Говорю, что Закон не предусматривает депутатских запросов одного парламентария другому, а только запрос депутата должностному лицу. Но я отвечу… Говоря о родственных связях, пронизавших все министерство Каменцева, я не называл фамилий, потому что считал это общеизвестным. Теперь же буду более конкретен…
Держа в руках пожелтевший уже лист "Московской правды", я процитировал доклад Ельцина, с которым Борис Николаевич, еще в бытность свою первым секретарем Московской парторганизации, выступил на пленуме горкома. В 1987 году он успел провести проверку Московского государственного института международных отношений, Академии внешней торговли и Министерства внешних экономических связей и наткнулся там на засилье начальственной родни. (Газету мне принес Борис Николаевич: видимо, понимал, что выступление против Каменцева мне не простят, как не простили подобное в свое время и ему!) Я сослался и на ряд более свежих разоблачений, последовавших уже после изгнания Ельцина из Московского горкома. Привел несколько имен и сказал, что мог бы назвать еще многие и многие фамилии, но не стану этого делать, учитывая и без того напряженную ситуацию в стране.
Теперь я мог быть уверен, что кандидатура Каменцева так и останется неутвержденной и Рыжков отступит.
Почему-то меня никогда не приглашали в состав парламентских делегаций, отправляющихся за рубеж. Я по этому поводу не слишком переживал: когда человек, просыпаясь, ежедневно силится понять, где он — в Москве, Ленинграде или в вагоне "Красной стрелы", думать еще и о загранице как-то не приходило мне в голову. И вдруг мне сообщают, что с группой парламентариев я еду в Америку. Чего ради? Меня приватно предупреждают: Рыжков обязательно попытается "протащить" утверждение Каменцева в мое отсутствие. Не поверить в такое объяснение? Увы, такое уже бывало в нашей недолгой парламентской практике. Поэтому я постарался сообщить как можно большему количеству людей в Верховном Совете и даже журналистам, что, уезжая в США, я оставляю текст своего выступления ленинградским делегатам и, если вопрос о Каменцеве вновь возникнет, они обещали прочитать этот текст за меня. Конкретных фамилий в нем было гораздо больше, чем в моем предыдущем выступлении.
На этом дело и кончилось.
Кандидатура Каменцева более не возникала, хотя Рыжков до зимы держал своего неутвержденного зампреда на службе. А потом грянул скандал с концерном АНТ, и Каменцева проводили на пенсию. Его подписи были на бумагах, касающихся этого концерна. Кроме того, Каменцев и курировал АНТ от своего министерства.
Итак, все руководящие должности в СССР были расписаны и закреплены за соответствующими партийными органами. Исключений не допускалось.
Но если первый закон номенклатуры — подбор кадров и их закрепление в ведении соответствующих партийных структур, то второй — система распределения, снабжения и льгот. Она также строго иерархична. Творец номенклатуры понимал, что "слуги народа" должны жить особой, параллельной с народом жизнью. Они должны быть независимы от колебания жизненного уровня народа, от стремлений и чаяний "простых советских людей".
Номенклатура — это советская разновидность олигархии. Иерархия льгот при олигархических режимах строго расписана. Предел мечтаний — быть похороненным у мавзолея Ленина. Не дотянул — пожалте в Кремлевскую стену. Рангом ниже Новодевичье кладбище. Затем Ваганьковское и т. д. Так же иерархично и переименование городов и поселков. Бывшая столица империи и "колыбель трех революций" Санкт-Петербург стал Ленинградом после смерти вождя. Зато именем Сталина еще при жизни его названы несколько городов. Рыбинск побывал Щербаковым, вновь Рыбинском, Андроповым и снова Рыбинском. Ижевчане уже на излете эпохи проснулись поутру в городе Устинове, и название Ижевск — в начале 80-х! — на несколько лет стало запретным. Так и писали: "Имярек родился в 1915 году в городе Устинове…" Впрочем, после обмена паспортов и у коренных петербуржцев местом рождения стал Ленинград. Живя параллельной с народом жизнью, номенклатура не могла не терять чувства реальности. Бесчисленные золотые звезды Брежнева плодили бесчисленные же анекдоты. Номенклатура начала 80-х приближалась к той стадии "гениального идиотизма", когда любое ее действие объективно оказывалось самым вредным для самой же номенклатуры. Наиболее отчетливо это проявилось во время выборов народных депутатов. Многие демократы обязаны своей победой Системе, потратившей массу сил для их дискредитации и именно этим создавшей и "феномен Ельцина", и "феномен Гдляна и Иванова". Пройдет год, и на выборах в российский парламент выяснится, что Система ничего не поняла…
"Теневая" номенклатурная мораль противостоит народной морали. Очевидцы свидетельствуют, что во время блокады Ленинграда Жданову зимой присылали самолетами свежие персики. В Ленинградском государственном кинофоно-фотоархиве хранится документальный снимок с подписью: "Лучший сменный мастер энской кондитерской фабрики проверяет качество продукции". На фотографии аккуратные ряды аппетитных "ромовых баб". Дата — декабрь 1941 года.
В это время норма выдачи хлеба по карточкам упала до 125 граммов, и город неуклонно вымирал. Номенклатура, разумеется, знала об этом. Но — в осажденном городе действовал черный рынок, где на хлеб и даже красную икру можно было обменять семейные драгоценности.
Композитор Дмитрий Толстой своими глазами в эти дни видел засохшую французскую булку, небрежно сунутую в помойное ведро в квартире председателя Ленсовета Петра Попкова. Сам Попков, по воспоминаниям ленинградцев, вовсе не был монстром. Напротив, он запомнился как человек, стремившийся принести пользу и городу, и, в меру возможного, обращавшимся к нему людям. В 1950 году он вместе с другими руководителями города по приказу Сталина будет репрессирован. И плох не Попков — чудовищно плоха и античеловечна сама Система, убивающая в человеке Человека. Мне известен и такой случай: в годы войны чета номенклатурных работников отправляла на "Большую землю" посылки с икрой для своих детей, эвакуированных с детдомом. При этом на самой "Большой земле" за "распространение слухов" о ленинградском голоде грозили лагерь и почти верная смерть.
Славные традиции Ленинградского обкома партии подтверждены и настоящим. Когда еженедельник "Московские новости" опубликовал реестр и количество деликатесов, давно забытых ленинградцами, но потребляемых ныне Смольным, управделами обкома мужественно отрицал и этот, документально подтвержденный факт.
В дни работы I Съезда произошло первое крушение устоявшегося номенклатурного порядка. Оказалось, что решения ЦК и даже Политбюро не всесильны. Я рассказывал уже, как верхушка партии вынуждена была спешно собраться на внеочередной Пленум, чтобы предложить новые кандидатуры взамен отвергнутых народными депутатами.
Но это был лишь первый звонок. Дальше — больше. Началось формирование союзного правительства, и стало ясно, что времена изменились. Если раньше после партийного решения новоиспеченный министр мог сдавать дела по месту прежней своей работы, теперь выяснилось, что он еще должен явиться в комиссию или в комитет Верховного Совета. Здесь мы стали очевидцами того, как буквально на глазах менялись люди.
Уже прошли баталии I Съезда, а они еще ничего не поняли. Приходили важные и недоступные, мол, развели бюрократию эти демократы, приглашают на какое-то слушание… Они искренне показывали нам свое отношение. Они нисходили к нам из своих, для многих уже протертых кресел, нисходили, повинуясь обязанности, и всем видом демонстрировали собственную занятость: "Прошу побыстрее, мне через полчаса вести совещание!"
Но начинались вопросы. И тут оказывалось, что министр не знает и того, что должен знать рядовой инженер. Да что там инженер — студент или школьник!..
Незнание, как правило, сопровождалось неумением принять на себя ответственность за неблагополучие в отрасли.
Кандидат в министры уже не вспоминал о назначенном совещании. Теряя свою значимость, он оказывался вполне обычным, только очень испуганным человеком. Но и этот человек не понимал, что же наконец произошло и почему комитет или комиссия принимает совершенно абсурдное решение — не рекомендовать его на ту самую должность, которую он занимал многие годы…
Скоро выяснилось, что такая "нерекомендация" окончательна и получить пост вопреки "приговору" комитета шансов-нет. Единственным исключением стал министр путей сообщения. С третьего или четвертого захода он все же возглавил свое министерство. Но тут депутатов буквально упросили Николай Иванович Рыжков и Михаил Сергеевич Горбачев: мол, другой кандидатуры нет и бить пока не может, вы уж уважьте…
Примерно треть претендентов была провалена. Часть — в комитетах, а часть — уже на сессии Верховного Совета. Это было вторым ударом для некомпетентных министров:
дискуссии вокруг тех, кто со скрипом, но прошел через комитет и с перевесом в несколько голосов получил рекомендацию, бывали весьма драматичными. Подчас споры переходили в столь резкую критику, что она уже принимала крайние формы.
Так было с утверждением Генерального прокурора СССР. Он прошел большинством в шесть голосов. Кстати, тогда в Кремлевском Дворце съездов еще не смонтировали машину для голосования, а "электроника на пальцах" чревата и куда большими ошибками: чью-то поднятую руку не заметили, кого-то приплюсовали дважды… Так что шесть голосов могло быть и в минусе.
Но, как бы там ни было, номенклатурный принцип назначений уже не действовал. Может быть, здесь ортодоксы номенклатуры впервые задумались, куда же идет дело. И, почуяв, что их время уходит, осознали: надо объединяться, надо всерьез бороться за собственное выживание. Да, на первой стадии они оказались неготовыми. Несколько последних десятилетий они существовали столь комфортно, что, кроме аппаратной, другой борьбы и не знали. Аппаратными способами они одержали и несколько весомых побед на I Съезде, особенно в первые его дни, когда и демократы еще не были сплочены. Тогда весомой победой ортодоксов стал ряд назначений руководителей постоянных комиссий и комитетов Верховного Совета. Иного и быть не могло: депутаты еще плохо знали, кто есть кто, и потому голосовали за тот состав комиссий и комитетов, который был предложен президиумом.