Врезалась в память и сказанная вскользь фраза Чебрикова:
"Мы дали определенную силу, с тем чтобы она могла помочь на месте решить, что делать".
Пожалуй, точнее не сформулируешь идею той коллективной безответственности, которая на языке партийных функционеров называется "коллегиальностью принятия решений". Так рождается пресловутая "коллективная мысль", коллективное, роевое мышление Системы, больше уже напоминающее животные инстинкты. И я не исключаю, что тбилисская трагедия — результат именно такого, бессознательного инстинкта самосохранения Системы. Накануне своего политического краха, но уже после того как тоталитаризм потерпел поражение на выборах народных депутатов, судорога событий 9 апреля была предопределена. Расчетливо (хотя допускаю, что и несознательно!) Система попыталась спровоцировать такое обострение событий, которое могло бы привести к сворачиванью перестройки (тогда еще не прошедшей этапа простой либерализации режима) и, главное, к смене лидера или, по крайней мере, к отрыву его от народных масс. Как показали дальнейшие события, Горбачев сумел усидеть в седле, но едва заметная трещина недоверия между ним и широким фронтом демократии все же была намечена.
"Коллективная ответственность" при отсутствии ответственности персональной давала тот механизм, при котором можно было обойтись и без прямого заговора, без прямого, хлопотного и опасного в своей реализации, дворцового переворота. В этой связи нельзя не вспомнить об одном удивительном совпадении: пресловутый Указ об усилении ответственности за антигосударственные действия с его статьей 11 (которая, кстати, будет отменена I Съездом) появился 8 апреля 1989 года. Совпадение, дающее повод для размышлений!
Хочу обратить внимание на целый ряд фактов, которые и сегодня нельзя однозначно интерпретировать.
Генерал Родионов показал комиссии, что второй секретарь грузинского ЦК Борис Никольский еще 6 апреля требовал от него восемь тысяч солдат для наведения порядка в Тбилиси. Никольский это отрицает.
Из стенограммы. Генерал Самсонов, начальник штаба Закавказского военного округа:
"6 апреля примерно в 18.30 мне позвонил Никольский с просьбой выделить войска для наведения порядка. Я ответил, что округ не может этого сделать…
Затем примерно через 30–40 минут товарищ Никольский опять позвонил, сказал, что не может связаться с командующим округа. Я доложил, что у меня была связь с командующим и тот поддержал меня в том, что войска для наведения порядка выделять не надо. Одновременно я сказал, что без команды ничего делать не буду. Никольский ответил, что команда будет, и минут через двадцать, примерно в 20.00, позвонил Язов, спросил об обстановке, и товарищ Язов сказал связаться и держать связь с руководством республики, но без его команды войска не выделять. Товарищ Никольский позвонил в третий раз примерно в 20.30 и спросил, получил ли я команду".
Перед нашей комиссией Никольский назвал эти показания "неточными". Сказал, что никто Язову не звонил. Но вспомнил, что "такой разговор с Родионовым был. С Самсоновым действительно был разговор… И силы просили для того, чтобы прикрыть ЦК и Совет Министров".
Виктор Чебриков:
"Один раз ко мне приходил Никольский… Тоже приходил[1]: почему ЦК не поддерживает нас в репрессивных мерах? Я сказал ему, что ЦК никогда не поддержит вас в репрессивных мерах. Сейчас другая обстановка".
Однако напомню, что Егор Лигачев даже после тбилисской трагедии был уверен в необходимости именно репрессивных мер. Впрочем, какую-либо связь и переговоры с Никольским Егор Кузьмич решительно отрицал.
В ряде объяснений членов бюро ЦК КП Грузии говорится, что демонстрация военной техники на улицах Тбилиси 8 апреля — идея того же Никольского. Хотя сам он и назвал такие утверждения "лукавостью". Мол, он не обладал властью, чтобы принимать столь ответственные решения.
(Заметил ли читатель, как произошла подмена? Речь ведь об идее, а не о самом принятии решения! Другое дело, что решение и впрямь было принято не самим Никольским!)
Кстати, демонстрация военной техники тогда же прошла и в ряде городов Прибалтики — в Рите, Таллинне, Пярну, Шяуляе. Мы спрашивали, что думает об этой акции министр обороны Дмитрий Язов. Он сначала ответил, что происходило это "в порядке подготовки к учению" и он "не считает это запугиванием товарищей из Прибалтийских республик". Правда, тут же уточнил: боевая техника на улицах и площадях мирных городов в тот день была "определенной реакцией" на пикетирование штаба Прибалтийского военного округа.
Напомню, именно 8 апреля был подписан печально знаменитый Указ со статьей 111.
Из листовки, которую военные распространяли на II Съезде народных депутатов перед докладом комиссии:
"ТРЕБУЙТЕ ПРАВДЫ О ТБИЛИСИ!.. НИ НА ОДНОМ ТЕЛЕ погибших в Тбилиси 9 апреля 1989 года КОЛОТЫХ, РУБЛЕНЫХ, РАЗМОЗЖЕННЫХ РАН НЕТ! Ужасы с окровавленными лопатками — вымышлены. КЕМ и ЗАЧЕМ?.. ТРЕБУЙТЕ ПРАВДЫ!"
Мы запрашивали документы и установили: ни одного преступления, ни одного убийства или насилия, совершенного на межнациональной почве или по отношению к армии, до 9 апреля в Тбилиси не было.
Из стенограммы:
"КОЧЕТОВ. Вопрос о применении саперных лопаток возник девятого числа на бюро ЦК. Члены бюро ЦК подняли этот вопрос — вроде применялись саперные лопатки. Но характер всех повреждений говорит о том, что применялись эти саперные лопатки, вот как вы объясняете — пускали роту, она не имела снаряжения, только для защиты[2].
СОБЧАК. Можно ли понять, что командиры вам не докладывали о применении саперных лопаток?
КОЧЕТОВ. Можно. Это снаряжение непосредственно солдатское, оно табельное. И солдаты его используют для выполнения инженерных работ. А в данном случае оно могло использоваться для самообороны.
Вопрос Кочетову:
Константин Алексеевич, вы до сих пор убеждены, что лопатки не употреблялись, ну, во всяком случае, чтобы наносить удары?
КОЧЕТОВ. Анализ тех поражений погибших, шестнадцати человек, подтверждает, что нет там колотых, посеченных ран.
Но там же масса раненых, которые обращались именно с рублеными ранами. Не убитые, а раненые.
КОЧЕТОВ. Может быть, отдельные случаи были. Вопрос Газенко:
Олег Георгиевич, сколько человек было с такими ранами?
ГАЗЕНКО. 24 человека. Вопрос Кочетову:
Производилось ли расследование по поводу применения саперных лопаток?
КОЧЕТОВ. Прокуратура проводила. Вопрос Кочетову:
Только прокуратура? А сами вы такого расследования не проводили?
КОЧЕТОВ. Я сам такого расследования не проводил.
Когда вы узнали о применении газов?
КОЧЕТОВ. О применении газов я вообще не подозревал. В плане это не предусматривалось. Этот вопрос не поднимался. А узнали, наверное, на третий день. И опять узнали не от органов, которые применяли, а узнали от общественности через бюро ЦК".
Повторю: "коллективная ответственность" неизбежно приводит к утрате ответственности индивидуальной. Это как в средневековых азиатских полчищах: если один побежал, хан велит казнить всю сотню. Все это знают, а потому невозможен и героизм, невозможно индивидуальное мужество. Только и ценится — сила живой массы, энергия обезличенной кучи человеческих мышц. Двигатель — приказ. И еще — страх. Невозможны ни понятие "совести", ни понятие "нравственности". Невозможно все, что составляет основу любой личности, ибо личность как таковая растворена в "коллективе".
Почему же не протоколировалось совещание в Центральном Комитете 7 апреля 1989 года? Мы так и не получили ответа на этот вопрос ни от Лигачева, ни от других высокопоставленных чиновников. Понимали ли они, сколь важное решение принимают? Уверен, что понимали. Думаю, что именно поэтому и постарались не оставлять никаких документов, не вели никаких записей. Круговая порука безответственности гарантирует бюрократической системе успех при любом развитии событий.
И вот решение никак не зафиксировано, а двое участников того совещания (заместитель министра внутренних дел Трушин и министр обороны Язов) немедленно отправляются это решение выполнять. И делают это весьма рьяно: в тот же день вечером в Тбилиси начинают прибывать первые подразделения внутренних войск и спецназа, а утром 8 апреля прибудут и десантники. Да, Горбачева в Москве не было, но участники "совещания" не сочтут нужным поставить в известность даже главу правительства Рыжкова. А когда наша комиссия единодушно изумится, как же могло такое произойти, нам разъяснят, что решался политический вопрос, а глава правительства отвечает за вопросы хозяйственные. Ибо он — главный хозяйственник страны, а никак не политик. И по принятому в Политбюро распределению обязанностей такие вопросы в ведение главы правительства не входят. Но какой же это глава правительства, если помимо него можно решить и реализовать такое? На этот вопрос мы тоже не получили ответа.
Встретилась наша комиссия и с Эдуардом Шеварднадзе. И искренностью, и эмоциональностью своих ответов он произвел на нас очень сильное впечатление. Он говорил, что события в Тбилиси стали его личной трагедией. Рассказал, как, прилетев в Тбилиси 9 апреля, он начал выяснять подробности применения отравляющих веществ. Военные долго твердили, что они не применялись, и только когда врачи доказали: у людей, бывших на площади, явные признаки отравления сильнодействующими химическими веществами, военные признали применение сначала различных модификаций "черемухи", а потом и газа "си-эс".
Почему Шеварднадзе тбилисскую трагедию воспринял как собственную? Думаю, не только потому, что он грузин и тбилисец. Если бы Шеварднадзе 7 апреля был в Москве, а не в Лондоне и если бы он в ночь на 8-е вылетел в Грузию, как предлагал Горбачев, побоища у Дома правительства, видимо, удалось бы избежать. Но подготовленная тем же Никольским и подписанная Патиашвили шифрограмма от 8 апреля представляла дело так, что положение стабилизируется и страсти на площади утихают. А в это время уже раскручивался маховик военной операции и генерал Родионов, если воспользоваться выражением министра обороны, готовился "не спать ночь".