сий Никитин сам был в Восточном Иране, так что уже это давало ему право в мусульманской среде в Индии называть себя «хоросанцем». Недоразумением представляется утверждение, что «индийцы неоднократно предлагали Никитину перейти в свою веру, но был и такой эпизод, когда Афанасий открыл им свою веру, – они доверились ему, не стали от него ничего скрывать – ни о еде своей, ни о торговле, ни о своих молитвах, ни о вере» (ПЛДР, вып. 5, с. 18). Афанасий Никитин различал «индеян» (индуистов) и «бесермен» (мусульман). Индусы, узнав от Афанасия, что он не мусульманин, не стали ничего скрывать от него – ни о своих молитвах, ни о вере, ни о еде, ни о торговле (там же, с. 456–457), но они не предлагали Никитину перейти в их веру, да и не могли предлагать, так как индуистом можно стать только по рождению. Предлагали Никитину, и притом неоднократно, перейти в их веру мусульмане (там же, с. 452–453, 466–467).
111а буты – бут (перс.) – идол, кумир; здесь боги индийского пантеона. Рассказывая далее о посещении индуистского храма, Афанасий Никитин дает описание некоторых виденных им статуй и скульптурных изображений. Слова Афанасия Никитина: «оны (индусы) сказывают: вѣруем въ Адама, а буты, кажуть, то есть Адамъ и род его весь» следует понимать в смысле поклонения идолам, и основаны они, по-видимому, как писал И.П. Петрушевский, «на плохо понятых путешественником объяснениях индуистов, у которых не было культа Адама… Возможно, Афанасий Никитин отождествил с Адамом Атмана, который, по учению брахманизма (индуизма), представляет первооснову всего существующего, мировую душу или божество (эпитет Брахмы), понятое в пантеистическом аспекте». Подобное мнение было высказано еще Минаевым (Минаев, с. 133–134). «Возможно, впрочем, – добавляет И.П. Петрушевский, – что здесь почитание индийского мифического первочеловека Ману отождествлено с иудейско-христианско-мусульманским почитанием первочеловека Адама» (Петрушевский, с. 223). Не отразилось ли здесь также представление об аватарах – перевоплощениях божества, известное в индуизме? Минаев был склонен отрицать это., хотя признавал, что учение это было известно Афанасию Никитину (Минаев, с. 133). Описывая храм Парвати, Афанасий Никитин называет несколько аватар, которые как бы рассказывают историю о том, «какъ бутъ чюдеса творил, какъ ся имъ являлъ многьши образы». См. прим. 114. В Индии Афанасий Никитин услышал об Адаме, когда ему рассказывали об острове Силян (Шри-Ланка). Гору Серендиб (ныне Пик Адама) христиане и мусульмане почитали, согласно легенде, как первый пункт в мире, куда ступила нога первочеловека Адама после изгнания из рая. См. прим. 143.
112А вѣръ въ Индѣи всѣх 80 и 4 вѣры – «Число это, – писал И.П. Минаев, – нужно принимать как приблизительно точное; различных сект в Индии всегда было много, и едва ли можно предполагать, что в XV в. кто-либо был в состоянии сообщить Афанасию Никитину истинную их цифру. Ученый добавлял, что в его время (статья написана в 1881 г.) известно 90 сект» (Минаев, с. 133). Считая возможной трактовку слова «вер» как сект и ответвлений индуизма, И.П. Петрушевский предполагал и другую возможность: Афанасий Никитин говорит: «а вѣра с вѣрою ни пиеть, ни ястъ, ни женится» – значит, он мог смешивать с религиозными сектами индийские касты и их подразделения, насчитывающиеся сотнями (Петрушевский, с. 222).
113и свѣщахся съ индтьяны поити к Первоти – это паломничество к индуистской святыне, к храму Парвати (Шрипарвати), подтверждает близость русского путешественника к местному населению. Судя по характеру разговоров, индусы, с которыми он «спознался», занимались торговлей и, следовательно, принадлежали к сословию вайшиев. А судя по характеру храма, посвященного Шиве и его супруге Парвати, они принадлежали к секте шиваитов. В этой-то среде Афанасий Никитин и почерпнул в основном свои сведения о торговле и о религиозных взглядах индусов. Интересно сравнение индусского храма как священного места с Иерусалимом для христиан и Меккой для мусульман. В другом месте он вновь возвращается к этому сравнению: «Тотъ их Иерусалимъ, а по-бесерменьскыи Мякька, а по-рускы Ерусалимъ, а по индѣйскый Парватъ (Т, л. 379). По всей вероятности, это храмовый комплекс, расположенный на южном берегу р. Кистны и, следовательно, по ту сторону границы Бахманидского султаната. Это – один из двенадцати наиболее почитаемых шиваитских храмов. Афанасий Никитин находился под влиянием рассказов своих знакомых и полагал, что храм Парвати, куда он с ними совершил паломничество, самый почитаемый. Сюда, записал он, «съезжается вся страна Индийская». Таким образом, здесь сказалось то же преувеличение, что и при оценке значения Бидара – «Бедер же их стол Гундустану бесерменскому» (38). Прямое сравнение христианских святых мест со священными местами других религий не часто встречается у средневековых европейских авторов, хотя, например, подобное сравнение есть у Марко Поло (59). Некоторые комментаторы считали, что в этом путешествии у Афанасия Никитина был только купеческий интерес: попасть на большую ярмарку. Однако следует заметить, что Афанасий Никитин и на ярмарках интересовался не только куплей-продажей. Описание ярмарки в Аланде он дополняет рассказом об индийских поверьях, а описание ярмарки у храма Парвати – описанием индийской скульптуры, сравнивая ее при этом с уже известными ему памятниками: храмовый комплекс Парвати «есть с пол-Твѣри»; статуя «бута» напоминает ему статую Юстиниана в Константинополе. См. прим. 120.
114их бутхана – бутханэ (перс.) – дом идола, кумирня, храм. По описанию конца XVIII в. храмовый комплекс Парвати состоял из нескольких храмов, обнесенных стеной, имевшей в длину 660 футов, а в ширину 510 футов; в ограде находились также сад и пруд. Ограда выстроена из правильно обточенных камней сероватого цвета и имеет в вышину от 24 до 27 футов. С внешней стороны ограда украшена резьбой – изображением фигур. В описании XVIII в. указаны лишь девять камней, вошедших в ограду и покрытых изображениями (Минаев, 131). Афанасий Никитин говорит о двенадцати «венцах» с изображениями, хотя называет далее лишь четыре изображения. Названные Афанасием Никитиным изображения не совпадают полностью с аватарами Вишну, которых к тому же десять. Первые три воплощения Вишну, согласно индийской мифологии, – рыба, черепаха и вепрь. Однако первая аватара связана с человеком: по одной из версий, Вишну спасает Ману, первочеловека. Как по изображению, так и по месту – четвертое, полностью совпадает с аватарой Вишну в качестве Нарасимхи, человекольва: «четвертое, человѣкъ, а образом лютаго звѣря». Ханумана нет среди аватар, но в мифе о седьмой аватаре – Вишну в облике Рамы, Хануман действует в качестве его союзника. Ганеша, бог с головой слона, сын Шивы и Парвати, так что его изображение должно было быть в храме Шивы. По-видимому, в описании Афанасия Никитина присутствует контаминация – он соединил в одно рассказы из разных мифов о разных богах.
115сажень – мера длины в русской системе мер: сажень = 4 локтя = 8 пядей. Московская система опиралась на пядь в 19 см (малая пядь), локоть в 38 см и сажень в 152 см; новгородская – на пядь в 22–23 см, которой соответствовал локоть в 44–46 см и сажень в 174 см (до конца XV в.).
116на чюдо бутово – здесь ежегодный праздник в честь Шивы, отмечаемый в феврале – марте; носил название Шиваратри («ночь Шивы»). Что речь идет именно об этом, отмечаемом по всей Индии празднике, свидетельствует описание, которое Афанасий Никитин дал изображению «бута», перед которым стоит скульптурное изображение быка. См. прим. 120–121.
117и бороды, и головы, и хвосты – место неясное; возможно, последнее слово попало сюда случайно, так как часто встречается в предшествующем тексте; в Троицком изводе этого слова нет.
113по двѣ шешь кѣни …по четыре футы – кени, серебряная монета, известная и на севере Индии; шеш (перс.) – шесть. Обычно понимали это место как указание на монету в 6 кени (Минаев, с. 130; Петрушевский, с. 224). При чтении: «по двѣ шешь кени» получается, что пошлина варьировалась, брали в пользу храма от двух до шести кени. О футах см. прим. 107.
119А съезжается к бутхану всѣх людей – называя далее общее число приезжающих на торжественный праздник, Афанасий Никитин, видимо, хотел сказать, что их великое множество (ср. рус. тьма «темь»). Лек – лакх (инд.), 100 тысяч. Буквально получается: «двадцать тысяч лакхов, а бывает, что и сто тысяч лакхов». Но число «лакх» может означать и просто большое множество. В переводе Н.С. Чаева слово «лакхов» опущено. В комментариях И.П. Петрушевского – «всех людей было тысячу леков». В действительности, в тексте «Хожения» по Троицкому изводу, с которого делался перевод, стоит «бысть», которое переведено как «было». Однако правильный текст читается в Летописном изводе – «бысты», что по-тюркски значит «двадцать».
120бут… аки Устенеянъ царь Цареградскый – Афанасий Никитин описывает статую Шивы, атрибутом которого являлся трезубец («копие» Афанасия Никитина), а спутником – бычок Нанди («а перед бутом стоит вол»). Некоторые комментаторы видели в нем то Будду, то Ханумана. Действительно, слово «бут» первоначально означало Будду, но затем было перенесено на всякого вообще идола (ср. прим. 111). «Афанасий Никитин не мог найти в Индии, – писал И.П. Петрушевский, – ни буддистов, ни буддийского культа» (Петрушевский, с. 222–223). Афанасий Никитин видел священный шнур, перекинутый через плечо Шивы, но не понял этого, отсюда появилось: «хвост у него через него» (ср. перед этим: «а хвост через него сажень»). В сумеречном свете рассматривая храмовые изображение, Афанасий Никитин, наслышанный о Ханумане, казалось, разглядел «видение обезьянино». Долгое время считалось, что Афанасий Никитин, даже если допустить, что он ранее бывал в Константинополе, не мог сам видеть статуи Юстиниана I (527–567 гг.), «так как еще до завоевания Константинополя османскими турками (1453) этой статуи уже не было на месте, оставалась только служившая для нее пьедесталом порфировая колонна» (Петрушевский, с. 224–225). Поэтому комментаторы «Хожения» полагали, что сравнение индийской статуи со статуей византийского императора могло быть навеяно описанием этой статуи русскими паломниками – Стефаном Новгородцем (около 1350 г.) или дьяконом Зосимой (1420 г.). «Тут стоит столп чуден вельми, – записал Стефан Новгородец, – а по верху стоит У стенная велик на коне, велми чуден, аки жив, в доспесе одеян срацинском, грозно видети его, а в руце держит яблоко злато велико, а на яблоце крест, в правую руку от себя простре буйно… на Срацинску землю к Иерусалиму». Зосима также говорит, что Юстиниан «правую руку держит распростерту». Это положение руки и дало повод Афанасию Никитину для сравнения: «да руку правую поднялъ высоко да простеръ еѣ, аки Устенеянъ». О статуе Юстиниана упоминают и западные путешественники. Так, Клавихо, побывавший в Константинополе в 1404 г., пишет, что всадник «держит правую руку высоко, с кистью открытой». Как установила О.А. Белоброва, статуя Юстиниана не была разрушена в 1453 г.: статуя стояла на колонне еще в 1490 г. Об этом свидетельствует Гартман Шедель; книга его с изображением статуи вышла из печати в 1493 г. –