– Я вас слушаю, мой друг.
– Филипп, ты все-таки мой родственник. Твой прадед Куррон был моим родным братом. Я это помню и поэтому всегда к тебе хорошо относился, – довольно сердечно произнес Горрон де Донталь, а затем покрутил на пальце простое кольцо с агатом, напоминающее ему о родном брате. – И ты, пожалуй, единственный из старейшин, кто не стал звать меня к себе из корыстных соображений, обещая дать приют.
Филипп уже начинал догадываться, о чем заведет речь герцог. Его сухие длинные пальцы тоже ощупывали неказистое простое кольцо с очень непростой историей.
Герцог продолжил:
– Я бы хотел пожить некоторое время в Брасо-Дэнто и, если у тебя будет желание, предложить свою помощь. У меня остались хорошие отношения со многими графами, баронами, виконтами, а также просто придворными интриганами как Крелиоса, так и враждебного Стоохса. И я в силах сделать так, чтобы обещание о ненападении на тебя держали как можно дольше.
– Друг мой, вы знаете и об обещании? – искренне поразился граф. – Но то была тайная переписка…
– Я знаю все, что касается моего бывшего королевства, так что мой вопрос в начале нашего разговора был скорее риторическим, – покровительственно заявил Горрон, но тут же вспомнил судьбу своего детища, потух и спросил уже тише: – Так каков будет твой ответ?
– Вы прекрасно знаете мое отношение к вам, поэтому должны знать и ответ. Для меня это честь, – тепло улыбнулся Филипп.
Он подал руку с уже запекшейся кровью, и старейшины крепко обнялись. Затем они побрели назад к городу, задумавшись. Роща притихла. Из ветвей порывисто вылетел козодой и скрылся в ее глубинах.
Филипп и Горрон вернулись через городскую калитку и двинулись к постоялому двору вдоль бурлящей речушки. У ограждения стояла одинокая фигурка, закутанная в длинный плащ. Это была Йева. Держась за завязочки на тонкой накидке, будто желая взяться за само сердце, она с тоской воззрилась на полную луну. Иногда она оборачивалась на таверну – там сейчас кипела жизнь. То порываясь войти туда, то одергивая себя, графская дочь с застывшими на глазах слезами боролась со своими душевными порывами.
– Дочь моя, почему ты стоишь здесь ночью и одна? – спросил Филипп, подойдя к ней.
– Просто прогуливаюсь. – Йева отвернулась.
– Почему не с Эметтой?
– Она в последнее время раздражает меня своей болтливостью…
– Вернись на постоялый двор. Уже похолодало.
Филипп заметил, как она дрожит. Тогда он снял свой тяжелый плащ и заботливо накинул его на плечи дочери.
– Это у нее не от холода, друг мой, – ответил за нее Горрон, кидая на своего родственника многозначительные взгляды.
Из таверны доносились хохот и громкие окрики. Похоже, гвардейцы отводили душу в первой на их пути хорошей таверне и наслаждались множеством блюд. Дверь с грохотом распахнулась. Это Уильям открыл ее пинком ноги и, не рассчитав силы, едва не выбил.
– Ох, сэр Рэй. Вам нельзя много пить, – мрачно говорил он, таща на себе вдрызг пьяного рыцаря.
– Я и не пил… просто пиво крепкое… – осоловело выдавил капитан. – Слегка… голова… Ик-к, в голову чуть пнуло… ударило то есть. Да я хоть сейчас… с вами на поединок!
– Да, с вами сейчас только поединки и устраивать.
Наконец Уильям обратил внимание на стоящих у берега реки вампиров. Он вежливо улыбнулся и приподнял сползающего друга. Капитан, перестав скучивать глазища, неожиданно для себя заметил милое личико Йевы, которое было любо его сердцу, и тут же приосанился.
– Прошу простить меня за столь… неподобающий вид, – виновато произнес рыцарь, выпячивая грудь. – Я сожалею, что вы стали… свидетелями… Уильям, да чтобы вас черти отодрали в зад! Не держите меня, я в силах сам стоять на… ногах!
Стоило Уильяму со вздохом перестать держать его за шкирку, как капитан с грохотом сложился на землю. От этого он тут же выругался всеми известными бранными словами, так лихо изрыгая их, что Йева сделалась белее обычного. Таким капитана она никогда не видела.
– Я вижу, ты нашел общий язык с моим капитаном гвардии, – холодно заметил Филипп.
– Прошу, извините его, – сдержанно улыбнулся Уилл. Он отчего-то чувствовал себя виноватым. – Ему остальные конники подливали да подливали, а он не отказывал… Они и победу над ехидной отметили, и погибших вспомнили, да и на спор пили, чего уж там… Если вы не против, я отнесу его в комнату.
Граф сухо кивнул.
Уильям играючи взвалил на плечи капитана, будто малое дитя, и бодрым шагом направился к постоялому двору. Им вслед с разочарованием посмотрела Йева, для которой рыцарь был воплощением галантности, порядочности, а стал обычным мужланом. Как говорится, истинное лицо человека всегда отражается в чарке вина. И в эту ночь, полную горестных дум и открытий, мир для нее стал еще серее и теснее. Сняв с себя тяжелый, подбитый мехом плащ, она молча вернула его отцу и в таком же молчании развернулась и пошла в сторону постоялого двора.
– Говоришь, судьбу Пайтрис не повторит? – вкрадчиво шепнул Горрон.
– Это всего лишь женские чувства, – тоже шепотом ответил граф. – Они, женщины, как быстро влюбляются, так же быстро и забывают про эту свою любовь, стоит ей пропасть. Пролетят годы – и она его забудет!
– Но это не значит, что тебя она простит!
Покачав головой, Горрон тоже пошел на постоялый двор, где его слуги уже сняли комнату.
Между тем Уильям укладывал в постель похрапывающего, как конь, сэра Рэя. От того разило алкоголем, мужским потом, грязью, железом и лошадьми… Из-за своего чуткого обоняния, становившегося в таких ситуациях не даром, а проклятием, вампиру пришлось отворить ставни. Внутрь ворвался благодатный свежий воздух.
Из комнаты Уилл увидел старого графа, когда тот неспешно, словно в раздумьях, шел к постоялому двору. Уже под окном он вскинул седую голову и встретился взглядом с рыбаком.
Чуть погодя, прихватив тугие ножны, Уильям вышел в коридор. Ему показалось, что граф был не в духе, так что он собирался укрыться где-нибудь во тьме, за домами – благо луну заслонили облака, – и попробовать пофехтовать в одиночестве. Но по лестнице с третьего этажа уже спускался Филипп, который все услышал. Он одарил рыбака ледяным взглядом и, поманив за собой рукой, покинул здание.
Они вместе двинулись по главной улице, почти черной, кое-где выхватываемой из мрака светом масляных фонарей. Затем вышли из города – и вновь в эту злополучную рощицу, которая за этот день стала свидетельницей многих печалей.
За всю дорогу Филипп не произнес ни слова, а у Уильяма сложилось впечатление, что его покровитель лишь выполняет свое обещание, не более того… Именно поэтому он не настаивал и ни о чем не спрашивал. Они вошли под сень сосен и погрузились в полную темноту. Обнажив клинок, граф принялся объяснять Уильяму его ошибки с прошлой тренировки. Объяснял кратко, холодно, но все же объяснял. Природная учтивость Филиппа не позволила ему ни срываться на рыбаке, ни как-то упрекать его – все он делал тактично, последовательно.
Время тянулось медленно, и участники поединка, желая как можно скорее покончить с занятием, уже через полчаса вложили мечи в ножны.
– Спасибо вам, господин, – поблагодарил Уильям.
– Пойдешь проведывать свою подругу? – спросил сдержанно Филипп, взглянув на висевший на поясе подопечного холщовый мешочек с ягодами.
– Да.
– Хорошо.
С этими словами он, растеряв всякий интерес, привычно энергичным шагом направился к городу. Уильям посмотрел ему вслед рассеянно, смущенно. Нечто нехорошее витало в воздухе. Что-то поменялось после разговора Горрона и Филиппа… Да и в самой семье Тастемара чувствовался разлад, а его причина, как казалось Уиллу, крылась в нем самом.
В чем же дело?
Отягощенный думами, он дождался, когда его покровитель пропадет за стенами города, а сам развернулся и побрел к реке. Извиваясь между каменных глыб, речушка бежала по предгорным равнинам, а Уилл глядел на нее, вслушивался в этот спокойный рокот и думал о доме. Ему нравился Корвунт, в чем-то похожий на Вардцы. Но что-то тревожное начало происходить здесь, а он не понимал причин. Вспоминая то слезы Йевы, то равнодушный взгляд Филиппа, он зашел за небольшую скалу и позвал:
– Вериателюшка…
После всплеска из рокочущей воды к нему вышла черноволосая девушка. Кривовато улыбнувшись, будто порой забывая, как это делается, она протянула свои белые ручки к Уильяму – и тот заключил ее в объятия.
– Я скучал, – шепотом произнес он, целуя мокрый лоб.
И прижался к ней, единственной, которая, казалось, всегда была ему рада, и единственной, появлению которой он сам радовался как ребенок. Но демоница вырвалась из сплетенных вокруг нее рук. Она зафыркала на лошадиный лад, а ее пальчики ловко скользнули к мужским бедрам, нащупав на поясе мешочек.
– А, да, это для тебя! Но я думаю, ты уже знаешь, – заулыбался Уилл.
Кивая, Вериатель заталкивала в рот засахаренную клюкву и съела всю – до последней ягодки. Красный сок тек по ее губам. Она глядела на своего любимого ласково, но тому казалось, будто к этой ласке примешивалось еще и сочувствие.
Хотя не кажется ли ему? Может, он просто хочет увидеть то, чего нет?
Потом она села на бережок. Вытянув к воде стройные ножки в сандалиях, демоница поманила его к себе, а он покорно прилег рядом, положив голову ей на колени. Ее белоснежные, удивительно мягкие, но холодные руки гладили его. Уилл смотрел на нее, на звезды над ее головой, ее влажные волосы, ее большие глаза, напоминающие ему цветом реку. Он даже слышал, как эта река мягко рокочет над ухом, поблизости – только руку протяни, – и ему казалось, что это говорит с ним сама Вериателюшка. Хотя дул холодный ветер, Уильяму было тепло и хорошо… Тягостные мысли на время выскользнули из его разума, и, убаюканный, он быстро провалился в глубокий сон.
Глава 5. Горная река
Уилл проснулся оттого, что кто-то тыкал его в бок. Полусонный, едва приоткрыв глаза, он посмотрел сквозь растопыренные пальцы – разбудивший его человек бездумно загораживал собой солнце.