Э, л. 451; ср. Т, л. 382 об.). Сохранилось в летописной редакции очень характерное и эмоциональное замечание Никитина по поводу ограбления его трапезундским пашой на обратном пути: «что мелочь добренкая — ини выграбили все» (Э, л. 458; ср. Т, л. 392). Ясно, что все эти фактические подробности не могли быть привнесены переписчиком и восходят к первоначальному тексту «Хожения». В ряде случаев летописная редакция дает более правильные чтения, чем троицкая; она нигде не отражает ошибок Троицкого списка (усвоенных и редакцией XVII в. — списком Ундольского и Сухановским списком). Так, в Троицком (и в списке Ундольского) «море Индейское» именуется иначе — «гори Гондустаньскаа» (Т, л. 369; ср. Э, л. 300 об.); в летописной редакции правильно — «дорея (перс. — море) Гундустанскаа» (Э, л. 442). В Троицком списке про индийского султана говорится: «А салтан велик — 20 лет» (Т, л. 376), в летописной редакции явно правильнее: «а салтан невелик — 20 лет» (Э, л. 447). В Троицком списке после описания огромного войска, едущего с султаном (100 тыс. конных, 200 тыс. пеших и т. д.) и с крупнейшими ханами, вновь перечисляются силы, идущие «с султаном», и притом довольно скромные («10 тысяч конных, а пеших дватцать тысяч» — Т, л. 389); в летописной редакции здесь правильно читается: «с Сулханом» (Э, л. 455 об.).
С другой стороны, Троицкий список также содержит ряд мест, отсутствующих в летописной редакции и явно восходящих к протографу. К авторскому тексту может быть с достаточным вероятием отнесена уже первая фраза «Хожения» в Троицком списке: «За молитву святых отець наших, господи Исусе Христе, сыне божий, помилуй мя раба своего грешного Афонасья Микитина сына» (Т, л. 369; ср. Э, л. 442). Рассказывая о поведении «князя обезьянского», Троицкий список сообщает, что по жалобе своих подданных — обезьян на кого-либо из людей «он посылает на того свою рать» (Т, л. 375 об.), в летописной редакции этого указания нет (Э, л. 446 об.). В описании быта Индии Троицкий список сохранил упоминание, что «сельские люди голы велми, а бояре силны добре» (Т, л. 375 об.; ср. Э, л. 446), явно выпавшее в летописной редакции. Описывая религиозные обычаи Индии, Троицкий список, в отличие от летописной редакции, указывает, что индийцы сыплют цветы не только на священного «вола», но «и на Бута сыплют цветы» (Т, л. 378 об.; ср. Э, л. 448). Сохранилось здесь и горькое замечание Никитина, что на чужбине он забыл даже христианский календарь: «ни среды, ни пятницы не знаю» (Т, л. 380; ср. Э, л. 449 об.). Ряд географических сведений, пропущенных летописной редакцией, в Троицком списке читается (Т, л. 381; ср. Э, л. 450; Т, л. 386; ср. Э, л. 453 об.; Т, л. 391 об.; ср. Э, л. 457 об.); более полно читаются здесь и арабские тексты, приведенные в летописной редакции в некоторых случаях с пробелами (Т, л. 384; ср. Э, л. 452 об. и др.). Иногда Троицкий список дает более правильные чтения отдельных мест, искаженных в летописной редакции. При перечислении морей, которые прошел Никитин, здесь правильно названа «дория Хвалитьскаа» (Хвалынское, Каспийское море); в летописной редакции вместо этого: «дория хвалится» (там же). В Троицком списке (при описании Парвата) указывается, что «у бутханы (храма) бреются старые женки и девки» (Т, л. 377 об.), в то время как в летописной редакции — явно бессмысленное «не бреются» (Э, л. 447 об.); «на руках... перстьни златы» (Т, л. 379 об.); в летописной редакции — «перси» (Э, л. 449); «съговорих о налоне корабленем (плате)» (Т, л. 391); в летописной редакции — «от колена корабленем» (Э, л. 457); и т. д.[497]. Имеются в летописной редакции также значительные пропуски в тексте (на одном из них мы остановимся ниже), которых нет в Троицком списке. Значительная часть отклонений от протографа в обеих редакциях объясняется, очевидно, обычными погрешностями при переписке — пропусками или описками. Но различия между летописной редакцией и Троицким списком произошли не только от чисто механических причин. Уже Г. П. Уханов обратил внимание на черты сознательной обработки текста, бросающиеся в глаза при сравнении Троицкого списка с летописной редакцией: на то, что в редакции Троицкого списка «удалены явно тверские детали, а сама манера изложения сделана более книжной»[498]. Это наблюдение представляется нам вполне справедливым. Действительно, в летописной редакции мы читаем, что Афанасий Никитин отправился в путешествие «от государя своего от великого князя Михаила Борисовича Тверского» (Э, л. 442); в Троицком списке определение Михаила Борисовича как «государя» Никитина опущено и сказано просто: «от великого князя Михаила Борисовича» (Т, л. 369); в летописной редакции в числе лиц, снарядивших Никитина, называется воевода, выдающийся политический деятель Твери времени великого князя Бориса Александровича, боярин Борис Захарьич (Бороздин); в Троицком списке упоминания о нем нет (там же). Такого же происхождения, очевидно, и еще одно отличие Троицкого списка от летописной редакции. В летописной редакции мы читаем такое описание дальнейшего пути Никитина: «...поидох с Углеча и приехал есми на Кострому ко князю Александру с ыною грамотою великого князя. И отпустили мя добровольно» (Э, л. 442 об.). Поскольку никакой «великий князь», кроме великого князя Тверского Михаила Борисовича, в предыдущем тексте не упоминается (Иван III упоминается ниже и именуется «великим князем Иваном»), не может быть сомнения, что «ыная грамота великого князя» — это вторая грамота Михаила Борисовича (первая была, очевидно, дана Афанасию при отправлении из Твери). В Троицком списке мы читаем вместо этого: «с Углеча на Кострому ко князю Александру, с ыною грамотою. И князь велики отпустил мя всея Руси добровольно» (Т, л. 369). Здесь совершенно непонятно, откуда взялся на Костроме «князь великий» и что значит «отпустил мя всея Руси». Если видеть здесь (как делали обычно исследователи[499]) указание на «великого князя всея Руси», т. е. Ивана III, то опять-таки непонятно, когда и каким образом у Никитина оказалась на Костроме «ыная грамота» этого князя. Очевидно, московский книжник, обрабатывавший протограф Троицкого списка, не хотел допустить, что Никитин мог путешествовать только на основании грамот тверского князя, и вписал пояснение к словам «князь великий» — «всея Руси». Приписка эта, сделанная, как обычно в таких случаях, над строкой, была внесена писцом Троицкого списка не на место, откуда и получился бессмысленный оборот «отпустил мя всея Руси добровольно».
Стилистическая правка в редакции, представленной Троицким списком, сводилась прежде всего к замене простых, бытовых выражений более книжными. Человек грамотный и любознательный, Афанасий Никитин не был профессиональным писателем-книжником и не умел (или не хотел) заниматься тонким «плетением словес». Рассказ о своем путешествии он начал в почти устной, немного монотонной манере: «Поидох от Спаса святого златоверхого... и поидох вниз Волгою и приидох в манастырь Калязин... И с Колязина поидох на Углеч, с Углеча отпустили мя добровольно. И оттуду поидох с Углеча и приехал есми на Кострому... И отпустили мя добровольно. И на Плесо приехал есми добровольно. И приехал есми в Новгород Нижней... И они мя отпустили добровольно...» (Э, л. 442-442 об.). В Троицком списке этому безыскусственному рассказу придана более книжная форма; вместо четырехкратного повторения, «добровольно» встречается только два раза (Т, л. 369). Видоизменены в Троицком списке названия христианских праздников, вместо бытовых наименований даны официальные: языческая «Радуница» заменена «Фоминой неделей» (Э, л. 444; Т, л. 371 об.), «Оспожин день» назван «Успеньем богородицы» (Э, л. 445 об.; Т, л. 374 об.; ср. 373 об.). Вместо устного «однова» (3, л. 449) мы читаем в Троицком списке «единожды» (Т, л. 379 об.). В летописной редакции упоминаются индийские «мужики и жонкы» (Э, л. 444); в Троицком списке им соответствуют «мужи и жены» (Т, л. 372); в летописной редакции упоминаются «сосци голы» (Э, л. 444 об.); в Троицком — «груди голы» (Т, л. 372). Но особенно выразительна одна поправка. При описании индийской одежды Никитин многократно отмечает, что индийцы — от «слуг» до «бояр» и «князей» включительно — носят «фату», обогнутую «на гузне» (Э, л. 444-444 об.; ср. лл. 448 и 449). Редакция, представленная Троицким списком, постаралась устранить это грубое выражение — здесь мы читаем (несколько раз подряд), что фата у индиан обогнута «на бедрах» (Т, л. 372). Однако здесь же мы обнаруживаем и ясное свидетельство того, что редакция, отличающаяся более книжным изложением, является вторичной и что первоначальному тексту было свойственно просторечие. Как это часто бывает с редактором, исправляющим чужой текст, создатель троицкой редакции проявил непоследовательность, — удалив «гузно» в одном месте, он оставил его в других местах: как и в летописной редакции, здесь говорится, что у «Бута» «гузно» обвязано «ширинкою» и что богомольцы, съезжающиеся в Парват, носят «на гузне плат» (Т, л. 378 и 378 об.).
Восходящая, как и летописная редакция, к протографу, редакция, представленная Троицким списком, в ряде случаев, как мы видим, дальше отстоит от него в тех местах, где первоначальный текст Никитина был подвергнут в ней значительной стилистической и политической правке.
Как же можно представить себе историю дошедших до нас редакций «Хожения за три моря»? Летописная редакция «Хожения», как мы уже знаем, непосредственно связана с двумя летописями — Софийской II и Львовской. Как попало «Хожение» в состав этих летописей?