– Память можно попытаться возвратить. Если Лес позволит.
– Мы попытаемся, – поддакнул Сивин. – Возможно, и с НИИ Биотехнологий что-то прояснится. Ведь не зря тебя возрожденцы взяли в этот поход, зачем-то ты им здесь понадобился. Лесу нужны сведения.
Третий старший ничего не сказал. Он как будто утратил интерес к разговору. И Алекс вдруг понял, что он пристально глядит на Яну.
Старшие задали еще несколько вопросов. В основном насчет службы Шведа на объекте «Вектор». Алекс видел, что Швед рассказывает ровно столько, чтобы краевцы заинтересовались, не больше. Он ни разу не соврал напрямую, как поступила бы Яна, да, пожалуй, и сам Алекс. Но и всего, что знает, Швед тоже не открыл. Однако рассказанного оказалось достаточно, чтобы бородатые старейшины Края оживились. Слово «Вектор» явно было им знакомо. Поначалу они сидели неподвижно, как истуканы за их спинами, а сейчас переглядывались и многозначительно хмурили брови.
– Мы должны подумать, – наконец объявил Сивин. – Молодые гости могут идти. Проводи их, Мак.
Маком звали парнишку с забинтованной рукой. Он тут же выступил из тени и замер, поджидая Яну с Алексом. Алекс, поднимаясь, сказал:
– Вообще-то мне тоже интересно было бы послушать… Вдруг к Шведу вернется память, и он вспомнит, что должен мне сотню рублей? Я бы не хотел такое пропустить…
Но никто на его реплику внимания не обратил, и они с Яной пошли за Маком. По дороге девушка стала расспрашивать провожатого, давно ли он в Крае и чем здесь занимается?
– Тем же, что и все, – ответил парнишка, – служу Лесу.
– Ну и как, веселое занятие? – спросил Алекс.
– Правильное занятие, – степенно ответил краевец.
Пока дошли до отведенного гостям дома, он успел рассказать, что жизни до Пандемии не помнит. Сколько себя осознает, служит Лесу. Волю Леса таким, как он, передают старшие. Они лучше знают, как служить, могут все объяснить, они непогрешимы и всегда правы. Молодые, вроде него, с ними не спорят, слово старшего – закон, потому что через них вещает Лес.
– Вот, кстати, насчет старших. Там было трое, – подхватила Яна, – Дамара мы уже знаем. Второй Сивин. А третий? Его имя так и не назвали. Кто он?
– Звать его Асеем. Он старший.
Яну ответ не устроил, ей хотелось узнать побольше. Однако Мак ничего больше не мог добавить к уже услышанному. Для него слово «старший» было исчерпывающей характеристикой.
Оставшись наедине с Яной, Алекс заметил:
– Такое впечатление, что мы имеем дело не со всем Краем, а с каким-то отдельным кланом. Эти люди четко делятся на две касты: старейшины и бойцы. Бойцы все молоденькие. И они ничего не знают, кроме жизни в Крае, так что говорить с ними бесполезно. Для них, кроме Края, ничего не существует, им что армейцы, что Черный Рынок – одинаково чужие. Свои – только старшие.
– Ага, простой взгляд на жизнь, я тоже об этом подумала.
– А мне вот другое в голову пришло: может, это и есть цель Леса? Чтобы сделать людей вот такими простыми, чтобы не думали, а знали, что есть слуги одного хозяина – и есть враги. Может, Лес для того и пришел?
– Ну, ты загнул! Швед про древнего великана талдычит, ты – то про конец цивилизации, то про одного хозяина.
– Да. Я все об одном и том же. Как только человек начинает служить одному хозяину, Лес он, там, или великан, или не важно кто еще… в общем, как только вместо собственного разума он начинает беспрекословно слушать хозяина – это и есть конец цивилизации. Конец игры, понимаешь? Вот поэтому страшновато мне на краевцев глядеть.
– А армейцы? На них – не страшно глядеть? У них вроде нет хозяина.
– Армия Возрождения, если вдуматься, ничем от людей Дамара не отличается. Только с противоположным знаком. Эти служат, те воюют. Жизнь этих определяет служение Лесу, жизнь Армии Возрождения – война с врагом. Отними у Края служение Лесу – что останется?
– Судя по твоему тону, правильный ответ: «ничего не останется»?
– А если отнять у Армии Возрождения врагов – что останется? Какой смысл в их жизни будет? Ну, если, предположим, воевать не с кем?
– Я поняла, к чему ты клонишь. К тому, что мы – самые лучшие. А ты со своими книгами – вообще надежда человечества. Хотя и растяпа при этом. Слушай, они Шведа еще долго расспрашивать будут, а мне покемарить охота. Раз уж ты такой цивилизованный, то сделай одолжение, оборви вон те ветки, а то мне рядом с ними спать как-то не хочется.
– Все вспоминаешь, как на тебя растение напало?
Яна поежилась:
– Тебя бы так опутало ветками во сне, я бы послушала, что ты скажешь. Я вообще это дело не переношу – листики, кустики… Ну что, сделаешь или нет?
– Я бы сделал, но что наши хозяева на это скажут?
Алекс направился в угол и поводил фонариком, освещая ветки.
– Знаешь что, я не хочу это обрывать. Я их так передвину, что они далеко от тебя будут.
За этим занятием их и застал Швед. Алекс сдвигал ветки, перетаскивая их из угла, который облюбовала Яна. Растения были гибкие, но упругие. Сгибались легко, но потом так и норовили занять прежнее положение. Яна с опаской следила за работой, не приближаясь, и давала ценные указания, вроде того, что особенно подозрительные ползучие побеги лучше привязать к чему-то большому или придавить к полу изломанной мебелью – желательно выбрать что-нибудь потяжелее. И светила фонариком.
Швед вошел и остановился в темноте у двери, наблюдая за работой. Он молчал, и Алекс не сразу заметил его появление.
– О, явился! Ну, как поговорили?
Яна развернула луч фонарика. В руках Шведа блеснуло стекло – банка, на четверть заполненная густым текучим веществом.
– Чем это тебя угостили? – спросила девушка, с подозрением присматриваясь к жидкости, которая тускло отсвечивала в банке.
Швед пошевелил банку, глядя, как вещество янтарного цвета лениво плещется внутри.
– Вот какая штука. Рассказал я им немного из того, что вспомнил. Старшим то есть рассказал. Они еще больше заинтересовались, все вопросы задавали.
– Свет от идолов мигал? – поинтересовался Алекс.
– Какой свет? Почему мигал?
– Когда ты упомянул о «Векторе», зеленоватое свечение, которое испускали резные столбы, немного меняло интенсивность, – пояснил Алекс. – Разве ты не заметил?
– Не помню. Я тогда о другом думал. А гнилушки эти… ну, светятся. Я еще подумал, рожа Имира на них вырезана. Ну его, я даже не смотрел. Вот старшие давай мне вопросы задавать, а я говорю: не помню больше ничего. Они еще позыркали друг на друга, потом говорят, что могут мне помочь. Попросили меня выйти из круга, потом снова позвали, и вот эта банка у них.
– Бормотуха какая-то. – Яна сунулась к банке и с подозрением понюхала пахучие испарения янтарной субстанции. – Интересно, за сколько ее можно продать.
– Эту бормотуху нужно выпить, и память прояснится, так старшие говорят. Не сразу, конечно, прояснится, а понемногу. Пить нужно постоянно. В сон будет клонить, такой побочный эффект. Потом они еще такого питья сделают. У них Дамар вообще вроде мастера по всяким настойкам и отварам. Ну и помаленьку, шаг за шагом… что? Ты чего так смотришь?
Яна подбоченилась и пристально уставилась на Шведа:
– И ты, конечно, решил, что ловко их провел. Что своими намеками выманил у Дамара целебную настойку? Пообещал краевцам рассказать секреты, и они расщедрились в ожидании твоей откровенности. Да?
– А разве что-то не так? Они сказали, что это поможет восстановить память. Эх, пигалица, тебе не понять… а я все больше вроде что-то нащупываю вот здесь…
Швед постучал пальцем по лбу, при этом движении жидкость в банке колыхнулась, разбрасывая золотистые отсветы под лучом фонарика.
– Вроде всплывает что-то такое, будто жену припоминаю, дочка… Я дома редко бывал из-за службы, но она всегда меня узнавала, хотя маленькая была, совсем кроха. – Швед улыбнулся. – Что-то такое вроде совсем рядом, кажется, вот-вот нащупаю, все вспомню… но оно опять ускользает. И потом другие мысли приходят: а может, это неправда? Может, я сам это придумал, потому что очень хочется, чтобы так было – чтобы у меня не хуже, чем у других, дом, жена, ребенок… и тогда я сомневаюсь в том, что припомнилось. Вот такая штука.
– Так ты собрался это пить? – Яна заговорила с напором. – Ты что? Мы же не знаем, что старшие туда намешали! Ты послушай, Швед, не перебивай, послушай!
Девушка заговорила быстро, как будто опасалась, что ей не дадут закончить:
– Мы с Алексом как раз обсуждали краевцев. Они на две группы делятся, на старших, которые вроде как хозяева, но на самом деле никакие они не хозяева, а так, только голос, которым настоящий хозяин приказы отдает. А остальные – совсем бестолковые, ничего не помнят, ничего не знают. У них одно на уме: как бы Лесу услужить. И еще я слышала, что краевцы какое-то зелье всегда пьют. Причем постоянно!
– Ну, так это чтобы в Лес войти… – заикнулся было Алекс. – И потом, не все краевцы такие, это какая-то отдельная группа… вроде секты.
Но Яну было не удержать, она тараторила дальше:
– И я вдруг поняла, что они так превращают молодежь в слуг! У них разум отбивает, и память, кстати, тоже! Вот начнешь это пить и тоже захочешь Лесу служить! Может, не весь Край такой, я как-то других видела, они совсем не такие! У тех, у других, я бы ничего воровать не стала, они нормальные были! А вот Асей мне сразу странным показался, я потому и взяла его рюкзак, чтобы посмотреть! Подумала: у такого странного человека может что-то любопытное найтись.
Она перевела дыхание и продолжила:
– Память… да врут они, нарочно тебя обманывают, потому что это твое слабое место, понял? Ты вообще такой… ну, крепкий, что ли, неподатливый, а вот когда речь о памяти заходит, то сразу можешь размякнуть! Вот они твою слабину и нащупали. Не пей, а? Послушайся меня, вылей эту отраву. Вон туда, в угол, вылей! А старшим скажешь, что выпил и не помогает!
Алекс слушал и не верил своим ушам – откуда в Яне столько проницательности? Сейчас и ему казалось, что она очень точно подметила, как происходит воспитание молодежи в этом клане. Ведь верно, их постоянно поят какими-то настоями или чем-то вроде! Троица с ними всего полдня, а Алекс уже несколько раз видел. Вот и получаются беспрекословные слуги, наподобие Мака – они знают лишь одно, службу Лесу. Ни сомнений, ни посторонних мыслей… что, если в самом деле такими их делает вот это питье?