То, что было принято на XIX партконференции, по сути — полумера. Государственные органы управляют страной, а партийные вырабатывают идеологию. Но при наличии 6-й статьи рано или поздно такое разделение оказалось бы мнимым. Однако летом 1989-го формула партконференции позволяла сосредоточить все усилия на формировании новых органов власти. В конце концов, все доброе и благое свершается в свой черед!
Мы, депутаты, не должны были допустить, чтобы новые органы власти формировались по старому номенклатурному принципу. В чем-то нам это удалось. Но с каким трудом! А то, что удалось не вполне, как раз и говорит: мы правильно оценили и свои тогдашние силы, и силы партаппарата. Дав парламентский бой именно на этом направлении, мы начали с необходимого — с ограничения всевластия номенклатуры. Рассчитывать на I Съезде на большее было бы политическим авантюризмом. Или наивностью.
Однако вопрос об отмене 6-й статьи на Съезде прозвучал еще до начала съездовских заседаний.
Об этом на встречах депутатов с руководством партии заговорил Андрей Дмитриевич Сахаров.
Думаю, что Сахаров сам прекрасно понимал: его слово всегда звучит впрок. И именно поэтому говорить об отмене 6-й статьи — надо. Другое дело, когда это состоится. В этом и была постоянная стратегия предложений Андрея Дмитриевича. В этом была политика Сахарова. Он говорил вещи, казавшиеся современникам несвоевременными. Говорил по максимуму. Оттого его идеи не старели назавтра.
Сахарова поддержали те из депутатов, кто вошел потом в Межрегиональную депутатскую группу. Особенно ярким и хлестким было выступление ректора Московского историко-архивного института Юрия Афанасьева. И все же тема 6-й статьи и тема упразднения „авангардной“ роли компартии на Съезде звучала лишь эпизодически. Почему? Да потому, что депутаты и в целом народ не были психологически и политически готовы к такой постановке вопроса. Я знаю людей, далеких от коммунистических воззрений, которые летом 1989-го считали, что отмена 6-й статьи может привести к кровавому хаосу и гражданской войне. Другие на руководящую роль партии смотрели как на нечто само собой разумеющееся. Настолько долго этот тезис вбивался в наши головы, что для изъятия его из общественного сознания нужно было время. Депутаты в своем большинстве выступали с позиций, утвержденных на партконференции: нельзя, чтобы партия вмешивалась в хозяйственные вопросы, вопросы свободного формирования Советов… Дальше этого шли пока лишь единицы. Но и они поминали 6-ю статью только вскользь. Сахарова поддержали, но лишь номинально. Он по-прежнему оставался демократическим лидером и Съезда, и всего народа. Лидером недосягаемым, лидером-идеалистом, идущим слишком далеко впереди.
Как очевидец свидетельствую: предложенная Сахаровым поправка почти не обсуждалась даже в кулуарах. Другими словами, и противники, и сторонники Андрея Дмитриевича отказали этой теме в злободневности.
Сам я говорил на I Съезде об отмене 6-й статьи лишь однажды, выступая в поддержку депутата Оболенского, выдвинувшего себя альтернативой Горбачеву на пост Председателя Верховного Совета. Я обосновывал свою поддержку тем, что Оболенский не состоит в компартии, и тем, что в Конституцию необходимо внести прямое указание: любое место в государственном аппарате может быть занято беспартийным. Я доказывал: в Законе должно быть закреплено правило, отказывающее коммунистам в преимущественном праве занимать государственные посты. Вплоть до поста председателя высшего законодательного органа страны. Разумеется, это требовало внесения изменений в 6-ю статью. Но по соображениям тактики говорить об этом я не стал. Шансов быть услышанным у меня не было, и я говорил об уравнении беспартийных в политических правах с коммунистами. Это могло быть более понятным и более привлекательным для зала. Хотя, если исходить из демократических представлений о функционировании государственной власти, мое предложение должно представляться вполне абсурдном. Как можно в стране, декларировавшей народовластие, говорить об уравнивании позиций и прав большинства с правами и позициями меньшинства, представленного в стране членами компартии? Если этого нет, значит, демократизация и не началась. И естественное положение можно восстановить, только вернув большинству его права осуществления государственной власти.
Все, не исключая самого Оболенского, понимали: избран будет Горбачев. Но речь шла о начале альтернативности, и более 800 депутатов при голосовании высказались за внесение фамилии Оболенского в список претендентов. Да, этого числа было недостаточно, и Горбачев избирался безальтернативно. Но пройдет год, и при выборах Президента СССР и нового Председателя Верховного Совета СССР претендентов будет более чем достаточно.
Итак, более 800 депутатов поддержали своего отважного коллегу.
Это и стало точкой отсчета для объединения депутатов с радикальными взглядами в Межрегиональную депутатскую группу. Идея радикальной демократической фракции в парламенте, высказанная Гавриилом Поповым и Юрием Афанасьевым после этого голосования, обрела плоть. Кстати, это урок и для власти: стоило бы Горбачеву поддержать идею альтернативности и своим авторитетом добиться включения фамилии Оболенского в бюллетень для тайного голосования, формирование межрегиональной, оппозиционной фракции было бы под вопросом.
Идею, высказанную на I Съезде Андреем Сахаровым, поддержали не депутаты, а газеты. По ним легко проследить, как общественное мнение в 1989 году дорастало до этой, в сущности, простой демократической мысли. Сначала отдельные, редкие выступления наиболее радикальных публицистов и политологов в наиболее радикальных ежедневных и еженедельных газетах, потом — требование шахтеров об изменении или отмене 6-й статьи. И главное, формирование Межрегиональной депутатской группы и четкое требование демонополизации власти в ее программных документах. Сахаров стал одним из сопредседателей МДГ, и именно он настоял на том, чтобы включить требование отмены 6-й статьи в программные документы „межрегионалки“.
Это напоминало лавину. Уже на каждом заседании Верховного Совета кто-то обязательно заводил речь о 6-й статье. Отмахиваться или не слышать этого власть уже не могла.
На II Съезде 6-я статья вызвала бурную полемику. Но предшествовали этому очень серьезные события, связанные с победой демократических сил на второй сессии Верховного Совета.
Обсуждалась повестка дня II Съезда, и по предложению МДГ был поставлен вопрос о включении в повестку дискуссии об изменении Конституции и отмене 6-й статьи. Конечно, тут же завязалась жаркая дискуссия. И хотя Сахаров не был членом Верховного Совета, он тоже принял в ней участие. Я выступал в поддержку Сахарова, обосновывая отмену 6-й статьи главным образом соображениями юридико-техническими: статья 6-я противоречила 1-й и 2-й статьям Конституции, которые говорят о народовластии в нашей стране.
При голосовании в Верховном Совете оказалось, что для включения этого вопроса в повестку дня нам не хватило лишь трех голосов. Стало ясно, что этот вопрос на Съезде все равно будет поставлен. И мы, и партийные функционеры понимали: еще одно усилие демократов — и победа состоится. Она предрешена самим ходом вещей.
На заседании МДГ мы решили на II Съезде добиваться включения этого, в данный исторический момент самого важного вопроса в повестку дня Съезда. Так и было сделано. В первый же день Съезда от имени МДГ такое предложение было внесено.
Вновь обсуждение и вновь голосование. И чувство исторической правоты, уверенности в победе. Ведь депутаты, конечно, выскажутся за включение этого пункта…
Увы, мы недооценили тщательность аппаратной подготовки II Съезда. Он оказался куда более послушным режиссерской палочке, чем I Съезд, и куда более робким в самостоятельности суждений и решений.
Мы не только не получили большинства, но и оказались в значительном меньшинстве. Около 60 процентов депутатов нас не поддержали.
6-я статья Конституции на корню уничтожала предпосылки к появлению политического плюрализма и других партий. При ее сохранении оставалась возможность только „социалистического плюрализма“, понятие которого так долго пытался привить нам Егор Лигачев. Хотя „социалистический плюрализм“ — разумеется, такой же оксюморон, как „живой труп“ или „социалистическая демократия“.
Вне многопартийности в цивилизованном обществе нет парламентского борения взглядов, а значит, нет и консенсуса. Без многопартийности парламент может быть только „социалистическим парламентом“, то есть вариантом боярской думы при царе-батюшке: „Царь указал, а бояре приговорили…“
Народные депутаты и на II Съезде воспринимали 6-ю статью даже не как волю политического руководства страны, а как выражение официальной идеологии, государственно признанной в качестве единственно верной. Коммунистическая идеология не вчера стала государственной религией нашей страны, а политический режим делал ее обязательной для исповедания каждым гражданином, имеющим хоть какое-нибудь отношение к системе власти.
Сторонники 6-й статьи вопрошали: разве при Сталине она существовала? Нет, не существовала. Эта статья, закрепившая за компартией направляющую и авангардную роль, появляется только в брежневской конституции 1977 года. И без 6-й статьи партия руководила обществом. Значит, не статья виновата в беззакониях, и не за отмену ее надо бороться, а за расширение… ну и так далее.
Это и есть образчик изнаночной логики. Брежневская конституция лишь юридически закрепляла то, что складывалось еще с 20-х годов, то, что в период сталинщины уже получило свое фактическое оформление в качестве идеологического императива компартии. Закрепление этого положения при Брежневе и внесение в текст советского Основного Закона слов об авангардной роли партии стало юридическим обоснованием ничтожества собственно Советской власти. Советы юридически становились лепниной на партократическом фасаде. 6-я статья была реакцией на хрущевскую „оттепель“, ее введение закрепляло активное возрождение сталинщины и ренессанс тоталитаризма.