Слава Богу, десантников уже нет. То ли поехали нас брать и мы разминулись, то ли это другая группа захвата опоздала на усовскую дачу (как потом мы узнали, на десять минут).
Едем быстро. Впереди ГАИ, а потому машины уступают нам дорогу. Танки и бронетранспортеры — не исключение. Машины сопровождения прикрывают автомобиль Ельцина с боков. Кольцевую проскакиваем за несколько минут. Дальше — Рублевка. Это узкое шоссе, но и здесь бронетранспортеры, завидя нас, съезжают на обочину. Хорошо, что их немного.
Прорвались. Теперь мне — на Шереметьево. А там узнаю́, что самолет на Питер только через два с половиной часа.
Стал ожидать, коротая время за работой с текущими документами. В это время в депутатскую комнату вошли трое. Дежурная спросила их: кто они? Показывают удостоверения. Я говорю Олегу: „Готовься“. Он: „Я одного из них знаю“.
Прошли в буфет. Олег за ними. Возвращаются вместе, говорят, что они из службы по борьбе с валютчиками (как выяснилось потом, работники МВД) и намерены меня охранять до трапа самолета. Теперь у меня уже четыре охранника.
Они помогли мне по спецсвязи аэропорта выйти на мэрию и дать необходимые распоряжения о взятии под охрану телевидения и созыве сессии городского Совета. Мне говорят, что это уже сделано. Выясняю ситуацию. Командующий Ленинградским военным округом генерал Самсонов уже вышел в прямой эфир и объявил о чрезвычайном положении. В остальном все спокойно, войск в городе нет.
Позже я узнал, что арестовывать меня собирались в Пулковском аэропорту. Но начальник ленинградского ГУВД Аркадий Крамарев по своей инициативе выслал мне навстречу машину с ОМОНом. Да и мои помощники приехали.
Ныряю в автомобиль — и в штаб военного округа. Охрана остается внизу. Потом они рассказали, как торчавший в холле гидасповский охранник из-за моей спины, весь сияя, показал моим ребятам язык.
На втором этаже — кабинет командующего. Дверь нараспашку, комната пуста. Ору на все здание: „Что за бардак! Кабинет командующего не охраняется!..“
Откуда-то бежит перепуганный подполковник. В иной ситуации он бы меня не пустил, но тут вытягивается. Я продолжаю: „Ведите к командующему!“
— Есть! Они вот там заседают…
— Немедленно проведите!
Спускаемся на первый этаж, там все они и сидят. Самсонов, Курков (начальник КГБ), Саввин (командующий внутренними войсками), Викторов (начальник Северо-западного пограничного округа). И, конечно, Гидаспов, первый коммунист области. А также начальник ГУВД Аркадий Крамарев, недавно назначенный Ленсоветом. Он единственный свой.
Вижу, что растерялись, и с порога не даю им открыть рта. Произношу целую речь, напоминаю о генерале Шапошникове, который в 1962-м отказался в Новочеркасске стрелять в народ, объясняю, что с точки зрения закона все они — заговорщики и, если хоть пальцем шевельнут, их будут судить, как в Нюрнберге нацистов.
Укоряю Самсонова: мол, вспомните, генерал, о Тбилиси… Вы же там 9 апреля 1989 года чуть ли не единственный вели себя как разумный человек: от исполнения преступного приказа уклонились, остались в тени… Что ж вы теперь? Связались с этой бандой… Это же незаконный комитет!
Самсонов: А почему незаконный, у меня есть распоряжение…
— Вы прекрасно знаете, что я один из разработчиков Закона о чрезвычайном положении, и есть только четыре ситуации, когда оно может быть введено на конкретной территории. Это — эпидемия, эпизоотия, стихийные бедствия и массовые беспорядки. Что из этого наличествует?
Самсонов: Но мы вводим на всякий случай… У меня приказ. Есть шифрограмма…
— Покажите.
— Не могу. Она секретная.
— Тогда ответьте, есть в ней слова: „ввести в городе Ленинграде чрезвычайное положение“?
Самсонов: Таких слов нет.
— Я знаю, что нет. А вы вспомните генерала Родионова на Съезде народных депутатов СССР. Он 9 апреля тоже превысил приказ. Ему велели всего-навсего взять под охрану ряд объектов, а он войска на людей бросил. И вы туда же?
Гидаспов: Что вы на нас голос повышаете?
— А вы вообще замолчите. Неужели не понимаете, что своим присутствием уничтожаете собственную партию? Вам бы сейчас не здесь сидеть, а по улицам бегать и кричать, что КПСС не имеет к этому никакого отношения.
Гидаспов: Но у нас хозяйственный развал, промышленность падает…
— Ложь. Промышленность Ленинграда выполнила план по первому полугодию. (К Самсонову): Виктор Николаевич, я прошу сделать все, чтобы войска не вошли в город!
— Хорошо, я сделаю…
Еду в Мариинский дворец, в мэрию. Выясняю: возвращается из поездки наш вице-мэр, контр-адмирал Вячеслав Щербаков. Договариваюсь с телевидением о выступлении в прямом эфире в телепрограмме „Факт“. Это будет в 20.20.
С Щербаковым и Яровым, председателем областного Совета, — обоих их путчисты включили, не спросив, в свой комитет — за пять минут до эфира приезжаем на телестудию. С нами и Александр Беляев. Председатель Ленинградского телевидения Борис Петров обеспечил даже спутниковую связь. И нас смотрели далеко за пределами Ленинграда.
Мне пришла в голову мысль назвать московских путчистов „бывшими“ (бывший вице-президент, бывший министр обороны и т. д.) и, во-вторых, просто „гражданами“, словно они уже сидят на скамье подсудимых.
Если до вечера ни о каком народном отпоре путчу не слышно (сессия Ленсовета еще не собиралась), то совместное выступление мэра, вице-мэра и председателей городского и областного Советов прорвало блокаду удушья и растерянности.
После передачи вызываем дополнительный ОМОН для охраны телевидения и Мариинского дворца. Вице-мэр Щербаков курсирует между Мариинским дворцом и штабом военного округа.
…А на Самсонова идет страшное давление из Москвы. Путчисты в истерике, кричат в трубку, что он продался демократам.
Меж тем к городу с юга движутся две колонны военной техники. Их передвижение постоянно отслеживает верная демократии ГАИ. Надо строить баррикады, но ясно, что не успеем, танки ворвутся через час. Выясняется: в районе аэропорта большая стоянка тяжелых машин — трейлеров, катков для укладывания асфальта. Ими можно перекрыть шоссе за десять минут. Но когда танки уже прошли Гатчину, Самсонов дал мне честное слово офицера: он не пропустит боевую технику в город. И поворачивает колонну из Гатчины в сторону Сиверской. Здесь, на родине предков Пушкина и пушкинской няни, на военном аэродроме эти танки простоят трое суток.
Чем и как нам с Щербаковым удалось убедить Самсонова? Не знаю, но думаю, что здравым смыслом. Мы говорили: неужели вы, генерал, не видите, что за ничтожества эти люди? Они не удержат власть, даже если и возьмут ее.
Напряжение несколько спадает, связываюсь с Ельциным. На час засыпаю на диванчике в своем кабинете. А в шесть утра — на Путиловский (ныне Кировский) завод, поспеваю до начала смены. Тут у проходной уже ждет машина с громкоговорителем. Проводим митинг. Потом — в дирекцию завода, чтобы всем желающим идти на общегородской митинг выдали пропуска. Когда уезжаю, то колонна путиловцев — тысячи три или четыре — уже выходит на проспект Стачек. Мне надо было самому вести людей к Дворцовой площади на общегородской митинг, но моя охрана сообщает, что, по их сведениям, этого делать нельзя.
В десять утра на Дворцовой был весь город. Приходилось даже заворачивать целые колонны на дальних подступах к площади. Уж на что широка, а людское море шире. Мы решили, что все вернутся на рабочие места к 13.00. Так и было. Никто не прогулял.
Мне потом говорили: даже заключенные в тюрьме просили отпустить их на баррикады, обещая вернуться после в свои камеры.
Среди выступающих — Дмитрий Сергеевич Лихачев, старейший ученый и патриот, академик, а теперь и народный герой.
Ясно, что путчисты в Питере не пройдут.
К вечеру в голову приходит идеальная мысль: необходимо, чтобы Ельцин назначил Щербакова главным военным начальником Ленинграда и области, а также личным представителем Президента России и комитета обороны РСФСР. Это поможет легче решать вопросы с генералами.
…Что там за команда у Бориса Николаевича?! Приходит факс о назначении Щербакова командующим Ленинградским военным округом. Это почти катастрофа: теперь Самсонов уже точно выйдет из берегов… Кроме того, такое назначение не решает проблемы. Помимо военного округа у нас еще и военно-морская база, и пограничный округ… Так и знал… Звонит Самсонов: „Что вы там за моей спиной устраиваете?“ Уверяю: произошла ошибка, сейчас исправим. Но радио передало о том же, гибельном для нас назначении. Несколько раз объясняю по телефону, какой текст нам нужен. Наконец из Москвы приходит необходимое.
А в три часа ночи еще новость: с улицы Каляева к мэрии брошен спецназ военного округа. Это тот, что используется для захвата угоняемых террористами самолетов.
Щербаков: Против них весь ОМОН и ваши милиционеры — это несерьезно. Им работы на пять минут.
Договариваемся разделиться. Еду на Кировский завод, вызываю директора, объясняю ситуацию.
Но поднимать с постели путиловских рабочих, слава Богу, не потребовалось…
Государственный переворот потерпел поражение Демократия победила, и все мы сегодня преисполнены надежд на будущее. Старая система оставила нам в наследство миллионы функционеров, потерявших сегодня работу. Ведь то, о чем мы даже думать не смели — устранение коммунистической партии с политической арены, которое должно было произойти неизбежно, но естественным путем, — случилось. Но тревога не проходит. Потому что от прошлой системы нам так много осталось в наследство. Это и озлобленность людей, недоверие друг к другу. Все, что воспитывалось системой: зависть к более удачливому, к тому, кто живет лучше тебя, стремление всех подогнать под одну гребенку. Это и неумение как следует работать, неумение создавать жизнь собственными руками.
В Америке есть такое выражение: „человек, который сам себя сделал“. Наша система протекции, семейственности, взяточничества привела к тому, что подобного рода выражения исчезли из русского языка. Обычно, говоря о тех, кто сделал карьеру, кто выдвинулся, тут же спрашивали: а кто за ним стоит, кто ему помог, чья мохнатая рука? Вот эта противоестественность, при которой