Штат приказных служителей комиссии также не был постоянным и терпел различные изменения в зависимости от хода следствия. В марте 1745 года в комиссию были определены секретарь Раскольнической конторы Степан Алексеев и 12 приказных служителей из различных московских присутственных мест (Д. 1, указы № 1, 2). Вскоре по указу Синода Алексеев был заменен канцеляристом Синодальной экономической канцелярии Львом Фёдоровым, в декабре 1745 года произведенным в секретаря Московской духовной консистории; в 1746 году, в виду накопления розыскных дел, т. е. дел, сопровождающихся пытками, в комиссию был определен второй секретарь и потом к двум секретарям в том же году были прибавлены еще два (Лев Фёдоров, секретарь Синодальной экономической канцелярии Иван Шавров, актуариус Герольдии Петр Буторин, секретарь Сыскного приказа, см. Д. 1. № 80, выписка на Л. 829–830). Число приказных служителей к сентябрю 1745 года возросло до 22, но комиссия находила его недостаточным и требовала прибавления еще 11 человек (Д. 1, указ № 292); в 1747 году в ней уже было 12 канцеляристов, 8 подканцеляристов, 17 копиистов; 9 приказных служителей были взяты из Ревизион-коллегии, 4 – из Камер-коллегии, 4 – из Мануфактур-коллегии, 3 – и Вотчинной коллегии, 3 – из Сибирского приказа, 2 – из Московского магистрата, по одному – из приказов Сыскного и Судного, Главного магистрата, канцелярии Конфискации, Берг-коллегии, контор: Военной, Комиссариатской, Монетной, Артиллерийской, Корчемной, Провиантской и Раскольнической (Д. 1. № 91, дело 43). С 1747 же года начинается постепенное сокращение штата канцелярии. В этом году два секретаря выбыли из комиссии (к июлю, см. указ № 79), и присутственные места, ссудившие ее своими приказными служителями, начали одно за другим обращаться к ней с требованиями обратной отсылки их на место службы (см. № 91). В 1749 году сенатским указом от 22 июля штат комиссии был ограничен одним секретарем, 5 канцеляристами, 5 подканцеляристами и 8 копиистами, остальных служителей велено было отослать в те места, откуда они были взяты (Д. 2, указ № 16). Жалованье приказным служителям, взятым с нежалованных мест, выдавалось из Раскольнической конторы (Д. 1, № 292). Она же отпускала комиссии и деньги на канцелярские и прочие расходы, единовременно от 200 и 300 р.; эти выдачи за 1745–52 годы составили 8500 рублей (Д. 1, указ № 576; Д. 2, указ № 72).
Помещалась комиссия в начале следствия в Тайной конторе. 4 апреля 1745 года Синод отвел ей помещение в Спасове-Андроникове монастыре (Д. 1, указ № 60), но едва ли она успела перебраться туда: уже 20 мая Сенатской конторой был отдан ей отписной дом графа Головкина в Красном селе (Д. 1, указ № 129). Колодники были размещены по обывательским дворам поблизости – в декабре 1745 года под них было занято 105 дворов в Красном селе (Д. 1, указ № 667); подвергаемых пытке указано было ставить в Преображенских слободах, между прочими, в домах матросов парусной фабрики (Д. 1, указы № 60, 249). В 1746 году к помещению комиссии были прибавлены порожние покои в находившемся вблизи от нее лазарете отставного лейб-гвардии батальона (Д. 1, № 91, дело об уплате подрядчику Никулину за произведенные им в лазарете починки договорной суммы); в 1747 году пришлось занять под колодников, в добавок прежним помещениям, еще 92 обывательских двора в Спасской улице (Д. 1, дело 47). Когда именно комиссия перешла из дома графа Головкина в конфискованный ею дом юрода Андреяна Петрова (близ Сухаревой башни, на земле статс-дамы княгини Марьи Юрьевны Черкасской) – неизвестно: в этом помещении застал ее указ Сенатской конторы от 18 октября 1751 года (Д. 2, указ № 67), которым она переводилась с делами и колодниками в палаты Житного двора у Калужских ворот. В 1752 году комиссии вновь был отведен двор Андреяна Петрова, в коем она и оставалась по май 1756 года (Д. 2, указ № 106, Л. 154–155).
Военный караул при комиссии был весьма значителен. В декабре 1745 года караульных солдат при 258 колодниках было 332 (Д. 1, указ № 667). В начале 1749 года на карауле в помещениях колодников и на описных дворах стояло 418 нижних чинов под командой 1 секунд-майора, 2 поручиков, 1 подпоручика и 2 прапорщиков (Д. 2, указ № 7). На офицеров было возложено исправление экзекуторской должности в комиссии и смотрение за описными имуществами (указ № 45, инструкция караульным офицерам, № 103–104).
Комиссия была непосредственно подчинена двум высшим «правительствам» – Сенату и Синоду, которые, как мы видели, в организации ее принимали равное участие. В одинаковой степени была подчинена им и деятельность комиссии, доставлявшей им периодически экстракты и доношения о ходе следствия. Вмешательство Синода было ограничено пределами компетенции духовной власти: на основании указа 19 апреля 1722 года комиссия выносила на его решение экстракты, «по которым касалось токмо о богопротивных сборищах» (Д. 1, указ № 102). Поскольку следствие было уголовным, оно подчинено было Сенату, который, например, в сомнительных случаях решал вопрос о розысках (см. Д. 2, указы № 26, 43); его утверждению подлежали уголовные приговоры комиссии (Д. 2, указ № 47).
Случаев вмешательства Синода в действия комиссии известно несколько. На присылаемые комиссией экстракты он нередко делал замечания, требуя исправления усмотренных в ней промахов, направляя по своим указаниям ведение того или другого подследственного дела: указов такого специального характера дошло до нас не менее одиннадцати (Д. 1, указы 142, 152, 291, 600, 649; указы от 7 апреля и 3 июля 1746 года о составлении форм показной присяги для юрода Андреяна Петрова и Варлаама Шишкова № 3, Л. 92–93; от 21 августа того же года о присылке копий расспросных и пыточных речей лжеучителей, бывших под следствием в тайной канцелярии № 75; указ от 8 декабря 1747 года по делу о переяславских хлыстах № 80, Л. 892–894; от 24 декабря – по делу о Сергее Осипове № 67, Л. 124; от 30 января 1749 года о изобличении лжеучителей от Священного Писания № 66, экстракт № 95). Предписаний, имевших общее руководственное значение, было менее. К числу таковых следует отнести: инструкцию духовным членам комиссии, о которой упоминает в указе от 17 марта 1745 года (Д. 1, указ № 15), указ от 9 марта того же года, которым повелено было: 1) производить всем вступающим колодникам допросы по составленным Синодом пунктам и 2) «усматривать накрепко, чтоб кто из последователей оной ереси под какою защитою и фальшем достойного суждения гонзнуть [избежать – К.С.] и через то плевелы сея ереси как искры в пепеле остаться, а невинные по напрасным оговорам, – что иногда может по ссорам и злобам причиниться, – истязаны быть не могли» (указ этот passim в определениях о розысках и освобождении на поруки), и указ от 22 марта 1749 года об освобождении на росписки до произнесения приговора тех колодников, «до коих, кроме того, что они на оных суеверных сборищах бывали и мольбища свои отправляли, иных важнейших действий, яко то: псевдопророчествий, блудного падения, круговертения с прискакиваем вверх, раздаяние же хлеба и воды и прочих подобных тому важнейших вин, не касается» и о приводе таких колодников к соборной церкви к присяге «по напечатанному чину, по которому приемлются обращающиеся от раскола к Святой церкви, прибавя к тому пункт из той квакерской ереси, в которой изъяснить вся их заблуждения именно» (Д. 2, указ № 6).
Тайной канцелярии комиссия была подчинена, по-видимому, только пока следствие производилось в Тайной конторе. Данной советнику Казаринову инструкцией предписывалось присылать в Тайную канцелярию экстракты со мнениями для решения, но на посылку таких экстрактов нет никаких указаний в сохранившихся делах (указ № 3, Л. 123).
Что касается до судопроизводства комиссии, то, благодаря относительному обилию данных, характеристические черты его выступают перед нами яснее, нежели в процессе 1733–39 годов. Не останавливаясь на общих обоих процессам обычных приемах уголовного следствия, отметим здесь те черты, сообщавшие комиссии ее отличительную физиономию.
В первом процессе функции духовных членов были весьма незначительны, во втором – они гораздо обширнее и имеют очень определенный характер. Роль, в которой выступают представители церкви, чисто служебная; все действия их имеют значение по преимуществу процессуальное, служат средством добывания новых данных для следствия. Состоявшие при комиссии священники увещевали колодников по данной из комиссии инструкции после первого расспроса. Из рапортов, подававшихся ими, видно, что целью этого увещания было главным образом добиться дополнительных показаний: убеждая подсудимого от Священного Писания отречься от ереси и обратиться к церкви, увещатели, «смотря расспросных речей», требовали и указания лжеучителей и согласников и пополнений к расспросу; показания, даваемые при увещании, тут же записывались копиистом (Д. 91, дело 41). Увещание это, собственно говоря, служило введением к процедуре в светском суде: в случае неуспеха его, т. е. неполной повинки подсудимого против всех взведенных на него обвинений, он «отдавался к светскому суду», который и приступал тотчас же к розыску. Но и после предания светскому суду увещания повторялись, иногда – все с той же целью. Таких случаев известно несколько: увещаемы были заболевшие колодники при исповеди (Д. 67. Л. 3, Д. 42. Л. 7 и Д. 66. Л. 81), не винившиеся на очных ставках с Сергеем Осиповым в принятии от него хлеба и воды с частицами тела и крови младенца (Д. 67. Л. 207), лжеучители: Григорий Артамонов (по распоряжению Синода, см. Д. 80, Л. 892–894) – в 1747 году, Сергей Осипов и Андреян Петров – в 1749 году (Д. 95, Д. 100. Л. 326).
Подобное же процессуальное значение имела церемония принесения покаянной присяги лжеучителями пред собранием колодников 16 июля 1746 года. Форма этой присяги, содержавшей в себе исповедание заблуждений и предание секты анафеме, была составлена духовными членами комиссии на основании указов от 7 апреля и 3 июля 1746 года о приводе к присяге Андреяна Петрова и Варлаама Шишкова, которые должны были «во удовлетворение пред Богом за свои прегрешения» исповедать: «что один юродствовал пред людьми притворно. А между тем и сквернился, валяясь с некими женами в блудодеянии, а Шишков (который был оных богопротивных сборищ и ересей возобновитель), – что он ту ересь между невеждами паки начал рассевать и тем богопротивным действиям других обучал, утверждая, якобы, те богопротивные действия их были столь душеспасительные, что един только то путь лежит ко спасению, и что якобы ж Дух Святой на них во время тех их непотребных мольбищ сходил и говорили будто ж странными языки со предпринятых бессловесных вымыслов своих единого ради богомерзкого и душепагу