И стоило ему убедиться, что его не пытаются обмануть иллюзией, он тут же упал перед демоницей на колени.
– Спасибо тебе, хозяйка воды! – поблагодарил ее граф.
В ответ Вериатель только высокомерно поглядела на него, как на пустое место, и принялась вытирать свои белые ручки о платьишко, будто желала стереть с них несуществующую грязь. Когда она отошла к Уиллу, тому отчего-то показалось, что на ожившего Леонарда его подруга глядит как на какую-то мелкую мерзость, которой ей пришлось коснуться поневоле.
Вериатель взяла своего рыбачка под локоть и повела обратно к мосту. Уильям хромал и шатался. Ему казалось, что мир вокруг него то скачет, то плывет, насмехаясь. За тот короткий промежуток времени, что Уилл боролся с рекой, она успела изрядно его покалечить. Сильным ударом о камень ему разворотило бедро до кости, а также изувечило правую ногу выше колена. Коснувшись головы, он нащупал сзади большую вмятину, откуда ручьями лилась кровь. Лицо его не пострадало, а вот вывернутая рука горела огнем.
Несмотря на это, в его душе поднялось ощущение радости оттого, что ему удалось спасти графского сына. Когда они немного отошли, Уильям через силу обернулся и встретился взглядом с Филиппом, который сидел на камнях около Лео. Едва граф подорвался, чтобы подойти, Леонард окончательно пришел в себя.
– Отец… что… где это мы? – пробормотал сын, оглядываясь. Он тут же задрожал от холода.
Филипп принялся снимать с Леонарда промокший изодранный кафтан, чтобы укрыть его своим теплым плащом.
Тогда Уильям, чтобы не мешать, отвернулся и медленно побрел прочь, сильно хромая. Ему приходилось опираться на поданную ему демоницей руку.
– Спасибо тебе, душа моя, – шепнул он. – Было безумием прыгать туда…
Вериатель насмешливо фыркнула, согласившись. Затем она дотронулась до стекающей по лицу рыбака крови. Высунув язычок, она облизнула ее со своих пальчиков и звонко причмокнула, демонстрируя хорошее настроение.
– Я невкусный, кельпичка. Одна кожа да кости… – Уильям с трудом улыбнулся, когда ему вспомнились события пятнадцатилетней давности.
Из реки к ним неожиданно выпрыгнула та самая вороная кобыла. Она поглядела на пару, фыркнула и пошла рядом, стуча копытами по камням. Порой она пыталась заигрывать с Уильямом: то толкала его мордой, то бегала вокруг него по кругу, – но после строгого взгляда матери ненадолго одумывалась.
Стоило им завернуть за скалу, как они почти нос к носу столкнулись с Горроном. Он вел за собой под узду лошадь, а в другой руке у него багровел кровью меч. Увидев его, вороная кобыла вмиг растеряла всю шаловливую детскую прыть, завизжала, завопила, закричала на сто голосов и, дикая, скакнула в воду, где и исчезла. Вскинув брови, герцог Донталь перевел взор сначала на девушку в сером платье, а затем на Уильяма и сказал:
– Признаться, вы напугали своим поступком даже меня. Демоны вас побери, это было восхитительно и безумно!
Вериатель тут же неестественно расхохоталась. Она отпустила локоть своего рыбачка и, продолжая хохотать, обратилась в страшную черную демоницу, потом прыгнула к герцогу – и клацнула рядом с его лицом зубами. С воплями от удачной шутки она тоже пропала в белой пене.
Те силы, что оставались у Уильяма, стремительно таяли, и он, пошатываясь, присел на ближайшую крупную корягу. Не будь ему так плохо, он бы сильно удивился тому, что герцог даже бровью не повел от выходок кельпи. Возможно, он бы даже задался вопросом, какое загадочное прошлое может быть у такой недюжинной отваги?.. Но сейчас ему было не до того, и он изо всех сил старался позорно не упасть в обморок.
– Сын Филиппа жив?
– Да, – коротко ответил Уильям.
– Хорошо. В общем-то, ваша кобылица вряд ли понеслась бы спасать мертвеца, если бы не могла вернуть его к жизни. Но они ничего не делают даром. И чудится мне, что Леонарду не понравится, когда ему придется за это заплатить… – улыбнулся уголками губ герцог и подошел ближе. – Вам нужно вправить руку. Готовы?
– Давайте, – прошептал Уильям. Он прикрыл глаза.
Резкая боль пронзила его, прокатилась по всему телу, и он сцепил челюсти, чтобы не вскрикнуть. Ему не хотелось показывать свою слабость. Еле-еле он смог открыть слипающиеся от крови глаза и пошевелил рукой, сжал и разжал пальцы, проверяя.
– Здорово же вас приложило о тот камень, – заметил Горрон, ощупывая пробитую голову. – Ну ничего, не переживайте. Скоро все заживет, и об этом даже не вспомните. Хотя рану все-таки следует обработать, чтобы срослось как должно.
– А что за кровь на вашем мече?
– Пришлось прервать страдания бедняги Найхлиста, – вздохнул Горрон. – Славный был конь…
Уильям тяжело поднялся с коряги.
– Господин.
– Да?
– Ваша лошадь понадобится Леонарду. Вряд ли он сможет дойти сам.
– Да-да, затем я ее и веду. А вы сами-то дойдете?
– Дойду, – слабо отозвался Уильям. Он попытался улыбнуться, чтобы показать, будто все хорошо. – Вы же сами сказали, что на мне теперь все заживает как на собаке…
– С каким же уважением вы описываете такой великий дар, юноша! – рассмеялся Горрон, развеселившись от такого незамысловатого сравнения. – Держите, промокните хотя бы голову, а у моста вас уже подлатают.
И он передал белоснежный платок, – увы, уже не накрахмаленный. Уильям благодарно кивнул, протер сначала от крови глаза, затем приложил платок к кровоточащей ране на затылке.
Горрон скрылся за поворотом вместе со своей лошадью, а рыбак продолжил хромать к мосту. Его начал до костей пробирать озноб. В лицо ему сыпалась морось вперемешку со снегом, налипшая мокрая одежда стала слишком тяжела. Спустя некоторое время ему на пути попался убитый графский конь Найхлист, лежавший в какой-то неестественной позе, говорящей о том, что он при приземлении переломал себе кости. С сожалением Уилл посмотрел на это некогда восхищавшее его животное и медленно побрел дальше.
– Стой! – раздалось сзади.
Пошатывающийся Уилл сразу же остановился, выпрямил ноющую спину и обернулся. К нему энергичным шагом приближался граф Тастемара. Он был один. Оглядев раненого рыбака, Филипп ничего не сказал, только подошел и порывисто приобнял его.
– Спасибо тебе, – сказал он негромко.
– Я не мог поступить иначе, – смущенно ответил Уилл.
– Нет, мог.
Филипп увидел, что подопечного качает, будто дерево в бурю, и придержал его. Поначалу рыбак отнекивался, силился идти сам, но в конце концов смирился с помощью.
– Не понимаю, – говорил он, промокнув платком кровь с глаз. – В тот раз… в лесу Офурта… голова так не кружилась, когда меня сначала собаками затравили, потом истыкали копьями. А сейчас все из стороны в сторону ходуном…
– Потому что ты пробил себе голову, – объяснил спокойно граф. – Тебя тоже нужно переодеть и дать отдых. Пойдем.
Они медленно пошли по берегу к мосту. Справа от них была река, порой обдающая их ледяным дождем из брызг. Ее белоснежные воды шипели, рычали, и Уильям боязливо передернул плечами, вспомнив свой прыжок. Хватило бы у него духа повторить? Вскоре его мысли обрели некоторую расплывчатость, и он понял, что больше не идет сам, а скорее его тащат.
Чуть позже их настиг Горрон, ведущий за собой лошадь, на которой, обняв ее, лежал Леонард. И графский сын, и рыбак сейчас были в полуобморочном состоянии, когда мир вокруг сужается до точки. Именно поэтому они не заметили ни многозначительных взглядов, которые герцог кидал на своего родственника, ни того, как от этих взглядов отворачивался погруженный в думы Филипп. Леонард всю дорогу упрямо молчал. Заметив своего спасителя, он не произнес ни слова благодарности, хотя герцог будто нарочно принялся рассказывать о том, как опасны были скачки по вспененной горной реке.
– Уильям, – прозвучал неожиданно громко голос герцога, – мой платок вам, кажется, уже не нужен?
Бормоча какие-то нелепые благодарности, Уильям отнял платок от своей головы и протянул герцогу.
Пока все возвращались к мосту, никто не заметил, как Горрон заслонился от всех своей кобылой и быстрым движением выжал кровь себе в рот. Глаза у него сделались черными-пречерными. В конце концов он небрежно выбросил тряпицу в пенящуюся реку. Теперь он устремлял задумчивые взгляды то на графа, то на Леонарда, то на Уильяма… Погода стояла бурная, ненастная. Дождь вперемешку со снегом усилился, и ветер страшно свистел в ущелье, переплетаясь с рычанием реки.
– Вон они! – воскликнул сэр Рэй.
– Идут! – подхватил один из гвардейцев.
Бедная Йева металась под дождем, не находя себе места. Ее трясущиеся ручки постоянно касались то лица, то медных волос, а нижняя губа была искусана клыками до крови. И вот, когда прозвучали заветные слова, она, как и все прочие, кинулась к краю и всмотрелась вдаль. За ее спиной стояла служанка Эметта, непрестанно шепчущая самой себе:
– Он умер. Он ведь умер… Он не мог выжить… Его так страшно било. Значит, он умер, да?
– Будем надеяться, что жив, – отвечала Йева.
– Нет, он умер… – разрыдалась снова Эметта. – И что мне теперь делать?
Первым все разглядел капитан. Рыжие волосы облепили его лицо, он раздраженно смахнул их и постарался перекричать шум реки:
– Жив, жив! Вон, верхом едет! Жив ваш брат!
Йева, счастливая, расплакалась от облегчения. Впрочем, дождь тут же смыл слезы, поэтому никто ничего не заметил. Все глядели только на тоненькую полоску берега, которую омывала своими водами Мертвая Рулкия – грозная река, из смертельных объятий которой только что спаслись две жертвы.
Граф, герцог, ведущий кобылу с Леонардом, и Уильям стали карабкаться по извилистой тропинке. Им помогали гвардейцы, выстроившиеся цепочкой и подающие руки. Леонарда осторожно достали из седла. Когда его подняли на площадку за мостом, Йева тут же кинулась к брату и обняла его, а тот в ответ ласково погладил по спине единственную, кого, пожалуй, действительно любил. Служанка с ужасом рассмотрела его обезображенное лицо. После недолгой заминки она, конечно, тоже обняла его, но по ее лицу было видно, что делает она это скорее в силу обстоятельств.