– А кто будет оценивать социальные инвестиции?
– Все социальные инвесторы, то есть люди, внесшие любой вклад (волонтерские часы, деньги или товары) в общественное благо. Если кто-то не участвует в социальной жизни, он автоматически теряет право оценивать других. В результате его заслуги равняются нулю и отношение к нему будет соответствующее. Посильный вклад может внести любой, даже ребенок из детского дома. Вообще, люди, выросшие в детских домах, привыкают к тому, что многие материальные вещи им достаются просто так. Это проблема иждивенчества. А если ребенок с детства приучается «зарабатывать», убирая территорию, участвуя в подготовке праздников и т. д., то у него формируется совсем иной подход к жизни. В одном из московских детских домов сейчас проводится такой эксперимент, когда дети получают смайлики за уборку комнат, участие в праздниках, помощь другим и т. д. И когда им привозят подарки, дети их как бы «зарабатывают» – получают их в обмен на свои смайлики, т. е. в обмен на то хорошее, что они сделали для других. Таким образом, они приучаются к мысли, что лучшие вещи достаются тем, кто их заслужил.
В нашей системе может участвовать любой человек, в том числе и с ограниченными возможностями. Например, в рамках проекта развития социального предпринимательства составляется список работ, которые корпорации часто отдают на аутсорсинг: уборка, переводы, программирование, юридические услуги, а также список компаний, занимающих социально ответственную позицию. Например, таких, где работают переводчики или программисты – инвалиды. Оба списка передаются корпорациям. Поскольку тем в любом случае необходимо нанять аутсорсеров, им предлагается отдать предпочтение фирмам/людям, заботящимся об общественном благе, и таким образом реализовать свою социальную ответственность.
– Существуют работающие примеры экономики заслуг?
– Да, на уровне пилотов в двух вариантах: корпоративном и территориальном. Территориальный банк заслуг помогает объединить на одной территории жителей, местные власти, предпринимателей и добровольцев для достижения их социального благополучия по принципу «менеджмента интересов». Корпоративный банк заслуг увязывает корпоративную социальную ответственность компании, программы волонтерства и мотивацию персонала. Тут оценивается вклад человека не только в виде непосредственной работы, но также его поведение в коллективе и воздействие на других. Допустим, один сотрудник не очень много делает сам, но поддерживает хорошее настроение в коллективе, что стимулирует достижения других. Корпоративный банк заслуг позволяет посчитать эти факторы, так как люди постоянно оценивают друг друга. На основе количества заслуг начисляется бонус. Таким образом, компания показывает, какие именно поступки поощряются.
Существующий политический процесс предполагает, что люди должны оцениваться на основе того, что они сделали для других. Но эта система извратилась до неузнаваемости. Ведь получается, что социально ориентированный человек направляет свою энергию на то, чтобы всё отдавать другим. При этом рядом всегда находятся бизнесмены, задача которых – собирать и сохранять. В результате все ресурсы очень быстро перетекают в бизнес-сектор. Затем бизнесмены нанимают политиков и финансируют СМИ, чтобы еще больше увеличить свои активы. В этой системе большинство людей оказываются в проигрыше. Это как игра, в которой один играет в поддавки, а другой – в шашки. На первый взгляд, кажется, что выигрывают оба, но по факту все ресурсы собираются у того, кто берет. В жизни не как в шашках – все решения принимают те, у кого больше ресурсов.
Экономика заслуг унифицирует принципы социальной жизни и предлагает единую логику для всех социальных процессов, будь то бизнес, благотворительность или общественная деятельность. Через 50 лет любой ребенок будет знать, что нужно сделать для людей, чтобы получить заслуги и стать политиком, бизнесменом и т. д. Всё будет прозрачно и понятно. Любой человек будет знать своего депутата. Ведь депутатом будет тот, кто за четыре года собрал больше всего заслуг. Отпадет необходимость проводить выборы и оплачивать рекламу в СМИ. Люди будут соревноваться в социальных проектах.
– Какова единица измерения заслуг?
– В банке заслуг есть своя валюта – лепта. Мы сейчас реализуем территориальный пилот в московском районе Щербинка. Планируем работать еще в Химках и в городе Юбилейный. Вообще запросов на банк заслуг очень много. Мы пытаемся воссоздать местные сообщества, когда люди не ждут, что их проблемы решат какие-то большие начальники в Кремле, а сами справляются со своими задачами.
Схема работает следующим образом. Допустим, один человек сделал что-то полезное для сообщества, получил лепту, принес ее в магазин, и ему сделали скидку. А предприниматель, который предоставил скидку и получил взамен лепту, на эту лепту «нанимает» другого человека, чтобы он убрал, например, прилегающую к его магазину территорию. Мы будем бороться за то, чтобы в дальнейшем за лепты можно было бы получить налоговые вычеты, субсидии и т. д. Нужно сделать так, чтобы совершать хорошие поступки стало выгодно. В России местные сообщества разрушены, а ведь это основа жизни людей. Именно поэтому у нас плохо развито малое предпринимательство. В Щербинке мы знакомим людей, и они начинают что-то делать друг для друга: сидят с детьми, гуляют с собаками, раскрашивают бойлерные и детские площадки, собирают деньги на социальные проекты и т. д. Именно таким образом работает территориальный банк заслуг.
– А законодательно этот процесс поддерживается?
– Сейчас разрабатывается закон о социальном предпринимательстве, но это процесс не быстрый. Хотя власти очень стараются. Я даже удивлен такому интересу с их стороны.
– Как вы пришли к «экономике заслуг»?
– Я закончил МГИМО, причем два факультета – экономический и юридический. Стал работать трейдером в компании ЛУКОЙЛ, продавал нефть на экспорт. Такую работу сложно назвать интересной, так как я продавал товар, который не нуждался в рекламе. Покупатели стояли в очереди. Однажды я долго торговался, получил лучшую цену, но меня никто не похвалил, наоборот, поругали, так как деньги должны были оседать за рубежом, а не приходить в Россию. Поняв, что инициатива наказуема, я уволился и пошел работать в Русский банк развития. Там тоже было скучно, но у меня завязались знакомства во властных структурах. Я стал частным консультантом и оказывал лоббистские услуги: сводил чиновников и бизнесменов и помогал в оформлении документов. Это было в начале нулевых годов. В 27 лет у меня случился личный кризис. Поводом послужил один контракт: мне предложили оказать помощь в получении денег из бюджета, которые были выделены солдатам за участие в боевых действиях. Ребята, которым эти деньги полагались, все погибли, но в государственном бюджете расходы были уже предусмотрены. Я понял, что занимаюсь не тем делом, и перестал работать лоббистом. Стал искать себя, ездил по монастырям, был в Индии.
Приятель посоветовал мне прийти в храм Христа Спасителя, к мощам святого Андрея Первозванного, и спросить у Бога, что делать. Это был интересный опыт. В очереди пришлось стоять больше шести часов. Люди вроде бы идут прикоснуться к божественному, но ведут себя друг с другом так, будто в ад ломятся за деньгами. Подойдя к мощам, я задал вопрос: «Что мне делать?» И вдруг у меня в голове вспыхнул яркий свет. Знающие люди сказали, что это знак и теперь Бог будет меня направлять. Очевидно, сработало. Постепенно, общаясь с интересными людьми, я пришел к идее экономики заслуг, создал лабораторию и занимаюсь полезным делом, которое мне очень нравится.
Беседу вел Сергей Правосудов
Декабрь 2012
Франко-русский союз
На вопросы журнала отвечает исследователь культуры Белой эмиграции, заведующий кафедрой русского языка и литературы Государственного университета Ниццы профессорРене Герра
– Рене Юлианович, когда на улицах Парижа появились баррикады и Франция оказалась на пороге гражданской войны, вы были студентом, уже писавшим в Сорбонне магистерскую диссертацию. Эти события весны 1968 года вспоминают как «красный май». Скажите, почему левые идеи были столь привлекательны для парижского студенчества? Что заставило молодых французов идти на столкновение с полицией под красными флагами, с портретами Мао, Троцкого, Кастро, Ленина и Маркса?
– К моему сожалению, на улицу пошли тогда даже некоторые дети русских эмигрантов первой волны. Это не просто мода была, увлечение… Тогда было немало людей, которые действительно думали, что после такой революции может наступить «светлое будущее». Молодые идеалисты искренне верили в то, что если коммунисты возьмут власть, жизнь во Франции будет намного лучше.
Помню, в общежитии появилось огнестрельное оружие. Скажу честно, я просто уехал тогда из Парижа от греха подальше: мало ли, шальная пуля, а участвовать в этих беспорядках я, конечно, не собирался. Ситуация же была, что называется, на грани. Постоянные столкновения с полицией. Было несколько жертв. Не одну неделю стояли трехметровой высоты баррикады. После «красного мая» многие парижские улицы заасфальтировали, чтобы из булыжника нельзя было построить их снова. Чудо, что не произошло настоящего кровопролития.
Что говорить, в 1968 году коммунисты могли взять во Франции власть голыми руками! Просто они тогда испугались гошистов (маоисты, троцкисты, анархисты). Предпочли остаться в оппозиции – это проще.
– Почему многие видные французские писатели – Ромен Роллан, встречавшийся и любезно беседовавший со Сталиным в 1935 году, Андре Жид (до своего путевого очерка «Возвращение из СССР»), Анри Барбюс – симпатизировали левым, советской власти?
– Большевики были по-своему гениальны. Они смогли привлечь на свою сторону многих западноевропейских интеллектуалов. Какими методами? Если писатель придерживался правильных, с точки зрения советской власти, убеждений, в Союзе его переводили и печатали миллионными тиражами. Человек вообще слаб. Любой же писатель начинает просто млеть от счастья, когда его переводят и издают огромными тиражами.