Но его сыновья вели себя иначе. Хоть лица их оставались грозно-сдержанными, но по ним изредка пробегала судорога волнения, а мускулистые руки то и дело ложились на кинжалы. Особенно при упоминании татар. Эти люди готовы были драться за лучшую долю.
— Так, говоришь, ты русич? — обратился старик к Хоробриту. — Из тех, кто живёт на севере за ногаями? Я слыхал, вы отважный народ, но покорились татарам?
— Нас разгромили по одиночке, отец, наши князья враждовали между собой.
Старик задумчиво кивнул, видимо, знал об этом. Он выглядел очень древним, лицо его походило на кору старого дуба, но в выцветших глазах горел огонёк любопытства.
— Большая ли ваша страна, богата? Далёк ли к вам путь? — спросил он.
Выслушав Хоробрита, старик помял бороду, заключил:
— Велик мир!
Сыновья в знак согласия степенно покачали головами в папахах. Помолчали, выжидая, не скажет ли ещё что-либо гость. Например, почему отправился в столь опасный путь в одиночку? Как проехал по землям чужих, враждебных русичам народов? И зачем едет в Дербент? По обычаю гостя не расспрашивают, он сам должен рассказать. Но если молчит, значит, на то есть причина. Старик величественно выпрямился, сказал:
— С Большой Ордой Ахмада аланы не друзья. Мы живём сами по себе и не терпим над собой господина. Когда я был молодым, сюда приходил хан Тохтамыш, наш аул разорил. Мы долго бились. Меня ранило семь раз. Из женщин в ауле осталась одна старуха. Она меня выходила. Теперь опять отстроились. Народ никогда не унывает. Раньше по здешним местам караванов много ходило. Шли и на Астрахань, и на Сурож. А потом явился из Азербайджана Тимур, чтобы сразиться с Тохтамышем. Те из нас, кто в живых остался, все ушли с Хромцом Тохтамышу мстить. Ходил и я. Опять два раза ранили. Старший сын меня домой без памяти привёз. Страшная была битва за Тереком. Дрались, пока душа в теле. Но с того времени лучше не стало. Много развелось абреков из черкесов, касогов, шапсугов, вайнахов — это всё здешние племена... — Старик замолчал, поцыкивая языком, закрыл глаза, опустил голову на руки и вдруг всхрапнул, заснув.
Один из сыновей, сам уже старик, бережно опустил голову задремавшего отца на кошму, подложил под неё папаху, объяснил Хоробриту:
— Ему сто лет. Двадцать раз был ранен. Хотел Тохтамыша зарезать, да охрана помешала. Вчера из Дербента вернулся кунак из соседнего аула. Передал новость: под Тарками[107] судно русичей разбилось во время бури и кайтаги ваших людей в полон увели.
Неужели это корабль Кузмича? Хоробрит заторопился в муть. Старик так и не проснулся. Старший из сыновей подошёл к Хоробриту.
— Ты отведал наш хлеб, чужеземец, и стал нам кунаком. Путь впереди у тебя опасен. Но я дам тебе наш родовой знак. — Он протянул проведчику кожаный плотный кружок, на котором было выдавлено изображение льва. — Он означает, что ты находишься под защитой нашего племени. Береги его. Прощай.
«И били есмя челом Василию Папину да послу ширваншину АсанбЂгу, что есмя с ними пришли, чтобы печаловал о людех, что их поймали под Тархи кайтаки. И АсанбЂг печаловался и Ђздил на гору к Булату-бегу[108]. И Булатбегъ послал скорохода ко ширванбегу, что: «господине, судно русское разбило под Тархи, и кайтаки, пришед, люди поймали, а товар разграбили[109].
И ширванбегъ того же часу посла к шурину своему Алильбегу, кайтакчейскому князь, что: «судно ся розбило под Тархи, и твои люди, пришед, людей поймали, а товар их разграбили; и ты чтобы меня дЂля, люди ко мнЂ прислал и товары их собрал, понеже тЂ люди посланы на моё имя. А что буде тебЂ надобе у меня, и ты ко mhЂ пришли, и яз тебЂ, своему брату не бороню. A тЂ люди пошли на моё имя, и ты бы их отпустил ко мнЂ доброволно, меня дЂля». И Алильбегъ того часа люди отослал».
Древняя дорога, по которой Афанасий ехал, была камениста. Степная полоса всё более суживалась. Справа тянулся горный хребет, слева под обрывистой кручей лежало море, разомлевшее в полном безветрии под солнцем, словно огромный сытый зверь. Напрасно Хоробрит вглядывался в синюю бескрайнюю равнину, надеясь увидеть парус. Новость, сообщённая ему пастухом-аланом могла означать, что султан отпустил русичей и посла, не найдя писем и проведчика. Видимо, не решился ссориться с московским государем. Ах, если бы не алчность татя Митьки!
Дорога пошла на подъём. Копыта жеребца звонко цокали по камням. Потянулись заросли розового тамариска. Когда роща кончилась, глазам Хоробрита предстал заброшенный город. То, что он покинут людьми, не вызывало сомнений. Крепостная стена была полуразвалившейся, со множеством проломов, заросших травой и мелкими деревьями. Неужели ему встретился древний Семендер — бывшая столица Хазарского каганата? О ней упоминали тезики. Хоробрит въехал в один из проломов, увидел жилища, лежащие в руинах. Жутко чернели пустые проёмы окон и дверей. Кровли провалились. По пустынной улице лишь ветер гулял, вздымая пыль. Входы в многие дома оплели растения. Что здесь случилось? Какие беды обрушились на его жителей, вынудив их покинуть город? Или они все убиты? Хоробрит вспомнил рассказ князя Семёна о том, что хазары в этих местах воевали с арабами, а потом переселились на Волгу, где их разгромил русский князь Святослав. Войны, бесконечные войны вспыхивают кроваво-красными зарницами то здесь, то там, и нет на земле ни единого клочка, не политого кровью людей. Ну почему народы не живут в мире?
Мёртвый город — царство духов и вечной тишины. Тоска невольно сжала сердце Хоробрита. Когда-то и здешние улицы наполнял шум жизни, здесь любили и горевали, рожали детей и отпевали покойников, веселились и торговали. А теперь здесь властвует забвение.
Проезжая по страшным своей пустынностью улицам, Хоробрит не видел признаков штурма — разбитых метательных орудий, потёков смолы на стенах. Лишь несколько каменных ядер попались ему на глаза. Они лежали посередине площадки перед развалинами дома, далеко откатившись одно от другого. Несомненно, их везли в повозке и обронили. Но поднимать не стали, торопились и в спешке бросили.
Вдруг Хоробрит заметил мелькнувшую в проёме ближнего дома фигуру крадущегося человека. Это и отвлекло его. Сверху пала верёвочная петля, сдавила шею. Его рука мгновенно нырнула к засапожному ножу. Но поздно. Петля на шее стянулась и с огромной силой вырвала Хоробрита из седла. Теряя сознание, он успел заметить, как к нему метнулись несколько человек, накинули на него рыбацкую сеть, молниеносно спеленали крепкими ремёнными верёвками. Его жеребец взвился на дыбы, опрокинул ударом задних копыт подбегавшего к нему человека и понёсся прочь но улице.
— Орлик! — полузадушенно позвал он. — Орлик!
Они за время пути успели сдружиться. Жеребец уже знал свою новую кличку — Орлик и привык к ней. Скакун услышал и покорно повернул назад. Верный жеребец не покинул хозяина в беде. Удивлённые налётчики оживлённо заговорили на незнакомом Хоробриту языке. Это были не татары.
Хоробрита подняли, освободили от петли и сети, отобрали оружие, обыскали. Но за пазуху, где находились письма, не полезли. Сняли пояс и в его кармашках обнаружили серебряные монеты. Главарь нападавших, человек огромного роста, лохматый, в потрёпанном плаще, чрезвычайно довольный, пересыпал монеты себе в карман. По внешнему виду разбойники были схожи с аланами-пастухами, смуглые, горбоносые, только головы их непокрыты.
— Кто вы? — спросил Хоробрит на татарском языке.
По враждебности, появившейся в глазах нападавших, он понял, что эти люди ненавидят татар.
— Я не татарин, — сказал он.
Разбойники переглянулись. Двое из них держали Орлика. Третий шарил в сумке, прикреплённой к луке седла. Здоровенный главарь цепко оглядел Хоробрита, спросил:
— Какого ты племени?
— Я русич.
— Кто такие ру-си-ч?
— Мы большой народ. Живём далеко отсюда, на севере.
— Мос-ковия? — вдруг спросил главарь. — Ты из Московии?
— Да.
— Это вы много лет сражаетесь с Золотой Ордой? Куликовская битва, да?
— Ты прав, незнакомец.
Оказывается, и здесь были наслышаны о великой битве. Глаза верзилы потеплели. В это время разбойник, обыскивавший сумку, удивлённо вскрикнул и показал главарю кожаный кружок, найденный в ней. Тот взял его, осмотрел. Остальные окружили его, разглядывая, переговариваясь.
— Откуда он у тебя? — спросил старший Хоробрита.
— Мне дали его мои кунаки из племени Львов. Развяжите мне руки. Иначе я не буду говорить.
Главарь оценивающе глянул на плечи Хоробрита, подойдя, ощупал его мускулы, сказал что-то одобрительное своим спутникам. Двое с обнажёнными саблями встали позади пленника, стальное жало клинка упёрлось ему в спину. Хоробрит мысленно усмехнулся. Если ему развяжут руки, предосторожность не спасёт разбойников: мгновенный нырок в ноги, бросок в сторону с захватом руки заднего охранника — и чужая сабля окажется у него. Тогда всё решит умение. А его проведчику не занимать. Но Хоробрит не стал применять свой знаменитый приём. Он почувствовал, что эти люди не только не убьют его, но и могут помочь.
Ему развязали руки. Нет, это не воины. По всему видать, простые люди, вынужденно взявшиеся за оружие. Он молчал, разминая онемевшие запястья. Главарь поднял лохматую голову, вернул тамгу[110] Хоробриту.
— Прости, русич, что мы прервали твой путь. Кунак племени Львов и наш кунак. Будь нашим гостем. Ещё раз прости и не таи обиды. Меня звать Сослан.
Он взял у одного из сообщников пояс Хоробрита, без сожаления пересыпал из своего кармана серебро в кармашек и отдал пояс проведчику. Велел всё отобранное вернуть, одобрительно оглядел Орлика, прищёлкнул языком.
— Человек, которому столь предан конь, не может быть дурным. Хочешь продолжить свой путь — мы не станем препятствовать. Если желаешь отдохнуть, пойдём с нами.