Алексей Петрович понял что проиграл. Он ещё мог выловить тех, кто на вечере не присутствовал, но даже если бы все они поддержали его точку зрения, голоса разделились бы пополам. Хотя Гриша сомневался, что Анчо Мухоморщик поддержит войну, как и паромщик Родионов.
Народ отправился слушать вторую часть, а Тропинин в сердцах покинул «Олимп». Разумеется, Грише пришлось отправится с начальником, так как членом клуба он не являлся, а спорить с работодателем не желал.
Несколько дней после заседания Тропинин ходил сам не свой. Забросил дела, даже вроде как постарел и хромота стала заметнее. Кафе и рестораны больше не посещал, целый день сидел в своем Присутствии и раскачивался в кресле положив ноги на журнальный столик. Гриша так и не понял из-за чего начальник переживал больше — из-за невозможности выступить против испанцев или из-за того, что получил отлуп от других членов Правления. Проигрывать споры и оставаться в меньшинстве он явно не привык.
Однако, Алексей Петрович не стал бы тем, кем стал, если бы долго находился в плену хандры и расстроенных чувств. В какой-то момент его покачивания приобрели опасную амплитуду, так что передние ножки кресла стали отрываться от пола. Работа мозга явно требовала какого-то выхода.
Как уже понял Гриша из отдельных замечаний и мыслей вслух, главный вопрос для Алексея Петровича заключался в том, от чего можно получить больше пользы, от участия в разгорающейся войне или от соблюдения нейтралитета? С одной стороны Тропинин отчего-то верил, будто Испания из-за европейских войн потеряет контроль над американскими колониями. Используя момент, Тихоокеанские штаты могли продвинуться южнее залива Сан-Франциско, присоединить почти необитаемую Верхнюю Калифорнию. «Пока на эти земли не заявили права мексиканские бродяги, которые всё равно в конце концов, уступят их Штатам» — вот так непонятно формулировал мысль Алексей Петрович.
С другой стороны, начальник с радостью обменял бы любое из возможных приобретений за признание независимости. А вступление в войну на любой стороне подвергало эту стратегическую цель немалому риску.
Виктория существовала в состоянии неопределенности. Вроде Вермонта до присоединения к США, или пресловутого Берега Москитов. В банке Виктории, насколько знал Гриша, лежали отдельным фондом одиннадцать миллионов триста шестьдесят две тысячи четыреста восемьдесят один рубль и девяносто четыре копейки серебром. Почему-то именно эту сумму Тропинин считал достойной платой за независимость. И собирался при случае всучить российским властям. Или испанским. Или британским.
— Никто не может запретить мне провести частную военную операцию, — неожиданно произнёс Тропинин, перестав раскачиваться.
— Частную?
В представлении Гриши частная военная операция означала разбой, пусть его и называют иначе. С другой стороны, Ост-Индийские компании ровно тем самым и занимались. Но они действовали с разрешения своих правительств и действовали против тех, кого обычно называли дикарями.
Тропинин же разрешения не получил даже от Складчины, а испанцы при всех их причудах, дикарями не являлись.
— Манильские галеоны! — с торжеством провозгласил Тропинин, подняв указательный палец.
Гриша вздохнул. Разбой обернулся всего навсего пиратством. Манильские галеоны являлись давним бзиком начальника. Его детской мечтой, как он утверждал. Но до сих пор это оставалось в рамках досужих размышлений и мечтаний.
— Надо выпить кофе, — сказал Алексей Петрович, поднялся и потянулся за шляпой.
Они прошли по Иркутской улице почти до самого конца и устроились в небольшой кофейне, единственным преимуществом которой являлось отсутствие в такой ранний час посетителей.
Тропиин сделал несколько глотков кофе из большой чашки и раскрыл карманный географический атлас. Этот атлас считался школьным, его издали солидным по местным меркам тиражом в пару стен экземпляров, и пользовались книжицей не только в школах, но и в обиходе. Вряд ли кто-то решился бы плавать или воевать по таким картам, зато прикинуть, показать нужное место было куда проще на развороте книжечки, чем возиться с тубусами, большими листами карт или лоций. Атлас годился для разговора в кафе, в карете, просто на улице.
— Манильские галеоны! — повторил Тропинин и что-то пробурчал под нос.
Манильские галеоны считались неуловимыми. Про них все знали, знали даже случаях захвата английскими пиратами. Но никто из шкиперов Виктории не натыкался на них в море, хотя сотни шхун единовременно резали океанские волны. Конечно, Тихий океан огромен, и даже полоса преимущественных ветров, излюбленного маршрута торговцев, простиралась на сотни миль в ширину. Достоверно известно только, что галеоны выходили к берегам Америки где-то в виду устья Колумбии. Несколько кораблей в старые времена даже разбились на камнях Орегона, их обломки время от времени ещё выбрасывало на берег, а среди индейцев гуляла легенда о небольшом испанском отряде, что прошел вверх по Колумбии, где и погиб в стычке со свирепым горным племенем.
Затем корабли спускались на юг и делали остановку в заливе Монтерей. Со временем там построили крепость. Стоянка считалась относительно удобной, хотя её преимущества первооткрыватели сильно преувеличили. Тем не менее, именно в заливе Монтерей находились последние по пути в Акапулько достойные упоминания гавани, где можно набрать воды и переждать непогоду. Далее к югу, моряки вынуждены были даже раскапывать пляжи, добираясь до подземных вод, потому что вода на поверхности если и имелась, то непригодная для питья.
— Подловить манильский галеон на стоянке в Монтерей — давняя идея Ивана Американца, — сообщил Тропинин.
Гриша кивнул. Про эту историю он уже слышал. Упомянув её, Алексей Петрович как бы разделил ответственность с легендарной личностью. Хотя как это поможет ему избежать проблем, Гриша даже не представлял.
— У нас помнится был моряк-филиппинец, — подумал начальник вслух. — Мне бы хотелось с ним встретиться.
— Осито, — припомнил Гриша. Хотя секретарем он стал недавно, все прежние, а тем более незаконченные проекты изучил досконально. — Вряд ли с ним можно поговорить, так как парень числится в команде «Бланки» и сейчас скорее всего бедует на Галапагосах.
— Чёрт, верно! Но, помнится, был ещё один парень. Галка иногда расспрашивала его о делах на Филиппинах.
— Пабло, — выудил из памяти Гриша. — Но он не моряк. Работает в кожевенной мастерской, если не ошибаюсь.
— Не важно. Поехали, навестим Пабло. Хотя нет, лучше отправлю ему записку. Найдите мне кого-нибудь.
Гриша высунул голову за дверь и жестом подозвал ближайшего мальчишку, скучающего без дела. Тем временем Тропинин уже раздобыл чернильницу и перо (письменные наборы имелись практически в каждом заведении Виктории) и написал несколько слов на клочке бумаги.
Всего через полчаса к ним присоединился смуглый филиппинец, который сбежал от испанцев лет десять назад, во время заварушки в заливе Нутка. Его лицо выглядело довольно молодым, даже юным, хотя Гриша точно знал, что Пабло никак не меньше сорока.
Алексей Петрович угостил его чаем, шарлоткой и пирожным, и сразу же приступил к расспросам.
— Я правильно понимаю, что галеон выходит из Манилы где-то в июле?
— Не из Манилы, — поправил Пабло, дожевывая кусок яблочного пирога. — Китайские корабли, как у нас их называют, выходят из Кабите. И раньше они действительно выходили в конце июня, середине июля. И шли до Акапулько около шести месяцев. Лучший товар предназначен для Рождественской ярмарки. Так что за несколько недель до Рождества галеон обычно и прибывал. Часть груза, конечно, перевозили в Веракрус и дальше, в Испанию, но главное — это ярмарка.
— Значит отплывали с запасом, чтобы не опоздать?
— Так и есть.
— Хорошо. И что изменилось?
— Ну, давайте прикинем, — обстоятельно начал Пабло, растопырив пальца для счета. — Раньше у лоцманов уходило полтора-два месяца только на то, чтобы выйти через пролив Бернардино в открытое море. Требовалось дождаться нужного ветра и довольно долго маневрировать.
Но моряки нашли другой путь, попроще, и теперь выходят при любом ветре, а добираются до открытых вод за неделю. Кроме того капитаны перестали заходить так далеко к северу, чтобы поймать ветер.
— То есть теперь они выходит к американскому берегу южнее устья Колумбии?
— Гораздо южнее. Полагаю, где-то на широте Золотых ворот.
— Но ведь галеоны всё равно везут товар к Рождественской ярмарке? — уточнил Тропинин.
— Да, примерно в конце ноября они прибывают в Акапулько.
— Значит на нашей стороне океана ничего не изменилось, — подвел итог Тропинин. — Если в конце ноября они прибывают в Акапулько, то стало быть к верхней Калифорнии подходят примерно в конце октября, ведь ходу до Акапулько месяц, не считая забора воды в Монтеррей.
— Всё зависит от того, как быстро корабль пересекает океан, — счел нужным уточнить Пабло. — Они могут прибыть и раньше, и позже.
— Это понятно. Последний вопрос. Они всегда идут через океан в одиночку?
— Всегда! — заверил Пабло. — Такова была воля кроля. Один корабль в год, не больше.
Разговор с филиппинцем воодушевил Тропинина.
— Итак, — подвел он итог. — Нам нужно быть в Верхней Калифорнии к середине октября. Или чуть раньше. Лучше перестраховаться на случай если испанцы поймают хороший ветер. Плюс нам требуется время на подготовку. Скажем в августе мы могли бы выйти из Виктории. Слишком рано выступить тоже плохо. Если слухи о нас дойдут до южных гарнизонов, в Монтерей может нагрянуть целая армия.
— Вы хотите перехватить галеон возле берега?
— Нет. В море его атаковать бессмысленно. Не с нашими шхунами. Сперва захватим сам Монтеррей. Устроим ловушку и будем ждать, когда галеон бросит якорь.
План верстался прямо на ходу. Вернее никакого плана пока не имелось вовсе, а Тропинин лишь отзывался на ту или иную посетившую его мысль. Первоначально он собирался задействовать свою яхту «Елена», но в какой-то момент решил, что этого недостаточно. Он собирался взять как можно больше людей, потому что галеоны обладали серьезной силой и большой командой.