— К идущей ноге пыль пристаёт.
Второй отвечает:
— Глаза друг друга невзлюбили, между ними нос вырос.
Первый говорит:
— Сорока мнит себя соколом, а каша — пловом.
— После бури за чекменём не бегают, — не сдаётся второй.
— Старый ноготь лишь укромное место чесать хорош! — кричит первый купец.
— К чему слепцу красивая жена?
И тут первый произнёс:
— Когда молла Насреддин упал с осла, сказал: «Я и сам бы слез».
Второй молчит. Мне стало его жалко, и я ответил за него:
— Кривая нога обязательно о камень ударится!
Оба купца вскочили, смотрят вверх, а меня не видят. Один спрашивает:
— Ты кто?
— Говорящее дерево, — отвечаю.
Они поверили. Тот, на ком были эти красивые туфли, осведомился:
— Можешь ли ты, говорящее дерево, предсказывать будущее?
— Могу. Для меня нет ничего проще.
— Скажи, что случится со мной через год?
— Ты найдёшь золотой самородок. Но в том случае, если оставишь здесь свои туфли и отправишься босиком в горы Демовента.
Купец и оставил свои туфли. Теперь они мои! Я бы, господин, не стал им вещать из дупла, если бы они не назвали моё имя. Меня зовут Ходжа Насреддин[136].
В то, что перед ним и на самом деле знаменитый Насреддин, Хоробрит поверил сразу, — слишком необыкновенен был старик и диковинны его рассказы.
Рей оказался мёртвым городом. Как и тот, что встретился Хоробриту на Кавказе. Место, где погиб имам Хусейн, лежало в развалинах. Страшное землетрясение не оставило ни одного целого дома. Здесь даже трава не росла, лишь песок и камень. Глядя на чудовищное запустение, невольно верилось, что Всевышний не оставляет без кары ни одного мерзкого поступка. Здесь негде было заночевать, и Насреддин предложил ехать дальше, в Кашаны.
Погода по-прежнему держалась сухая и тёплая. В лесах было много диких плодов, а каждый кустик мог стать местом ночлега. Ходжа Насреддин оказался не только весельчаком, но и человеком весьма сведущим, а поскольку Афанасий был любознателен, то дорога для обоих превратилась в приятное времяпровождение.
— Вот прекрасный Кашан! — воскликнул старик, когда они с перевала увидели в утренней дымке большой, окружённый полями и садами город с голубыми мечетями. — О, дивный Кашан, наверное, здесь живут счастливые люди!
Со всех дорог в открытые ворота втекали странники, пешком, на ослах, конях, в повозках. Крестьяне везли с полей плоды, гнали на продажу овец, буйволов.
Путники прошли за стадом в город. Пыльная улица полна народу. Привычна для восточных городов людская сутолока. Белели одежды, покачивались разноцветные чалмы, женщины прикрывались чёрными чадрами. Улица вывела на обширную торговую площадь. Здесь было от чего разбежаться глазам. По сторонам теснились бесчисленные лавки, в которых имелось всё, чем обилен восток. По более всего Афанасия поразило множество тканей — бумазеи, бархата, парчи, которая особенно ценилась на Руси и называлась камкой. Путники заметили постоялый двор и направились туда. Как заметил Насреддин, всё равно им покупать не на что, а продавать нечего.
Старик был неистощим на шутки и выдумки. Пока Афанасий ставил жеребца и ослика в конюшню, задавал им корм, Ходжа Насреддин вынул из-за пазухи лепёшку и, усевшись возле пылающего очага, на котором варилась баранья похлёбка, отламывал от лепёшки куски, подносил их к пару, исходящему из котла, а потом уже ел. Людей в харчевне было много. Мрачный одноглазый посетитель рассказывал Ходже, что Кашаны славятся трудом умелых мастеров — ткачей и посудников, что если бы приезжий купец пожелал купить тканей на десять тысяч динаров, то мог бы совершить покупку в один день. Оказывается, отсюда по всей Персии расходится фаянсовая посуда, глазурованная плитка для строительства, изделия из прозрачной бирюзы, фаянсы с росписью по эмали.
— Кроме того, мы сеем пшеницу и разводим хлопок, — говорил одноглазый.
— О, любезный, из твоего рассказа я заключил, что в Кашане, да будет он прославлен по всем землям, несомненно живут счастливые люди! — вскричал Ходжа, восхищенный трудолюбием местных жителей.
— Счастливые? — удивился посетитель, вперив в старика единственный глаз, сверкавший в полутёмной харчевне наподобие изумруда. — Да хуже нашей жизни нет во всей Персии!
Тут хозяин харчевни, толстый, рябой перс потребовал, чтобы Ходжа расплатился за еду. Старик протянул ему одну медную монетку — цену лепёшки. Рябой оттолкнул его руку, показал два пальца.
— Давай две монеты!
— Но лепёшка стоит одну.
— Ты должен заплатить и за пар от похлёбки!
Посетители удивились. Кто платит за запах от варева? Но хозяин упрямо стоял на своём: раз гость вдыхал запах бараньего бульона, значит, должен за него рассчитаться.
— Хорошо, — согласился Насреддин. — Сейчас произведём расчёт. — С этими словами он вынул ещё одну монетку, присоединил её к первой, зажал их в кулаке, протянул хозяину. Тот хотел взять деньги, но Ходжа попросил подставить ухо. Рябой подставил. Старик позвенел монетками возле волосатого уха хозяина.
— Вот, дорогой, мы и квиты.
— Как это? — взревел тот.
Насреддин спокойно объяснил:
— Запах твоей похлёбки стоит не дороже звона моих монет. Или ты считаешь иначе?
Раздался дружный хохот посетителей. Рассмеялся и рябой, оценив шутку. Вместо ссоры, он самолично налил гостю миску бараньей похлёбки, кляня себя за скаредность. Одноглазый весело воскликнул:
— Клянусь моим уцелевшим глазом, твоя острота, старик, достойна самого Ходжи Насреддина!
Тот скромно промолчал, уписывая дармовую похлёбку, лишь прокалённое солнцем лицо его выдавало сдерживаемый смех. Весь вечер посетители рассказывали о шутке старика. Харчевня то и дело сотрясалась от хохота. Вскоре в неё набилось столько гостей, что выручка перса превысила месячную.
Путники переночевали на постоялом дворе. Утром расщедрившийся хозяин опять угостил весёлого старика похлёбкой, дал на прощанье свежую лепёшку и просил заезжать ещё. Платы за ночлег он не взял.
— Жаль с тобой расставаться, старик! — сказал рябой, провожая гостей к воротам. — Вчера я убедился, что и шутки приносят прибыли!
— Умный говорит, — пословицами сыплет, — отозвался старик.
Хозяин спохватился.
— Назови своё имя, драгоценный.
— Ходжа Насреддин, — был ответ.
Рябой остолбенел, потом припустил за ними, прося погостить ещё.
— Даром! — кричал он. — Будете жить даром! Только оставайтесь! Ай-вай, почему я не спросил твоё имя раньше!
Но серый ослик уже весело нёс своего хозяина прочь от постоялого двора. На оживлённой улице Ходже вновь пришлось услышать своё имя.
На перекрёстке собралась шумная компания, там то и дело слышались взрывы смеха. Когда путники проезжали мимо, до них донеслось:
— У Насреддина была строптивая жена. Так случилось, что она утонула. Ходжа пошёл её искать вверх по течению. «Что ты делаешь? — удивились соседи. — Разве она там может быть?» «Конечно, — ответил Ходжа. — Ведь она всё делала наоборот».
— А вот послушайте о воре! Однажды ночью вор забрался в дом Ходжи и стал бродить по нему в поисках поживы. Насреддин проснулся и стал ходить за ним. Вор обернулся, увидел хозяина и спрашивает: «А ты за мной зачем ходишь?» «Мне интересно знать, что здесь можно найти», — отвечает Ходжа.
Вскоре Афанасию пришлось на деле оценить остроумие своего знаменитого спутника.
Однажды дорога вывела их к реке. Ходже не захотелось мочить свои красивые туфли, да и плавать он не умел. Старик сказал Афанасию, чтобы тот переправился один и перевёз бы его обувь и ослика.
— А ты как? — спросил Афанасий.
— Подожди меня на другом берегу — увидишь, — отозвался тот.
Афанасий благополучно переплыл реку, привязав поводья Серого к хвосту жеребца. Выбрался на берег, уселся обсыхать на солнцепёке.
А старик тем временем лёг на противоположном берегу, закрыл глаза и сложил на груди руки. Вскоре подошли к реке несколько странников, по виду это были дервиши — нищенствующие мусульманские монахи, — коих много бродит по дорогам Востока. Дервиши увидели старика, подумали, что он мёртв. Оставлять покойника — великий грех. Они посовещались и решили отнести тело в ближний город, который был неподалёку на той стороне реки. Но они не знали, где переправа. Принялись спорить. Наконец предположили, что брод ниже по течению. Подняли старика и понесли его туда. Ходжа Насреддин вдруг приподнялся и слабым голосом сказал:
— Когда я был жив, то брод находился чуть выше! Вон там!
Дервиши испугались, бросили старика и убежали. Пришлось Афанасию самому переносить Ходжу через реку. Выбрались на берег оба мокрые. Ходжа вздохнул и заметил:
— Когда неудачник купается, к нему и лягушка прилипнет.
Наконец путники добрались до города Йезда, расположенного в оазисе посреди пустыни. Как говорил Ходжа, которому уже приходилось бывать здесь, Йезд славен своими урожаями шёлка-сырца. А большая часть жителей состоит из ткачей.
Проезжая по улицам города, старик озирался вокруг с весёлым любопытством ребёнка и не уставал приговаривать:
— Благословенный Йезд, любимый аллахом город! Здесь люди рождаются под счастливой звездой и никогда не умирают!
Его славословие было услышано горожанами, и кто-то спросил:
— Ты откуда такой беззаботный?
— Из Хорезма, почтеннейший, — ответил Ходжа благожелательно.
— И что, у вас в Хорезме ничего такого нет?
— Есть, почтеннейший! Как нету, всё есть!
— Что же ты хвалишь наш город, если он не лучше вашего?
— Я же гость! — возразил Ходжа. — Попробовал бы я сейчас кричать: уй, какой отвратительный, какой грязный Йезд! А сколько здесь воров! Ты первый, почтенный, побил бы меня камнями!
Вокруг засмеялись. Кто-то тронул Афанасия. Рядом стоял приземистый парень с воровато бегающими глазами.
— Продаёшь жеребца?
Афанасий ответил, что не продаёт. Парень исчез. Насреддин продолжал шутить. Вокруг сгрудились зеваки.