оюз. Наличие этой огромной политико-бюрократической структуры, верхи которой связаны с США множеством экономических и карьерных уз, сильно облегчает Америке управление Европой. В противном случае приведение к единому знаменателю множества разных по политическим ориентациям, культурным традициям и экономическим показателям европейских государства стало бы очень трудной задачей. В-четвертых, Европа и Северная Америка представляют собой относительно сплоченную культурную и цивилизационную общность в море связанных с европейской цивилизацией, но всё же чуждых ей национальных и культурных образований. Я уж не говорю о Китае и Индии. Даже Россия, например, или Латинская Америка, при всей их очевидной цивилизационной родственности Европе на каком-то глубинном уровне принципиально чужды ей – в чем, кстати, сама Европа не дает оснований усомниться. Россия для Европы вот уже на протяжении веков – либо предмет злобной насмешки, либо страшное пугало. И абсолютно исключено, чтобы Европа, будучи в какой-нибудь ситуации поставлена перед выбором, предпочла бы Россию Америке.
В общем, европейские государства вот уже более полувека живут в условиях ограниченного суверенитета. И если США удастся реализовать идею трансатлантической зоны свободной торговли, то есть привязать хозяйство Европы к своей экономике, то на месте особых отношений Европы и США может возникнуть что-то вроде реального Трансатлантического союза. США просто сожрут Европу, а мы мало что сможем противопоставить такому монстру.
– Относительно недавно в мире наблюдалась тенденция к консолидации, объединению и укрупнению государств, созданию союзов и коалиций. Сейчас на фоне процессов глобализации идет обратный процесс?
– Не думаю. Союзов и коалиций меньше не становится, но определенно появляется больше государств. С одной стороны, это процесс естественный. Образно говоря, глобализация – это своего рода сепаратор. В вихре глобализации происходит отделение общих и универсально значимых «частиц» (таких, как права человека, рынок, демократия) от «частиц» партикулярных, местных, локально значимых. И те и другие обретают свой, так сказать, профиль. Поэтому глобализация и «локализация» – это тесно связанные друг с другом процессы. Даже появился такой термин – глокализация. И разделение больших государств на маленькие в ходе формирования новых или пробуждения старых национальных идентичностей – это естественное следствие или, может быть, сопутствующее глобализации явление.
Но есть и другая сторона дела. Мировому хозяину, обладающему несоизмеримой с другими игроками культурной, экономической и военной мощью, легче иметь дело со множество мелких и бессильных партнеров, чем с государствами и объединениями, которые могли бы стать реальными конкурентами. И США всеми силами способствует разделению и хаотизации мира. Лучший пример здесь – бывшая Югославия, мощное федеративное государство, лидер движения неприсоединения, страна, обладавшая высоким уровнем жизни и одной из самых мощных армий в Европе, – расколотая теперь на множество мелких государств с не-устоявшимися не то что экономиками, но даже названиями. А ядро единства Югославии, Сербия, была, по сути, изнасилована – разбомблена и расчленена коллективным Западом. А в нынешней ситуации Запад хотел бы, чтобы такая же судьба была уготована и России.
– Раньше Запад оправдывал свою ненависть к нашей стране борьбой со «страшным злом» – коммунизмом. Что же его сейчас так раздражает в России?
– На Россию ополчились США, а также Европа и другие сателлиты Америки и зависимые от них государства. Этот поход полумира против России – свидетельство огромного влияния Соединенных Штатов.
У этого антироссийского безумия по меньшей мере три основания. Сначала – традиционная, как уже было сказано, неприязнь Европы к России. Страна слишком большая, слишком сильная, по европейским масштабам, вроде бы и европейская, но и азиатская, вроде бы и покоряющаяся, но до конца никак не интегрируемая.
Другое основание – осознание Западом своей роковой ошибки на рубеже веков. Ведь всем казалось, что глобальной драме борьбы сверхдержав пришел конец, холодная война закончилась безоговорочной победой США, а власти новой России готовы лизать руку новому хозяину мира. Но победители так увлеклись своим триумфом, что даже не заметили, как всё возвращается на круги своя: Россия вновь стала претендовать на роль сверхдержавы. Вот и представьте: 70 с лишним лет сложнейшей борьбы за мировое господство, чудовищные затраты ресурсов, человеческих сил и жизней, наконец, победа. И вот, оказалось, что всё надо начинать сначала, причем на условиях, может быть, даже худших, чем прежде.
Ну и третье основание: в западном лагере скопилось слишком много проблем, и у Запада появились противники, способные совместно пусть если и не бросить ему открытый вызов, то во всяком случае создать конкуренцию в политической, экономической и даже в военной области. Возникает предчувствие близкой деградации и даже гибели Запада. Это ощущается и самим Западом, прежде всего США, заставляя его судорожно искать средство спасения от надвигающихся бед. Россия в этой гипотетической конструкции спасения Запада – ключевой элемент. Расправившись с Россией, Запад выбьет из рядов своих конкурентов ключевое звено и получит решающие ресурсы, гарантирующие ему реализацию планов мирового господства.
– У многих государств есть национальные идеи-малые или большие, «плохие» или «хорошие». Многие считают, что Россия к настоящему времени свои «ориентиры» утратила. Почему это произошло и что может стать новой национальной идеей для нашей страны?
– Думается, наша страна потеряла ориентиры в конце 1980-х годов, и эта утрата привела к распаду огромного государства, к несчастью и гибели многих людей. До этого момента национальной идеей, национальным ориентиром или, точнее, официальным социальным ориентиром было движение к коммунизму как царству справедливости и материального изобилия. Эта идея, или этот ориентир, похоже, так напугали инициаторов и бенефициаров революции 1990-х годов, что они даже внесли в Конституцию запрет государственной идеологии. Тем не менее, потребность в ней ощущалась, и при Ельцине даже организовали как-то комиссию по созданию национальной идеи, но ее работа, естественно, кончилась ничем, ибо практическая пропаганда ориентировала народ на то, чтобы продать что-нибудь, не принадлежащее тебе, получить быстрые деньги и лизнуть руку хозяина. Вся российская история и все когда-либо существовавшие российские идеи были очернены, опошлены и дискредитированы. Были дискредитированы и их носители, а также и коллективный носитель – русский народ как общность. Практической идеологией, выливавшейся на страницы газет, стала смердяковщина (в варианте «как жаль, что нас не завоевали Наполеон, Гитлер, американцы, пили бы сейчас баварское пиво» и так далее).
Теперь вдруг после Крыма и в борьбе за Новороссию стало что-то складываться в национальном сознании с упором на идею нации и справедливости, но тут как тут снова в интернет и на газетные страницы повылазили новые Смердяковы. Но на этот раз они получили отпор, потому что новая национальная идея, как мне кажется, в России уже есть. Она живет на страницах прессы, в новых книжках писателей и ученых и, главное, в сознании многих людей. Просто она еще не сформулирована, то есть не выражена в чеканных формулах.
Я бы выразил это так: нация, сила, справедливость. Нация – это надэтническое единство людей русской природы и русской культуры. Сила – это способность и умение защитить себя, свою семью и свой народ. Справедливость – это руководящий критерий в любом деле и в любом суждении. Это звучит несколько высокопарно, но это не просто моя выдумка. Мне кажется, что это своего рода идейный экстракт из тысяч и тысяч споров, суждении и дискуссий на все публичные темы в нынешней поворотной ситуации российского развития.
Беседу вел Денис Кириллов
Ноябрь 2014
American Boy
На вопросы журнала отвечает радиоведущий Тим Керби
– Тим, что вас заставило покинуть родные берега?
– Я родился на окраине Кливленда. В таком месте, где преобладала афроамериканская, или негритянская, называйте, как хотите, культура. Я в нее, из-за цвета кожи, ассимилироваться не смог. Хотел, но мне не дали этого сделать. И я не видел там для себя будущего. Как стать успешным человеком, когда ты изгой в гетто, мне до сих пор непонятно! С другой стороны, к белой «улыбающейся» американской культуре, которую так любят либералы в Москве, я тоже не смог привыкнуть.
– Учитывая тот факт, что вы родились и жили в районе, где белых было очень мало, это не кажется странным.
– Я ощущал кризис идентичности. Тогда подумалось: не могу быть черным, не могу – белым, кто же я?! Все мои предки – славяне. Решил вернуться к корням. Российские либералы изнывают от того, что в России грязно, холодно. Им нравятся Соединенные Штаты, где жизнь, словно в торговом комплексе. Мне же по сердцу российские просторы, суровая зима. То, что для одного рай, для другого – ад.
Мне хотелось больше приключений, и я, уехав из США, сначала два года прожил в Казахстане (работал в Корпусе мира). Было сложно, но это была настоящая жизнь. Если взглянуть на норвежскую тюрьму, трудно не вскрикнуть: «Словно в хорошей гостинице!» Там можно прожить значительно дольше, чем в российской деревне. Но в первом случае человек в тюрьме, а во втором – свободен. И мне больше нравится второй вариант.
– Вам не нравится западная система ценностей, но ведь в конце 1980-х – начале 1990-х Россия ее усиленно копировала, и поэтому сегодня в значительной степени у нас западная жизнь. Почему же в России вам нравится больше, чем в США? Если бы РФ была Ираном или КНДР, например, разницу можно было бы уловить, но Россия по многим критериям вполне западное общество…