], также и в той Тайной канцелярии, с которых решительных определениев из канцелярии его ж графского сиятельства в комиссию раскольническую для исполнения присыланы копии, по которым в той комиссии и исполнение чинено» (Д. 1, протокол 18 сентября 1738 года; о сообщении Тайной канцелярии экстрактов со мнениями см. протоколы 1734 года 28 марта и 4 ноября, 1738 года – 6 июля, 26 июля, 31 августа). Тайная канцелярия вмешивалась в частности следственной процедуры, – по ее определению производились розыски (Д. 1, протокол 11 апреля 1734 года) и дополнительные расспросы подсудимых (Д. 1, протокол 1 сентября и 30 октября 1736 года). В ее же ведении, собственно говоря, были суммы, скоплявшиеся в комиссии от продажи конфискованных имуществ: ведомости о проданном по определению кабинета пересылались в Тайную канцелярию, а самые деньги – в ее Московскую контору (Д. 1, протокол 13 января и 20 июня 1735 года; Д. 17. Л. 1).
Синод и Сенат скорее наблюдали за деятельностью комиссии, чем руководили ею. Первый, имевший понятно достаточное основание интересоваться ходом следствия, которое долженствовало раскрыть сущность и размеры недавно возникшего сектантского движения, требовал от комиссии ежемесячных рапортов и подробных экстрактов. Сведения о сектах, представлявшиеся Синоду особенно важными, сбирались путем допросов подсудимых по составленным в Синоде пунктам (числом 22), которые имели целью выяснить преимущественно культ христовщины, способ ее распространения и отношение ее к расколу (см. Д. 2, экстракт 8; Д. 6). Комиссия, впрочем, относилась к исполнению требований Синода довольно небрежно. В начале следствия экстракты доставлялись исправно (от 1733 года их дошло пять, см. Д. 2), с 23 же октября 1733 года отсылка их прекратилась до 23 июля следующего года «за произвождением по определениям в Кабинете ее и[мператорского] в[еличества] о содержащихся в оной комиссии колодниках следствия и за чинившимися им розысками и за сочинением из оного следствия экстрактов и к решению приговоров, также и за рассылкою оных колодников в ссылку» (Д. 2, доношение Синоду от 23 июля 1734 года). Последний из дошедших до нас экстрактов помечен 24 июля 1734 года. По видимому, в этом же году прекратилось и допрашивание подсудимых по синодским пунктам, – по крайней мере, в уцелевших делах 1735 и 1736 годов о нем уже нет помину.
Сенат – которому также периодически доставлялись комиссией экстракты (см. Д. 2.) – оказывал еще менее влияния на ее деятельность. По указу от 15 января 1733 года комиссия должна была приступать к розыскам не иначе, как по сношению с Сенатом (Д. 2, выписка при доношении Синоду от 23 июля 1734 года), но de facto, по-видимому, в вопросах о розысках решающий голос принадлежал не ему, а Тайной канцелярии и Кабинету министров. Нам известны только два случая вмешательства Сената в дела комиссии: в первом по указу Сената было освобождено шесть привлеченных к суду, но оказавшихся невиновными (Д. 2. экстракт 2), во втором – по указу Сенатской конторы два колодника были временно освобождены под расписку (Д. 15. Л. 26).
Судопроизводство комиссии вращалось в обычных формах уголовного следствия того времени. Участие в процессе духовных членов, которым вменялось в обязанность увещевать подсудимых, чтобы показали истину (Д. 2, выписка при доношении Синоду от 23 июля 1734 года), было, по видимому, весьма незначительное и чисто формальное: единственный в сохранившихся делах случай, в котором проявилось оно, – это определение архимандрита Кирилла о снятии монашеского сана с двух преданных суду монахов (Д. 1, протокол 7 сентября 1736 года); вероятнее всего, что деятельность духовных присутствующих ограничивалась участием в составлении доношений и экстрактов, представлявшихся Синоду. Данных для характеристики деятельности светских судей сохранилось очень немного, но, насколько можно было судить по ним, она не отличалась особенною жестокостью, какая была присуща второй следственной комиссии. Розыски в процессе 1733–1739 годов были, по видимому, редки; в большинстве случаев они заменялись битием плетьми при расспросах и очных ставках, иногда повторявшихся несколько раз (в известных нам делах пытка не была употреблена). Трем «указным» розыскам и жжению огнем подверглись сравнительно немногие: насколько известно, мастер московской парусной фабрики Лаврентий Ипполитов и венёвский рассыльщик Федор Карманов (Д. 1, протокол 4 марта 1734 года), монах Савватий Струков и вкладчица Варсонофьевского монастыря Марфа Павлова (Д. 2, экстракт 12). Об условиях, в каких находились содержавшиеся по комиссии колодники, известно очень немного. Из дела № 6 [Д.14 по действующей описи –