— Почтенные, знаете ли вы, о чём я вам хочу рассказать?
— Не знаем! — кричали зрители.
— Раз не знаете, так что мне вам говорить?
— Знаем, знаем! — спохватились зеваки.
— Ну, раз знаете, незачем вам и говорить!
Вокруг захохотали. Кто-то догадался крикнуть:
— Эй, весёлый человек! Одни из нас знают, а другие — нет! Что ты на это скажешь?
— Скажу так: пусть те, кто знает, расскажут тем, кто не знает!
Вновь грянул дружный смех. В это время Афанасий почувствовал, что держит в руках пустые поводья. Он обернулся. Вздёрнутая морда его Орлика виднелась шагах в десяти. Орлик храпел, упирался, но его вели трое, вцепившись в обрезанные поводья.
Афанасий кинулся за ними, расталкивая людей. Приземистый, который спрашивал о продаже коня, попытался вскочить в седло, но жеребец взбрыкнул, и парень свалился на землю. Жеребец ударил его задним копытом. И тут Хоробрит догнал воров. Один из них, большеносый, с густыми спутанными волосами на голове, что-то прокричал. У третьего вора, широкоплечего, в рваном халате, в руке появился нож.
Парень оскалился, хищно изогнулся. Одним прыжком Хоробрит настиг его. Широкоплечий взмахнул ножом. Проведчик подставил согнутую руку, задерживая движение ножа, свободной рукой перехватил кулак татя с зажатым в нём ножом. Запястье вора хрустнуло. Он вскрикнул и выпустил клинок. Большеносый бросил поводья, метнулся к Хоробриту. Проведчик сбил кулаком и его.
В толпе кто-то звал стражей. Их явилось сразу несколько. К Афанасию протолкался Насреддин. Оценив обстановку, кинулся к своему спутнику, крича:
— Ай, молодец! Ай, спасибо, что задержал гнусных негодяев!
Старший стражник, длинноусый, с хмурым лицом, спросил, что здесь случилось. Большеносый, показывая ему свою изуродованную кисть, плачущим голосом завопил:
— Этот человек украл моего жеребца! Мы хотели его задержать! Он убил моего родича и поломал мне руку!
— Он лжёт, почтенный! — возразил Ходжа Насреддин. — Это они хотели украсть жеребца моего друга!
— Они оба чужеземцы! — завизжал большеносый. — Хватайте их, стражи, ведите к судье!
Растерявшиеся стражники окружили Хоробрита и Ходжу, спрашивая, кто они такие и откуда прибыли. Неизвестно, чем закончилось бы дело, если бы воры не исчезли, воспользовавшись суматохой. Удрал даже тот, кого Орлик ударил копытом.
— Куда же они подевались? — недоумевал длинноусый страж, ворочая выпученными глазами. — Сами пожаловались и скрылись. Как так?
По этому поводу Ходжа заметил:
— Не стоит удивляться. Воры сбежали потому, что знали: у меня есть самый честный и неподкупный свидетель!
— Ты кого имеешь в виду, старик? — грозно зашевелил усами старший.
— Моего осла! — объявил Ходжа. — Он не слушает лжецов и не берёт откупных!
Словно подтверждая слова хозяина, серый осёл вдруг басовито взревел и махнул хвостом.
— Ну вот, слышите! — изрёк старик и обратился к Серому: — Что же ты, почтенный, сразу не сказал и тем ввёл в заблуждение достойных и благородных воинов?
— Иа-иа! — прокричал осёл. — Иа-иа!
Ходжа спокойно объяснил:
— Он говорит, что надеялся на умных и честных людей. А их здесь не оказалось. Поищем умных в другом месте, правда, Серый?
— Иа, иа! — согласился тот.
Старший стражник вдруг закричал:
— Нет, стойте! Твой осёл оскорбил меня, назвав глупым! Или платите штраф, или пойдём к судье!
Окружающие зеваки захихикали. Им явно нравилось развлечение. Такого ещё не бывало в славном городе Йезде: страж будет судиться с ослом.
— Хорошо, пойдём к судье, — охотно согласился Ходжа Насреддин. — Пусть он рассудит, кто прав: ишак или ты!
Раздался громовой хохот. Казалось, на развлечении присутствует весь базар. Стражник сообразил, что смеются над ним, и стал разгонять толпу. В это время подошёл чрезвычайно толстый, смуглый, в шёлковом халате, перс. Вытирая платком обильно выступающий пот, с интересом глядя на осла, спросил, правда ли, что тот умеет разговаривать?
Видимо, перс был важной персоной, потому что люди почтительно расступались перед ним, а стражники раболепно поклонились.
— Истинная правда, господин, — охотно подтвердил Ходжа. — Я учил его три года! Ну-ка, подтверди мои слова! — обратился он к Серому.
— Иа-иа! — проревел тот и махнул хвостом.
— Вот видишь, почтенный!
— Но я не разобрал слов разумного животного, — застенчиво прошептал толстяк, косясь на осла.
Насреддин с лукавой назидательностью сказал, что разговору с его Серым тоже надо учиться. Перс спросил, долго ли нужно этому учиться.
— Такой смышлёный господин, как ты, усвоит уроки за самое малое время! — заявил Ходжа.
— Продай мне своего осла.
— Не могу, господин. Я ему стольким обязан! Он любит путешествовать, вдыхать запахи дорог. Мы привыкли друг к другу и умрём от тоски, если разлучимся. Ведь правда? — обратился старик к мышастому.
— Иа, — подтвердил тот.
— Видишь, господин, он согласен. Сказал «иа» и не взмахнул хвостом. Если бы он при этом махнул хвостом вправо, значит, я солгал. А если влево, то обиделся на меня.
— Тогда научи моего ишака разговаривать, — попросил перс.
— Этого мало, господин. Нужно вместе с ним и тебя научить. Но наука эта долгая и требует расходов.
— Я возмещу расходы!
— Сначала заплати вон тому стражнику, который так подобострастно слушает тебя. Он грозился отвести нас к судье.
— Но я и есть судья! — воскликнул перс. — Я Керим-ага!
Керим-ага отослал стражников. И так далеко, что те больше не попадались Ходже и Афанасию на глаза. Судья и Насреддин быстро сошлись в цене, при многочисленных свидетелях хлопнули по рукам и отправились к дому судьи. Керим-ага поклялся платить за учение — своё и ишака — по два ахча в день. Это было недёшево. Подобную щедрость мог проявить лишь тот, кто столь же глуп, сколь и богат. Видимо, судья крепко брал взятки. Причина его щедрости выяснилась по дороге. Керим-ага спросил Насреддина, можно ли будет после обучения показать учёного осла эмиру?
— Ты приятно удивишь его! — заявил Ходжа. — Он щедро осыплет тебя наградами!
— А если я подарю ему учёного осла?
— Он немедленно сделает тебя старшим судьёй! А может быть, назначит визирем! Ведь не должен человек, умеющий беседовать с ослами, прозябать в должности базарного судьи!
Керим-ага раздулся от гордости, заметил, что умный эмир должен выбирать себе и умных визирей.
Дом Керим-аги был велик, добротен и набит всяческими припасами. Тюки шёлка хранились даже в конюшне, где было несколько красавцев скакунов арабской породы, а в отдельном деннике, поедая отборный ячмень, стоял упитанный осёл — любимец хозяина. Керим-ага сказал, что учителю жить придётся в конюшне, спать на свежем душистом сене, а питаться они будут со слугами. Насреддин шепнул Афанасию, что им следует согласиться, ибо нужно набраться сил перед дальней дорогой в Ормуз. Он осмотрел хозяйского осла, зачем-то закрутил ему хвост, отчего животное сердито взревело и застучало копытами об пол.
— Видишь, он уже начал говорить! — обрадовался судья.
Но Ходжа охладил его восторг, заявив, что осёл слишком жирен и избалован, а такие животные к обучению не расположены.
— Но его, надеюсь, можно научить? — забеспокоился Керим-ага. — Я хочу стать визирем!
— Ты станешь им! — уверил его Насреддин, задумчиво оглядывая денник. — Но придётся много потрудиться. И даже выбить лень из твоего любимца. Если ты, господин, в урочный час услышишь его рёв, не пугайся, по ночам ослы особенно понятливы, а я человек добросовестный.
— Делай с ним что хочешь, лишь бы мне предстать перед эмиром.
— Только на его рёв не вздумай являться! — ещё раз счёл нужным предупредить старик. — Иначе наука впрок не пойдёт!
— Не приду, не приду! — замахал руками Керим-ага, ещё больше потея и волнуясь. — Кормите его вволю! Я разрешаю брать самый отборный ячмень и овёс.
Тут же Насреддин, не тратя зря время, преподал судье первый урок:
— Главное, почтенный, понять ослиный язык, как он произносит своё «иа-иа»: высоким или низким голосом, помахивает ли хвостом и в какую сторону; поднимает ли уши, вертит ли головой, стучит ли копытами, косит ли глазом; сколько раз произносит звуки — один, два, три, четыре или даже пять. Сердится ли при этом или ревёт ласково. Если один раз он произнёс «иа», значит, желает выслушать умного человека, если два — то сам желает высказаться. Три произнесённые подряд «иа» означают недовольство обществом, четыре «иа» — наоборот, осёл наслаждается беседой, а если пять подряд «иа» — он жаждет, чтобы его слушали со вниманием. Ах, почтенный, какое это наслаждение — слушать рёв и вникать в его смысл! Осёл может поведать об удивительных вещах! Недавно, например, мой Серый развлекал меня всю дорогу от Багдада до Тебриза, рассказывая о полководце Александре Двурогом. А ведь это путь неблизкий, почтенный! Но для меня он промелькнул, как время от утренней до полуденной молитвы. Прекрасно иметь просвещённого осла!
Керим-ага от удовольствия потирал жирные ладони, его распирали надежды. Ни у кого во всей Персии нет, а вот у него будет!
Когда судья ушёл, Насреддин тотчас выгреб из кормушки хозяйского осла весь отборный ячмень и честно поделил его между мышастым и Орликом.
— Нельзя же беспрерывно есть! — укорил он любимчика Керим-аги. — Тебе следует похудеть, почтенный!
Ночью, когда они отдыхали на душистом сене, Ходжа несколько раз вставал и колотил упитанного осла палкой. Тот обиженно ревел, стучал копытами. Под утро старик всыпал ему соломы. Ишак, проголодавшись, быстро подмёл её и, оставшись голодным, беспокойно забегал по деннику.
Когда в полдень в конюшню робко заглянул его хозяин, осёл встретил его таким неистовым рёвом, что Керим-ага в блаженстве закрыл глаза и в полном восторге воскликнул:
— Он произнёс десять «на»! Нет, одиннадцать!
— Это только начало! — успокоил его учитель Ходжа. — Если бы ты знал, почтеннейший, сколь трудно даётся учёба!