— Я пойду с вами.
Они шумной гурьбой направились в один переулок, потом свернули в другой. Хоробрит вёл Орлика на поводу. Мёртвый город оказался велик. Им пришлось долго идти, прежде чем они приблизились к пролому в крепостной стене. За ним оказалась тропинка, петлявшая в густых зарослях тамариска. Она вывела в ложбину, заросшую приземистым кизилом, по которой струился ручей, серебрясь на солнце. К дальнему краю лощины близко подходили обрывистые склоны двух гор, между ними оказалось глубокое ущелье. Стали подниматься по ущелью. По обеим сторонам его горы были столь высоки, что заслоняли небо, оставляя вверху лишь узкую голубую полоску. Под ногами шуршала палая листва.
Они поднимались довольно долго. Наконец Сослан свернул к кустам тёрна, росшим в выемке горы. Колючая чаща была столь непролазна, что Хоробрит удивился, зачем они здесь очутились. Сослан зашёл со стороны отвесного склона, открыл калитку из прутьев, скрывающую потайную тропинку в зарослях. Саженей через пятьдесят тропинка свернула к скальному навесу, под которым таилась пещера, прикрытая с боков огромными валунами. В полутьме глубокой ниши Хоробрит различит земляной очаг, над ним котёл на цепях, несколько кувшинов с водой, охапки сена, служащие постелями. На стенах пещеры развешаны уздечки, сёдла, сбруя, турецкие луки с двойным изгибом и ещё какое-то странное оружие, которое Хоробриту пока видеть не доводилось, — железная труба с деревянным ложем и спусковым приспособлением. Это был аркебуз[111], о котором не раз упоминал князь Семён как о чуде-оружии. Аркебузы появились у англов и франков. Заметив взгляд гостя, направленный на диковинный самопал, Сослан объяснил:
— Его мы отняли у персидских купцов. Они везли оружие на продажу горским племенам. Но как им пользоваться, не знаем. Купцы оказались мертвы прежде, чем успели о нём поведать. В тюках мы нашли ещё свинцовые штуки и зелье в мешочке.
Зелье было знакомо Хоробриту, оно оказалось порохом. Действие пороховых мин он знал хорошо. И даже сам изготавливал их по просьбе князя Семёна. Хоробрит внимательно осмотрел тяжёлый аркебуз. Видимо, он принадлежал богатому человеку: кедровое ложе украшено серебром и перламутром. Понять, как действует самопал, было нетрудно. В ствол засыпалось зелье и пули, забивался пыж, чтобы пуля не выкатилась. Порох поджигали фитилём, он взрывался и с огромной скоростью выталкивал из дула пулю. Хоробрит объяснил это Сослану.
— Зелье очень сильное, — предупредил он. — Может ствол разорвать.
— Ты откуда знаешь? Уже пробовал?
— Да. Пришлось.
Проведчик помнил, как однажды князь Семён привёз в Тайный приказ объёмистую амфору, объяснив, что хранилась она в княжеских припасах. В присутствии Квашнина и Хоробрита Ряполовский умело скрутил зажигательный фитиль, отсыпал из амфоры полный мешочек зелья. Они втроём подземным ходом выбрались к Москве-реке и в саженях ста от паузка нашли большой валун. Оглядев берег, Ряполовский, страдающий неистребимой любознательностью, сказал:
— Вот что, Афонюшка. Я и Степан люди старые, при нужде от сего камня вон к той выемке нам никак не добечь. А ты лёгок на ногу. Сейчас я положу мешочек под камень, всуну в него фитиль. Мы со Степаном схоронимся в канаве, ты зажги фитиль и что есть мочи дуй к нам. Ни в коем разе не медли!
Когда пожилые грузные бояре спрятались под обрывом, Хоробрит высек огонь, зажёг фитиль и припустил к убежищу.
— Вались на нас! — свирепо рявкнул князь Семён. — Счас гром грянет!
Хоробрит едва успел рухнуть на объёмистых в чреслах бояр, как раздался оглушительный грохот. Казалось, обрушилось небо. Содрогнулся берег. Туча песка и мелких камней осыпала лежащих. Осколком камня с Хоробрита сбило шапку. Когда всё стихло, они поднялись, отряхнулись. Все трое были изумлены силой взрыва.
— Короток фитиль оказался, — проворчал князь Семён. — Чуток не погибли. Такими пороховыми минами турки стены Константинополя взорвали!
Они направились к камню. Но того уже не было. Страшная сила разметала валун, разбросав осколки вдоль берега. Пудовые осколки лежали даже в ста саженях.
— Экое громыхало, прости Господи! — только почесался Степан Дмитрия. — Ты, князюшко, меня в такие дела больше не впутывай. Стар я для этаких развлечений.
— Я сам до сё трясусь, — признался Ряполовский и неожиданно заключил: — Надо рать снабдить семи ручницами. Тогда мы от врагов отобьёмся.
Хоробрит приготовил самопал к выстрелу. Все вышли из-под навеса, по потайной тропинке приблизились к зелёной калитке, выстрелили в неё. Многие разбойники от испуга рухнули на землю. Грохот, произведённый аркебузом, был ужасен. Сослан осмотрел крохотную дырочку, пробитую свинцом в тонкой жердине, и остался недоволен.
— Шуму много, пользы мало, — заметил он. — Пока его зарядишь, пока выстрелишь — много времени проходит. Несподручное оружие. Лук лучше. Пхе. За время, пока ты самопал заряжаешь, я выпущу десятка два стрел, и все попадут в цель.
Хоробрит мог бы согласиться с доводами Сослана, если бы не видел, насколько разрушительна мощь пороха.
Каждое утро Сослан со своими людьми спускался к мёртвому городу, чтобы подстерегать купцов. Караваны, правда, появлялись редко. Но если удавалось захватить его, то добыча превосходила все ожидания. Однажды Хоробрит спросил Сослана, почему тот стал разбойником. Главарь ответил, что беззаботная жизнь его устраивает.
— Зачем строить жилище, пахать землю, засевать её, разводить и пасти живность, если однажды явится алчный князь с отрядом воинов и всё у тебя отнимет.
— С тобой такое уже случалось?
Сослан долго молчал с хмурым лицом, но его угрюмость была вызвана не вопросом Хоробрита, а воспоминанием.
— Не только со мной. Моего прадеда ограбили и убили воины шемаханского правителя. Деда ограбил Тохтамыш. Второго деда — Тимур. Отца убил уцмий Кайтага, когда пришёл к нам с войной. Я выслеживал его всё лето и убил стрелой. За мной гнались много дней и ночей. Но я ушёл. В отместку прислужники уцмия зарезали двух моих братьев. Так что мне уже не хочется заводить семью.
— А разве род не мог тебя защитить?
— Моего рода не стало после Тохтамыша, — мрачно отозвался Сослан. — Здесь собрались все изгои, обездоленные, безродные. Всё было бы хорошо, если бы не война между Узуном Хасаном и повелителем турок Мехмедом. Из-за неё перестали ходить караваны из Армении, из Тебриза, Багдада, Ормуза. А раньше их было много и наша жизнь была почти счастливой.
Сослан не терял надежду ограбить однажды столь богатый караван, что он и его люди превратились бы в богачей.
— Тогда я стал бы купцом, — мечтательно добавил он.
— Но и тебя могут ограбить, — удивился Хоробрит.
— Меня — нет, — покачал в знак отрицания левой рукой Сослан. — У меня есть тамги всех окрестных племён. У каждого атамана свои охранные знаки. Меня не станут грабить!
Хоробрит оставался с разбойниками, томимый неясными предчувствиями. Ему хотелось побыть в горах, там, где он ещё ни разу не был. Ещё была надежда, что погоня, посланная Касимом, потеряет его след. Ведь они не могли знать, где он скрывается. Его преследователи наверняка кинутся прямо в Дербент. Своим же купцам он ничем помочь не мог. Князь Семён строго-настрого запретил ему кому-либо открываться. Под любым предлогом. «Если даже на твоих глазах будут убивать друга — не смей помогать, иначе тебя могут узнать! Главное — доставь письма! От этого зависит судьба Руси!»
Когда Сослан уходил за добычей, Хоробрит лазал по горам, обретая полезную сноровку; отдыхая, подолгу любовался ослепительно-белыми вершинами двух необычно высоких гор, возвышавшихся на северо-западе. Особенно прекрасны они были в пору заката, когда прощальные лучи солнца освещали их, и тогда снежные шапки на вершинах искрились и пламенели подобно драгоценным камням.
Однажды Сослан, заметив, что Хоробрит задумчиво смотрит на заснеженные величественные горы, вдруг сказал:
— В той стороне когда-то жило племя колдунов. Они обитали в потайной долине, а потом покончили с собой, видимо, приняли яд.
— Зачем они это сделали?
— Это одна из многих тайн наших гор, которую никто никогда не разгадает.
И Сослан поведал удивительную историю о том, как он нашёл потайную долину.
— Однажды я охотился на оленя, который убежал вверх по ущелью. Я был молод, горяч, задорен и оленя решил добыть во что бы то ни стало. Лез за ним всё выше и выше. Каково же было моё разочарование, когда ущелье кончилось, а олень вдруг пропал.
Упустить его я не мог, распадок был слишком узок, склоны гор обрывисты и безжизненны. Значит, добыча затаилась где-то поблизости. Я начал внимательно осматриваться. С луком наготове заглядывал в каждую щель, за каждый валун. Ни одного потайного места не пропустил. И вдруг услышал глухой шум ручья. Но самого ручья я не видел. Между тем шум текущей воды раздавался явственно. Это показалось мне странным, я стал приглядываться особенно внимательно. И наконец понял, что ручей бежит по подземному руслу, а оно находится в глубине ближнего склона горы, именно оттуда и доносился звук струящегося потока. Тогда я спустился ниже по ущелью, держась возле скалы, и обнаружил узкую глубокую расселину, в которую ручей втекал. Расселина прикрывалась каменным навесом и напоминала глубокую рану. Я бы ушёл из этого места, если бы не обратил внимание на то, что узкая щель как бы вырублена в скале. Или её нарочно расширили. По краям её виднелись стёсы.
Заинтересовавшись, я решил спуститься в неё. По не знал, как это сделать. Тогда я ещё раз обошёл скалу, в которую уходила расселина, и увидел, что она не соприкасается с горой, между ними есть промежуток. Я втиснулся в него. Шагов через десять он расширился, и под моими ногами оказался обрыв. Вниз уходила бездна. А через неё был переброшен мостик. Я сразу понял, что мостик очень древний, уложенные под ним камни были замшелые. Я находился как бы в каменном колодце, солнце стояло в зените. На какое-то время оно осветило мой колодец, и тогда древний мостик засверкал серебристым цветом. Я решил, что он сделан из серебра.