Они боролись не на жизнь, а насмерть. Татарин был силён и ловок. Его жёсткие пальцы тянулись к горлу русича, смуглое лицо налилось кровью, волчьи глаза горели злобой. Но Хоробрит сумел опрокинуть его на спину и придавить к земле. Муртаз не мог признать себя побеждённым, выл, изгибался, норовя сбросить противника. Хоробрит, улучив момент, оглушил его ударом булыжника. Сотник потерял сознание. Этого времени хватило, чтобы связать его, Хоробрит с трудом поднялся с земли. В десятке шагов всё ещё билась лошадь Шакала в предсмертных судорогах, а под ней лежал мёртвый Шакал.
Первым делом Хоробрит поймал жеребца, привязал к камню, разыскал в походной сумке Муртаза запасную подпругу, укрепил седло. Подобрал лук, джериды. Обыскал Шакала, нашёл кожаный мешочек с деньгами. Потом то же самое проделал и с сотником. Тот лежал неподвижно, но ресницы закрытых глаз едва заметно вздрагивали. Хоробрит забрал деньги и у Муртаза. Подойдя к водопаду, умылся. Когда вернулся, от него не ускользнуло движение врага, пытавшегося перетереть путы на руках о камень.
— Зря стараешься. — Хоробрит устало присел рядом. — Кончилась твоя погоня. Да и Русь больше не доведётся тебе грабить.
Сотник молчал, следя прищуренными глазами за врагом.
— Как ты узнал, что я в Парвате? — спросил Хоробрит.
— Аллах подсказал верный путь.
— Тогда поблагодари его и за то, что сейчас связанный лежишь.
— Это не его вина. Меня убьёшь?
— Подумаю. Где твои люди?
Муртаз-мирза промолчал. Хоробрит вынул свой клинок, проверил жало. Сотник опустил голову, выдавил:
— Пятеро ждут тебя в Ормузе. Столько же в Камбее и Чауле. Трое в Джуннаре. Есть мои люди в Баку и Шемахе. Тебе всё равно не уйти. Рано или поздно, мстители убьют тебя. Султан Касим, да дарует ему аллах бессмертие, разослал твои приметы во все города. Лучше бы тебе сдаться.
— Чтобы мне отрубили голову?
Сотник помолчал, неуверенно сказал:
— Я бы мог уговорить султана, да будет он всегда любим своими жёнами, чтобы он оставил тебя в живых, взял бы на службу, ты ведь умелый и храбрый воин. Такие люди Касиму нужны. Ты мог бы стать даже тысячником. Если примешь ислам.
— Не старайся, Муртаз-мирза. Я помню, как ты клялся моим родителям, что никуда не сбежишь.
— Не будь дураком! — вскричал сотник. — Тебе на Русь не пробиться! Зачем не веришь? Отпусти меня!
— И опять начнёшь охотиться за мной?
— Не начну, клянусь аллахом!
Хоробрита удивила горячая клятва сотника. В сущности, он не держал зла на этого человека. Даже смерть родителей но вине Муртаза не вызывала за давностью лет прежнего гнева. Видимо, Хоробрит старел. Он тоже убил на своём веку немало, пожалуй, гораздо больше, чем его враг. Но у каждого воина рано или поздно наступает время, когда хочется лишь тишины и покоя.
Сотник быстро сказал:
— Если уж аллах не позволил прикончить тебя в этом ущелье, значит, он запрещает убивать тебя. Я это только сейчас понял.
— Но твоего жеребца я заберу.
— Согласен! — В голосе бывшего врага прозвучала радость.
Хоробрит перерезал путы на руках и ногах сотника. Тот легко поднялся, исподлобья посматривая на русича.
— Прощай, Муртаз-мирза! Помолись своему аллаху, чтобы мы с гобой больше не встретились.
— Помолюсь! — покорно отозвался тот, всё ещё не веря в своё спасение.
Хоробрит вернул ему мешочек с деньгами, оставил саблю и лук. Но без стрел. Подойдя к неподвижному Шакалу, снял с него шапку, вынул из походной сумки платок, которым прикрывают лицо, если застигла песчаная буря. Вскочил на жеребца и пустил его вскачь.
Он опасался, что воротной страже Бидара приказано его задержать. Но в шапке, да ещё прикрытый платком, он стал неузнаваем. Охрана беспрепятственно позволила ему въехать в город. В завийе Хоробрита наверняка ждала засада. Поэтому он отправился к Вараручи.
Тог был в лавке. И не один. Несколько мужчин, по виду арабы, внимательно осматривали оружие. Хоробрит незаметно для них приподнял край платка, и оружейник узнал русича. Быстро выпроводив арабов, он закрыл лавку, сказал Хоробриту.
— Тебя по городу ищут люди Малик Хасана. Куттовал объявил, что ты убил двух его лучших стражей.
— Вернулся ли Махмуд Гаван?
— Да, вернулся. Он подавил восстание, и султан пока к нему благосклонен. Но это временно. Малик Хасан постепенно забирает власть в свои руки.
— Как мне встретиться с великим визирем?
— Сегодня вечером ко мне придут нужные люди, они всё сделают. Махмуд Гаван уже знает о тебе. Ему рассказывали, что ты друг убитого казначея. С Орликом всё в порядке. Приходится покупать ему отборный ячмень. Пока в моём дворе его никто не видел, Шива нас бережёт. Тебе передаёт наилучшие пожелания пророк Кабир. Он отправился в Виджиянагар.
Во время беседы в дверь постучали покупатели. Пришлось её прервать. Оказывается, вернулись арабы, решившие всё-таки приобрести сабли Вараручи. Когда они удалились, хозяин закрыл лавку.
Утром в дом Вараручи прибежал индус и сказал, что Махмуд Гаван готов принять русича.
Но сначала Хоробриту довелось наблюдать выезд самого султана.
«На баграмЂ на бесерьменской выехал султанъ на теферичь, ино с ним 20 възырей великых да триста слоновъ наряженых в булатных доспЂсех, да с гороткы, да в городкы окованы, да в городках по 6 человЂкъ в доспЂсех, да с пушками, да с пищалями, а на великомъ слонъ 12 человЂкъ. На всяком слонЂ по два проборца великых, да к зубомъ повязаны великыя мечи по кентарю, да к рыломъ привязаны великыя желЂзныя гыры. Да человЂкъ сЂдить в доспЂсЂ промежу ушей, да крюкъ у него в руках желЂзной великы, да тЂмъ его править. Да коней простыхъ тысяча въ снастехъ золотых, да верблюдовъ сто с нагарами, да трубниковъ 300, да плясцевъ 300, да ковре 300. Да на султанЂ ковтанъ весь саженъ яхонты, да три сабли на нёмъ золотомъ окаваны, да седло золото. Да перед нимъ скачет кофаръ пЂшь да играеть теремьцемъ[173], да за нимъ пЂшихъ много. Да за ним благой[174] слонъ идётъ, а весь в камкЂ наряжанъ, да обиваеть люди, да чепь у него велика желЂзна во ртЂ, да обиваеть кони и люди, чтобы кто на султана не наступили блиско.
А братъ султановъ, тот сидит на кровати на золотой, да над нимъ теремъ оксамитенъ, да маковица золота со яхонты, да несуть его 20 человЂкъ.
А махтумъ[175] сидит на кровати на золотой, да над нимъ теремъ шидянъ с маковицею золотою, да везутъ его на 4-хъ конехъ въ снастехъ золотыхъ. Да около людей его множество, да перед нимъ пЂвци, да плясцевъ много, да всЂ с голыми мечи, да с саблями, да с щиты, да сулицами, да с копии, да с лукы с прямыми с великими. Да кони всЂ в доспЂсехъ, да сагадакы на них. Да иныа нагы всЂ, одно платище на гузнЂ, зоромъ завЂшенъ».
Когда торжественная процессия проезжала мимо Хоробрита, сопровождавший его индус показал на третьи носилки, медленно плывущие вслед за слоном султана и кроватью его брата, сказал:
— Вон махдум, господин! Великий визирь, к которому мы идём!
Но пробиться к визирю через несколько цепей охраны было невозможно. Пришлось следовать за ним. Дворцы султана и Махмуда Гавана стояли рядом, как бы соперничая в роскоши и отделке. Нетрудно было понять, что подобное долго продолжаться не могло: султан быстро взрослел, рано или поздно он не захочет делить власть. Возле украшенных резьбой ворот дворца Махмуда Гавана смирно сидели десятка два желающих попасть к нему на приём. Несколько человек в богатых одеждах, остальные простолюдины. Видимо, великий визирь был доступен всем. Вскоре ворота распахнулись, появился важный распорядитель приёмов в сопровождении писца-брахмана, который записал имена просителей. Распорядитель, узнав, что приёма ждёт русич, сказал, чтобы тот зашёл первым.
Наконец-то Хоробрит увидел человека, встречи с которым он так упорно добивался, пройдя через неслыханные трудности и препятствия.
Махмуд Гаван сидел в кресле, выделяясь среди окружавших его придворных могучей высокой фигурой.
Если в одном человеке проявилось хотя бы несколько лучших качеств человеческой породы, этого человека смело можно назвать совершенным.
Встреча стоила трудностей. Перед проведчиком был не просто великий визирь, но ещё воин, математик, поэт, философ.
Внешность Махмуда Гавана поражала своей гармоничностью. Геркулесовское телосложение не подавляло взор чрезмерной мощью, скорее, высокий рост подчёркивал стройность и гибкость мускулистого тела. Крупная голова на сильной шее соразмерна широким плечам, чёрные кудри красивыми прядями обрамляли властное, с правильными чертами лицо, выражавшее отвагу и благородство — редкое и счастливое совпадение качеств. В карих глазах, спокойных и проницательных, светился высокий доброжелательный ум. Такой ум в сочетании с первыми двумя свойствами делает человека поистине величайшим героем. Или мудрецом. И Махмуд Гаван подтвердил это своими деяниями.
Он слегка удивился, когда Хоробрит произнёс надлежащее приветствие на безупречном фарсидском языке, потом на санскрите и вручил ему письмо Ивана, которое ещё в Москве было переведено на фарсидский и арабский языки.
Внимательно прочитав письмо, Махмуд Гаван отложил его, изучающе осмотрел чужеземца, одеждой не отличающегося от мусульман, звучным голосом спросил:
— Ты воин?
— Человек, столь долго пребывающий на чужбине, должен быть воином, великий визирь.
Махмуд Гаван благосклонно кивнул:
— Ты прав. Я уже слышал о тебе. Жаль, не пришлось застать моего казначея в живых. Как ты думаешь, русич, кто его мог убить?
— Не стану скрывать, великий визирь, правду, которую ты знаешь. Его отравили люди Малик Хасана.
— Ты не задумывался, что обвинение может быть клеветой?
— Готов ответить за свои слова перед кем угодно! За день до того, как отправиться в Парват, я убил соглядатая Малик Хасана. Той ночью было совершено нападение на меня. Но в моей комнате поселили приезжего купца, и люди Малик Хасана по неведению отрубили головы ему и его телохранителю. Мне пришлось покинуть завийю и искать безопасное место. Соглядатай последовал за мной. Я поймал его, и он поведал о том, что я уже знал: отравили твоего казначея не жёны Мехмеда-аги, а люди куттовала, подчинённого Малик Хасану. Мои слова могут подтвердить многие.