Приведённые выше сведения (кроме последних — о мамонах и обезьянах) Хоробрит занёс в тетрадь после тщательных расспросов купцов. Самому побыть везде не представлялось возможным, слишком долго и трудно. Теперь русские купцы будут иметь представление, чем богата индийская земля, что эта далеко не блаженная страна «неподалёку от рая, где нет ни татя, ни разбойника, ни завидлива человека». Нельзя держать людей в мечтательности и в ложных надеждах.
Совсем другую Индию увидел русский проведчик Афанасий Никитин и рассказал о ней исключительно правду, и только правду. Спрятав записи, Хоробрит задумался: будут ли довольны князь Семён и государь Иван его поездкой?
Да, он лишит государя надежд. Но когда ложь была полезней правды? Особенно в делах, которые решают судьбу страны?
Тем более что он выполнил главную задачу, поставленную перед ним, — выяснил, что НЕВЕДОМЫХ ПЛЕМЁН, МОГУЩИХ НЕОЖИДАННОЙ ЛАВИНОЙ ОБРАШИТЬСЯ НА РУСЬ, НА ЮГЕ НЕТ. Но и не только на юге, их нет и на востоке. Теперь Русь все свои силы, включая резервы, может не опасаясь бросить в решающую схватку с Золотой Ордой. Татарскому игу скоро придёт конец.
Выполнил Афанасий Никитин и второстепенную, но не менее важную задачу: открыл для Руси Индию. Отныне всякий, прочитав его записки, поймёт, что из себя представляет эта неведомая, почти сказочная страна. Русский проведчик Хоробрит проложил в неё путь. Теперь по нему могут пойти послы и купцы.
Итак, он совершил небывалое. Остальное от Хоробрита уже не зависело.
Что же касается упоминания о мамонах и обезьянах, то о них и расспрашивать никого не надо было. Всё происходило на глазах Хоробрита. Предупредить об опасности следовало, хотя бы потому, что в ночь после отъезда Помпония на лагерь паломников напали.
Эго было настоящее нашествие обитателей джунглей, потому что нагрянули вместе с обезьянами и другие дикие звери. У Хоробрита сложилось впечатление, что вёл их один предводитель. И конечно, им был царь Хануман. Правда, сам случай Хоробрит не решился описать по причине, упомянутой выше, и отчасти ещё потому, что видел он нападение как бы в полусне.
Нападения хищников на богомольцев происходили весьма часто. И много паломников гибло. Но последнее было нечто из ряда вон выходящее. Словно звери задались целью изгнать людей из Парвата. Услышав неясный шум, Афанасий вскочил, увидел, как в долину, освещаемую красноватыми всполохами, из чёрной чащи леса выскальзывают ряд за рядом обезьяны. Величественный царь Хануман сидит на носилках, которые несут два могучих волосатых великана.
Отовсюду доносились вопли обезьян и крики индусов. Где-то за рекой трубил разъярённый слон. Ему вторил другой. Ревели тигры, выли волки, кричали шакалы. Афанасий вдруг заметил, что к нему подкрадываются неясные тени. Это были необыкновенно рослые обезьяны.
— Хануман, Хануман... — произносила одна из них, нерешительно приближаясь к Хоробриту, всячески показывая, что у них нет намерения напасть на чужеземца, напротив, Хануман любезно приглашает его к себе.
Но в руках Хоробрита была сабля. Она описала в ночи сверкающий полукруг. Голова ближней обезьяны слетела с сутулых шерстистых плеч. Другие, гневно завизжав, бросились прочь. Мимо бесшумными прыжками пронеслась огромная кошка, держа в пасти трепещущее тело индуса. Ночь была наполнена воплями, рёвом, мольбами о помощи, треском ломаемых кустов. Где-то крушил шалаши слон.
И вдруг на долину стал наплывать белый туман, клубы его шевелились, словно живые, сгущались, превращаясь в белесоватую влажную мглу, заглушая все звуки. И вскоре настала такая мёртвая тишина, словно Хоробрит остался во всём мире один. Его потянуло в необоримый сон, глаза стали слипаться, ему хотелось упасть навзничь в мягкую густую траву и забыться. Но вокруг него собирались безмолвные тени, манили за собой. После Афанасий вспомнил, что кружил над головой саблей, очерчивая некий магический круг, а земля в мешочке на груди шевелилась.
Сколько времени провёл он в таком состоянии, трудно сказать. Плыла ночь, наполненная красными всполохами, яркими звёздами, дуновениями ветра, странными движениями серых теней и мельканием тумана. Его звал чей-то голос, и Хоробрит брёл на зов словно заворожённый. Но это был не голос волхва. Хоробрит то ли бредил, то ли видел наяву горящие глаза тигра, хобот слона, обнюхавший его, гримасничащую морду обезьяны. А потом перед ним предстал Хануман на царской кровати, которую держали два момона. И повелитель обезьян вновь спросил, не желает ли он служить в войске Джунглей.
— Нет, — ответил Хоробрит.
— Смотри, чужеземец, от чего ты отказываешься! — воскликнул Хануман и повёл лапой.
Джунгли расступились, и разверзлась земля. Глазам Хоробрита предстали мраморные дворцы, увитые лианами, подземелья, полные сокровищ, по которым ползали лишь змеи. Но Хоробрит остался равнодушен. Видение пропало, джунгли вновь сомкнулись. Не стало Ханумана и момонов. Хоробрит увидел, что стоит на лесной поляне и держит в руке саблю. Вокруг шумел утренний лес, листья и травы были мокры от росы и тумана. Пересекая поляну, в траве вилась узкая тропинка.
Он вышел в долину лишь к полудню. В солнечном свете сверкала река, а за ней ледяной глыбой блестел храм Парвата. Долина была пуста. Лагерь паломников исчез.
По дороге к храму ехала повозка, влекомая волами. В ней находились два бритых монаха в белых одеяниях. Афанасий спросил, куда делись люди.
— Три дня назад на лагерь напали звери. Люди разбежались. Отправились по домам. Теперь их не будет до следующей «ночи Шивы».
— Как — три дня? Разве это было не сегодняшней ночью?
— Нет, господин, прошло три дня.
Монахи уехали. Хоробрит вброд перешёл реку. Шалаши были развалены, на чёрной вытоптанной земле виднелись следы слонов, тигров, момонов. Хоробрит выбрался на дорогу, ведущую в Бидар.
Он шёл от селения к селению, от города к городу, загорелый, голубоглазый, светловолосый, и женщины в завийях охотно платили ему за «ночь любви».
В дне пути от Бидара, там, где дорога идёт по узкому ущелью, Хоробрит встретил двух всадников. Они выехали из-за поворота, и шум водопада, низвергавшегося со склона горы в ущелье, заглушил звук копыт. Ещё издали по лохматым бараньим шапкам и вольной посадке Хоробрит узнал татар. А когда один из них поднял голову и под шапкой блеснули волчьи глаза, у русича тревожно стукнуло сердце. Это был Муртаз-мирза. Второй был широкоплечий воин с костлявым бритым лицом. Вот где его настигла погоня! Муртаз-мирза тоже узнал Хоробрита, дико взвизгнул, срывая с плеча лук.
— Русич! — крикнул он своему спутнику. — Аллах милостив к упорным!
Но и одного слова было достаточно, чтобы бритый сообразил, какое им выпало везение. Встретить одинокого врага в ущелье, где ему негде скрыться, да ещё пешего! Спутник Муртаз-мирзы в полном восторге поднял свою лошадь на дыбы, выхватил саблю и пустился во весь мах к Хоробриту, не слушая, что ему кричит сотник. Он жаждал первым добраться до русича и снести ему голову, за которую обещана неслыханная награда: куча денег и звание тысячника.
— Стой, подлый Шакал! — выл сотник. — Остановись, это моя добыча!
Какое там — остановись. Крик лишь подстегнул Шакала. Где начинается соперничество, там кончается покорность. Это у воинов в крови. Став тысячником, Шакал заставит сотника заплетать ему на ночь косицу. Уступить добычу, ради которой вот уж сколько времени он скитается по чужим землям? Ха, дождёшься! За его спиной свистнула стрела. Это стрелял Муртаз-мирза, надеясь издали поразить русича. Но тот стоял к нападавшим правым плечом, прикрывшись лезвием дамасского клинка. Шакал увидел, как русич сделал неуловимо быстрое движение, как бы сдвигая клинок вправо, и стрела пролетела мимо. Шакала порадовало, что сотник промазал. Он расскажет об этом остальным. В это время русич стремительно повернулся и выставил вперёд левое плечо. И вторая стрела Муртаза просвистела мимо. Лошади Шакала оставалось всего несколько прыжков. Вай, как хорошо! И тут обнаружилась досадная оплошность: впереди один за другим лежали два крупных валуна. Их следовало обогнуть. Но Шакал нарочно скакал на них, чтобы закрыть русича своим телом от стрел Муртаза. Он ударил лошадь плёткой. Та прыгнула через первый валун.
И случилось неожиданное. Русич оглушительно свистнул. Дикий разбойничий свист испугал коня, заставил остановиться. Последовал второй свист. Лошадь, храпя, прянула в сторону. Шакал едва удержался в седле. Новый оглушительный свист вынудил лошадь подняться на дыбы. Прилетела третья стрела, ударила в спину Шакала, прикрытую кольчугой. Татарин выругался и потряс саблей. В горячке он не заметил, каким образом русич оказался рядом с его конём. Сабля Хоробрита распорола брюхо лошади. Та опрокинулась навзничь, хороня под собой седока. Раздалось предсмертное ржание.
Муртаз-мирза забросил за плечо лук, выхватил аркан и пустил жеребца к Хоробриту. Змеевидная петля взметнулась и пала на плечи русича. Сотник мгновенно рванул аркан. Но клинок Хоробрита оказался проворней. В руках Муртаза остался лишь обрывок кожаной верёвки. Он взревел. В несколько прыжков его лошадь приблизилась к русичу, и клинок сотника с размаху опустился на врага. Такой удар обычно разваливает человека надвое. Но замах оказался напрасен. Хоробрита на прежнем месте не оказалось. Выругавшись, Муртаз-мирза с похвальной быстротой метнул в русича джерид. Проведчик едва увернулся. От второго джерида ему не спастись.
И тогда Хоробрит использовал приём, который применял в особо опасных случаях. Он метнулся влево. Муртаз-мирза рванул лошадь в ту же сторону. Но Хоробрит задержал прыжок, и его бросок вправо был великолепен. Ещё прыжок. И проведчик оказался за спиной сотника. Лошадь осела на задние ноги под тяжестью двух седоков. Муртаз-мирза почувствовал, как чужие руки обхватили его словно тисками. Подпруга не выдержала двойной нагрузки и лопнула. Воины рухнули вниз. Нога сотника запуталась в стремени. Жеребец протащил татарина и русича по каменистой дороге, остановился. Седло сползло, и сотник сумел освободить ногу.