Ильин А. Подробный атлас всех частей света. СПб., 1882; Воробьев Н.И. Хожение за три моря. – Учен. зап. Казан. гос. пед. ин-та, 1939, вып. 1, с. 112–113). Пояснение «то есть город индѣйскый» понадобилось Афанасию Никитину, вероятно, чтобы читатель не принял индийское название за созвучное русское слово (умри – повелит. наклонение от умереть). В Троицком изводе написано, что от Умри до Джуннара (см. след. прим.) Никитин шел не 7, а 6 дней. Это разночтение можно объяснить тем, что буквы древнерусского алфавита з (земля), имевшая числовое значение 7, и s (зело), соответствовавшая цифре 6, похожи по написанию, и переписчик при неясности написания в рукописи, которой он пользовался, мог принять одну букву за другую. По мнению Р.X. Ажалиева, причина ошибки в другом: переписчик перепутал эти буквы, имевшие одинаковое звучание, в результате так называемого внутреннего диктанта, при котором писец проговаривал то, что переписывал. Однако в другом случае Ажалиев признает, что расхождение цифр в разных изводах «Хожения» произошло в результате графической ошибки, когда переписчик «трехмачтовое» Т (щ), означавшее число 300, принял за ПІ, означавшее число 18. Поэтому сумма награды, получаемой купцом, в Летописном изводе равна 300 тенкам (Л, л. 451), а в Троицком— 18 (Т, л. 382). Ажалиев верно замечает, что сопоставление цен на пленных и рабов говорит в пользу большей суммы (Ажалиев Р.X. Загадочные числа древних рукописей. – Русская речь, 1983, № 4, с. 91–94). Добавим, что при описании похожей ситуации Никитин в другом месте называет сумму 1000 тенек (Л, л. 450 об.).
71до Чюнеря – Джуннар (Джунанагар – «старый город»), расположен к востоку от Бомбея. По предположению И.П. Минаева, речь идет о цитадели на скале к юго-востоку от современного города; в окрестностях многочисленны буддийские пещерные храмы и монастыри. По мнению М.К. Кудрявцева, идентификация Чюнера с Джуннаром не может считаться окончательной. Описание Афанасия Никитина больше напоминает Даулатабад. Крепость Даулатабада возвышается на громадной гранитной скале более чем на 160 м над окрестной местностью и производит впечатление каменного острова. Пробитая в скале тропа, пишет М.К. Кудрявцев, очень узка. «Расстояние от Чивиля до Даулатабада, может быть, – замечает М.К. Кудрявцев, – несколько больше указанного Афанасием Никитиным, тогда как расстояние до современного Джуннара значительно меньше» (см. Вопросы истории, 1982, № 6, с. 141). Однако следует отметить, что речь в данном случае идет о расстоянии по прямой; во‑вторых, хан, названный далее Афанасием Никитиным, находился именно в Джуннаре. Наместником в Даулатабаде был Юсуф Адиль-хан Саваи.
72Асатхан Чюнерскыа индийский, а холоп меликътучаровъ – Асад-хан джуннарский, выходец из Гиляна, упоминается в индийских хрониках как лицо, близкое Махмуду Гавану, великому везиру, носившему почетный титул мелик-ат-туджар (повелитель купцов). Асах-хан Гиляни командовал конницей во время похода на Келну в 1469–1470 гг. под начальством Махмуда Гавана. Близость его великому везиру стоила ему головы: он был зарублен палачом в 1481 г. вместе с Махмуд Гаваном.
73 А меликътучар – ходжа Махмуд Гаван (1405–1481), выходец из Гиляна, где при дворе владетелей Восточного Гиляна его предки занимали высокие гражданские посты. Его семья оказалась в опале, и он занялся торговлей. Прибыв по торговым делам в порт Дабхол, Махмуд Гаван в 1455 г. приехал в Бидар, где был приближен ко двору Ала-ад-дина Ахмед-шаха II, правившего с 1433 по 1457 г. Занимая высокие посты при его ближайших преемниках, Махмуд Гаван участвовал едва ли не во всех войнах, которые Бахманидский султанат вел с соседними государствами. Эту особенность биографии и подчеркивает Афанасий Никитин, говоря, что он «бьется с кафары 20 лѣт есть, то его побивают, то он побивает их многажды», однако, как видим, военная деятельность Махмуда Гавана ко времени приезда Афанасия Никитина насчитывала несколько менее двадцати лет. В 1463 г., со вступлением на престол малолетнего Мухаммеда III (брата Низам-шаха) Махмуд Гаван стал великим везиром и добился централизации государственной власти и временного равновесия соперничавших группировок правящей знати: «иноземцев», к которым принадлежал сам, и «деканцев» из обращенных в ислам представителей местной знати. Деятельность Махмуда Гавана подробно описана в двух индийских хрониках – Мухаммеда Касима Фериштэ и его современника, Али ибн Азизуллы Таба Табаи; сохранилось и собрание писем и посланий Махмуда Гавана. После войн, свидетелем которых был Афанасий Никитин, Махмуд Гаван провел административную реформу, по которой вместо четырех наместничеств (тарафов) государство было разделено на восемь наместничеств, и военно-финансовую реформу, по которой каждый военачальник получал деньги из казны лишь за то количество войск, которое он выставлял в действительности, а не номинально; крепости были подчинены непосредственно центральной власти. Эти решения, ограничив власть тарафдараов, вызвали новое обострение борьбы между соперничавшими группировками. Несмотря на уступку «деканцам» – теперь, как отметил М.К. Кудрявцев, они стояли во главе пяти наместничеств из восьми, – Махмуд Гаван не смог предотвратить столкновения. Заговор против великого везира возглавил Мелик Хасан (см. прим. 104). Заговорщики представили Мухаммед-шаху III подложное письмо, составленное от имени Махмуда Гавана, который якобы приглашал правителя соседней Ориссы вторгнуться во владения Бахманидов, так как он, Махмуд Гаван, слишком устал от произвола шаха. К письму была приложена печать Махмуда Гавана с его монограммой (тугрой). Вызванный к шаху Махмуд Гаван заявил: «Печать моя, но письма я не писал» (печать была поставлена рабом-секретарем, которого подкупили заговорщики). Молодой шах махнул рукой палачу, стоявшему наготове, и вернулся во внутренние покои, чтобы продолжить пиршество. Везир был казнен тут же в зале, вместе с ним был заодно обезглавлен и Асад-хан Гиляни, стоявший рядом. Казнь Махмуда Гавана развязала руки наместникам и ускорила распад Бахманидского султаната. Афанасий Никитин часто упоминает Махмуда Гавана, называя его, как было принято на Востоке, по титулу, рассказывает о численности его двора, личного войска, самого крупного по сравнению с другими наместниками, о том, как тщательно охраняется дом великого везира, какие походы он совершил, как скупил все драгоценные камни, привезенные из похода, совершенного его соперником Мелик Хасаном, и другие подробности, которые рисуют реальный, а не идеализированный, каким он предстает в придворных хрониках, облик этого крупного государственного деятеля Южной Индии.
74Хан же Асъ тьздит на людех – так отозвался Афанасий Никитин, увидев способ передвижения, когда большие носилки с восседавшим на них сановником несли на плечах слуги. В дальнейшем Никитин несколько раз описывает такую процессию. Говоря об индийских «боярах», русский путешественник пишет: «а все их носят на кровати своей на серебряных» (Л, л. 447). Эмира несли шестеро подобранных по росту слуг, которых через некоторое время сменяла другая шестерка слуг. Рядом следовали другие служители – с опахалом, ковром для отдыха и т. п. Перед ним вели верховых коней в парадном убранстве, за ним следовали всадники, отряд пехоты, слуги. Еще более пышный выезд был у первого визира: «седит на кровати же на золотой, – пишет Никитин, – да над ним терем шидян, с маковицею золотой, да везут его на 4‑х конех» (Л, л. 453 об.). Рассказывает Никитин и о выезде султанского гарема: «А женок две тысячи выезжает на конех и на кроватех на золоченых» (Л, л. 455). Ф. Бернье, описывая выезд жен императора Ауренгзеба, замечает, что «они передвигались на носилках, на плечах слуг, и на больших носилках, которые несли два верблюда или два маленьких слона вместо лошадей. Их, – продолжает французский наблюдатель, – окружала толпа служанок из Татарии и Кашмира, причудливо одетых и восседавших на красивых иноходцах. Сзади следовало еще несколько евнухов на лошадях в сопровождении большого количества пажей или слуг-пешеходов, с большими палками, которые бросались во все стороны, чтобы расталкивать толпу» (Бернье, с. 305).
75хоросанцев – здесь и далее – мусульмане неиндийского происхождения, выходцы из различных стран Азии и Африки, те самые «иноземцы», которые составляли в то время наиболее влиятельную группировку правящей верхушки. Это засилие «иноземцев» особенно бросалось в глаза и вызвало к жизни фразу Афанасия Никитина: «в Ындѣйской земли княжат все хоросанцы, и бояре всѣ хоросанцы» (Л, л. 446) или «а княжат хоросанцы, а воюют все хоросанцы» (Л, л. 447). Однако сам же путешественник пишет и об индийских «возырях», хотя они и были в меньшинстве при дворе Мухаммедшаха III (Л, л. 455 об. – 456).
78А привозят ихъ – имеются в виду кони для войска, а не воины-хоросанцы, как следовало по трактовке И.П. Минаева (Минаев, с. 50), перешедшей и в переводы (например, Чаев, 74). Это видно не только из перечня земель, откуда их «привозят все морем», но и из следующей за этим фразы: «И яз грѣшный привезлъ жеребца в Ындѣйскую землю».
77из Хоросанъские земли… из Орапской земли… ис Туркменьскые земли… ис Чеботайские земли – Афанасий Никитин перечисляет здесь места, откуда в Индию ежегодно привозили коней, в другом месте он добавляет к этому списку еще и Египет (Л, л. 450). Хорасан – «в средние века в Хорасану причисляли всю территорию от Большой Иранской солончаковой пустыни (Дешт-и Кевир) на западе до р. Аму-Дарьи и гор. Бадахшана на востоке и от Хорезмийской пустыни (ныне пустыня Кара-Кум) на севере до южной цепи Хиндукушских гор и до области Систан (Сеистан) на юге» (И.П. Петрушевский, 211). Хорасан, входивший в XV в. в состав династии Тимуридов, делился на четыре области с центрами в Герате, Балхе, Мерве и Нишапуре. Орапская земля – Аравия; в других местах летописной редакции фигурирует как «Оръобьстан» и «Рабостан». Туркестанской землей называли Туркестан, но также «и Кашгарию, ныне Синьцзян, часть Китая и восточную часть нынешнего Казахстана» (там же, 211, 229). Чагатайской землей во времена Афанасия Никитина называли Среднюю Азию – по имени Чагатайского улуса, которым правил Чагатай в 1227–1242 гг. и его потомки до 1370 г. В других местах Афанасий Никитин отмечает те же земли, потому что через них пролегали важные торговые пути (Л, л. 454), и то, что в Хорасане «варно», а в Египте и Аравии «силен вар» (Л, л. 453 об.).