[179], национал–либеральные «Утро России», «Биржевые ведомости» и др. В Петрограде действовало «Общество 1914 года», ставившее своей целью освободить «русскую духовную и общественную жизнь, промышленность и торговлю от всех видов немецкого засилья». К началу 1915 г. в Обществе состояло 6 500 чел., среди них — члены Государственной Думы М. А. Караулов и С. П. Мансырев, издатель и публицист левых убеждений В. Л. Бурцев и первый переводчик марксова «Капитала» на русский язык Г. А. Лопатин. В Москве общество «За Россию» публиковало списки «вражеских германских фирм». «Немецкое засилье» было одной из постоянных тем думских заседаний, например, в 1915 г. тот же Мансырев выступил на одном из них с цифрами, свидетельствующими о преобладании немцев в МИДе[180].
Были ли основания для этой неслыханной по своему размаху волны «немцеедства»? Говорить о повальной измене «русских немцев», разумеется, нельзя, многие из них с честью исполняли свой воинский долг в рядах русской армии, но, в то же время, «без сомнения, часть немецкого дворянства симпатизировала своей праматери и даже покинула России, вступив в рейхсвер»[181]. Во время оккупации германской армией Прибалтики местные предводители дворянства открыто восхищались «успехами германского оружия» и призывали баронов посылать своих сыновей на помощь «освободителям»[182]. Враждебную России политическую деятельность вели находившиеся в Германии эмигранты–остзейцы — писатель и философ П. Рорбах, теолог А. фон Гарнак, медиевист И. Галлер, теолог Р. Зееберг профессор истории Т. Шиманн. Последний в течение многих лет «являлся экспертом Министерства иностранных дел Германии по российской политике и пользовался особым доверием Вильгельма II». Начиная с 1890‑х гг., Шиманн «был посвящен в секретную дипломатическую переписку, относившуюся к России. В 1909–1914 гг. он был, по сути, вовлечен в разведывательную деятельность как переводчик секретных документов, поступавших от секретаря Российского посольства в Лондонеостзейца Б. фон Зиберта (напомним, возглавлявшегося графом А. К. Бенкендорфом, — С. С.)»[183]. Шиманн и Рорбах в своих работах обосновывали идею расчленения Российской империи. Другой остзеец–эмигрант барон Ф. фон дер Ропп (между прочим, русский по матери) «был одним из организаторов и фактическим руководителем «Лиги инородцев России», созданной весной 1916 г. при участии германского внешнеполитического ведомства. В ее задачу входила организация антироссийской пропаганды в прессе нейтральных стран и, по возможности, государств — членов Антанты, а также среди национальных меньшинств России»[184]. С германским МИД сотрудничали бывший активный участник акции «Немецких обществ» по переселению немецких колонистов в Прибалтику С. Бредрих и бывший сотрудник А. В. Кривошеина в ведомстве землеустройства и земледелия Ф. фон Гакен. Э. фон Ёльзен и Г. Козак занимались пропагандой среди российских военнопленных[185]. Чиновник российского МИД вспоминал: «Один из дипломатических наших чинов, 1‑й секретарь миссии в Швеции барон Розен, был действительно из ярко немецкой шовинистической семьи, его родной брат сражался в рядах прусской армии, офицерами этой армии были и другие родные барона Розена». Другой российский дипломат немецкого происхождения барон Унгерн–Штернберг (Лиссабон) обвинялся печатью в германофильстве, и был оправдан, но, «когда произошел большевистский переворот, то он первый (и очень долго единственный) из русских дипломатических представителей перешел к большевикам. На этот раз, я думаю, «Вечернее время» было право…»[186].
Любое правительство в условиях войны не могло не предпринимать превентивных мер против крупной этнической общины, кровно и духовно связанной с противником. Наряду с чисткой государственных ведомств от «германского элемента», важнейшей такой мерой стали законы о ликвидации немецкого землевладения в России (1915): немцы–землевладельцы должны были продать свои земли с торгов. Но поразительна малая эффективность этого закона. Во–первых, в ряде западных губерний ликвидационные мероприятия вообще не проводились вовсе, т. к. там шли военные действия и эвакуация населения. Во–вторых, по непонятной причине были совершенно забыты Курляндия, Поволжье и почти вся азиатская часть страны. Но и даже в тех 29 губерниях и областях европейской России, где ликвидация все же осуществлялась, дело делалось чрезвычайно вяло. Из 33 тыс. 897 владений, внесенных в ликвидационные списки, общей площадью 2 млн. 739 тыс. 464 десятин к 1 января 1917 было окончательно отчуждено 1774 владений общей площадью 171 тыс. 648 десятин общей площадью 406 тыс. 485 десятин (т. е. приблизительно ⅐ запланированного). Причем, к 1917 г. процесс отчуждения фактически остановился[187].
То же самое наблюдается и в деле борьбы с «германизмом» в торгово–промышленной сфере: из 611 акционерных обществ, принадлежавших германскому или австрийскому капиталу, решение о ликвидации было принято только по 96, из них 62 сумели ее избежать (по другим данным в списки внесли 712 акционерных обществ, к июлю 1916 г. постановили ликвидировать 91 из них). Это при том, что в 1915 г. в России насчитывалось 2941 частных предприятий, частично или полностью принадлежавших германским или австрийским подданным[188].
Да и чистка госаппарата не увенчалась даже более–менее значительной «дегерманизацией». Во всяком случае, это касается элитных ведомств. Руководство того же МИД (министр С. Д. Сазонов и товарищ министра В. А. Арцимович) жестко и последовательно отстаивали своих немецких коллег. По мнению осведомленного современника, «германофильство» Сазонова, прежде всего, объяснялось его личными связями «с явно германским по своему происхождению, а отчасти и по симпатиям, большинством его ближайших любимых сотрудников по МИД. Иная позиция была прямо невозможна при сохранении этих лиц в дипломатическом аппарате на ответственных местах»[189]. Очевидное «немецкое засилье» обнаруживалось в самом ближайшем окружении императора: накануне войны в Свите насчитывалось более 20% немцев по этническому происхождению (37 человек из 177), количество же немцев–лютеран в Придворном штате колебалось от 17% (для первых чинов) до 6,4% камергеров[190]. За годы «борьбы с германизмом» ситуация никак не изменилась: состав Придворного штата «не только не «очищался» от сановников из русских немцев, но наоборот — самые высокие придворные отличия продолжали получать именно лица с немецкими фамилиями, несмотря на то, что с началом войны награждение этими отличиями было приостановлено. Показательно, что на фоне общего числа пожалований в высшие, первые и вторые чины Двора (27 чел.), состоявшихся за военный период, доля сановников с немецкими фамилиями равнялась одной четверти»[191]. В среде высшей бюрократии «дегерманизация» коснулась только гражданских губернаторов. К 23 февраля 1917 г. сановники с немецкими фамилиями среди основных категорий правительственной элиты составляли от 10 до 25%[192].
Т. е. почти за двести лет (во всяком случае, начиная с времен Елизаветы Петровны) количество немцев в «высших сферах»принципиально не уменьшилось. Не этим ли объясняется фактический крах «борьбы с немецким засильем» во всех областях российской жизни? Некоторые ее очевидцы думали именно так: «…вопрос о германском влиянии в довоенной России был настолько вопиющ, что с началом войны с Германией в 1914 г. из чувства национального самосохранения этому, можно сказать прямому вмешательству в русские дела соседнего, ныне враждебного, государства надо было как–то положить конец. По логике вещей, германскую чистку надо было начинать сверху, но ввиду той громадной роли, которую играли люди, так или иначе связанные с Германией в высшей петербургской бюрократии, это было совершенно немыслимо»[193].
Нельзя не согласиться с мнением современного историка о том, что нерешенность «немецкого вопроса» стала «одной из причин Февральской революции, в ходе которой большое значение имела антинемецкая риторика»[194]. Последнюю активно использовали оппозиционные самодержавию (и союзные между собой) группировки: придворная, во главе с великим князем Николаем Николаевичем (начальник его штаба генерал Н. Н. Янушкевич, Главноуправляющий землеустройства и земледелия А. В. Кривошеин и др.)[195] и политически–промышленная во главе с А. И. Гучковым, который контролировал значительную часть «немцеедской» прессы («Голос Москвы» и отчасти «Новое время» и «Вечернее время»). Похоже, что эти круги сознательно разжигали и провоцировали массовую антинемецкую истерию и шпиономанию, с целью дестабилизировать ситуацию в стране и на волне хаоса прийти к власти. Во всяком случае, новейшее исследование О. Р. Айрапетова о причинах немецкого погрома в Москве в мае 1915 г. дает серьезные основания для того, чтобы считать последний «репетицией февральского переворота 1917 г.»[196]. Сам же этот погром видимо нужно признать самым «горячим» эпизодом в истории внутрироссийского русско–немецкого этноконфликта: погибло пять лиц «австро–немецкой национальности» (четверо из них — женщины) и 12 погромщиков (в результате стрельбы, открытой войсками)