Пока все были заняты графским сыном, Йева подбежала к шатающемуся Уильяму. Она дала волю своим чувствам, обвила его шею тоненькими ручками, поцеловала в щеку, не обращая внимания на стоявшего рядом отца. От этого Уилл смутился и, не желая вызвать недовольства, отстранил девушку от себя. Филипп странно взглянул на дочь, но смолчал.
Привал решили устроить под огромной нависающей скалой. Под ней было весьма сухо и просторно, чтобы укрыться от дождя. Тем более все устали, да и следовало заняться ранеными. Гвардейцы развели костер, расседлали лошадей и стали ждать, пока Чукк и Грон приготовят что-нибудь поесть. У многих разыгрался нешуточный аппетит, который бывает особенно сильным после трагедии, когда она счастливо разрешается.
Чуть поодаль от костра лежал на постеленных друг на друга льняниках Уилл. Сверху на него накинули еще несколько одеял, чтобы скрыть наготу и согреть. А один из слуг Горрона, прослывший прекрасным лекарем, сидел перед ним на коленях и молча, не говоря ни слова, обрабатывал мазью поврежденное бедро. Несмотря на протесты раненого, утверждавшего, будто он может передвигаться верхом, граф принял решение переждать ночь именно здесь, хотя до ближайшего поселения была всего пара часов езды.
– Вы безумец, – тихо заметил сэр Рэй.
Он стоял слева от своего друга, скрестив руки на груди. Уильяма знобило от лихорадки, и он ничего не ответил, только то ли улыбнулся, то ли болезненно оскалился, ненароком продемонстрировав ряд острых задних зубов…
– Да, он безумец, – ответил за него граф, сидевший рядом. Затем задумчиво добавил: – Я и не подозревал, что водные демоны способны исцелять… Но сейчас Леонард чувствует себя намного лучше, чем ты.
– Я тоже не знал, – едва слышно выдавил Уилл. – Может… может, это потому, что вы говорили… тогда… Что на нас не действует магия?
– Вероятнее всего, – выдохнул граф.
Наконец слуга, имя которого никто так и не узнал, закончил возиться с Уильямом. Удовлетворенно поглядев на плоды своих трудов: повязку на голове, обработанное мазью и перевязанное бедро, а также залеченные мелкие ссадины, – он удалился к костру, где сидел его хозяин и слушал рассказы конников. Все как один оживленно обсуждали двух кельпи. Они в подробностях вспоминали скачки по белой пенящейся реке. Однако к самому Уильяму многие подходить боялись. Мало того что он был близок к графу, а теперь, как выяснилось, еще и водил дружбу с водными демонами.
– Кстати, Уильям, – вскинул рыжие брови капитан, – а откуда вторая демоница-то взялась, а? Ну та, прекрасная вороная кобыла. Помнится, вы говорили лишь об одной.
Йева вскинула голову и внимательно посмотрела на Уильяма. Ее тоже волновал этот вопрос.
– Сэр Рэй, идите-ка прочь! – как отрезал граф. – Прекращайте выведывать то, что вас не касается!
На это капитан лишь кивнул. Понимая, что, пока граф рядом, посплетничать не выйдет, он отправился к костру и принялся плотно набивать брюхо горячей едой.
В тепле и тьме, едва разгоняемой огнем от костра, Уилл пытался противиться наваливающейся на него сонливости. Он устало разглядывал то сидящего рядом графа, который думал о чем-то своем, то его дочь. Правда, та вскоре поднялась и ушла к брату, так и не дождавшись вразумительного ответа насчет второй кобылицы. Ну а Уильям продолжал устало смотреть ввысь, и вскоре глаза его медленно закрылись, он провалился в исцеляющий сон.
Пока граф глядел на мирно спящего рыбака, на самого графа тоже глядели. Проницательный Горрон подмечал каждый порыв чувства на лице своего родственника, каждый его вздох, а потом и вовсе поднялся от костра и медленно приблизился к нему. Там присел на корточки. Он встретился с Филиппом взглядом, вскинул брови и заговорщически улыбнулся. Всем своим видом он напоминал о беседе в сосновом лесу. На это граф только нахмурился и мотнул головой.
– А ведь он сделал то, что не смог ты четыреста лет назад, да, друг мой? – вкрадчиво шепнул ему на ухо герцог.
Филипп вновь мотнул головой, уронил ее и уперся взглядом в землю, требуя этим жестом закончить беседу. Взгляд его был решительным, но Горрона не провести. Горрон прекрасно понимал: его родственника сейчас гложут сомнения. Но разве не нравилось ему подбрасывать дрова в этот костер?
Между тем Йева подошла к брату. Леонард еще не спал и, несмотря на спасение, пребывал в дурном расположении духа. Его покой сторожила Эметта. Как бы успокаивая, служанка то и дело поглаживала его по плечам, спине и коленям.
– Как ты себя чувствуешь? – Йева подобрала подол платья и примостилась рядышком.
При ней Лео отвлекся от созерцания того, как снаружи идет дождь вперемешку со снегом. Его лицо озарила теплая улыбка. Он протянул к сестре руку. А когда та подала в ответ свою изящную кисть, ласково погладил ее.
– Знаешь, сестра, – шепнул он. – Я… в тот момент, когда летел с моста вниз головой, почему-то подумал о тебе. И ни о ком больше. Только о тебе… Испугался, как же ты без меня. А сейчас вот сижу, и из головы не выходят воспоминания нашего детства. Ты помнишь то ромашковое поле за домом родителей, Йева?
– Нет, не помню, – призналась она.
– Как? – Его обезображенное рубцами лицо вытянулось. – И не помнишь, как ты морщила носик, когда я тебе приносил букет из ромашек? Как нам было хорошо и спокойно в отчем доме? Как отец говорил, что ты похожа на нашу мать?
Графская дочь нахмурилась. Она опустила свои изумрудные глаза, вытащила руку из ладони Лео, и между братом и сестрой воцарилось непонимающее молчание, за которым со стороны наблюдала Эметта. Наконец Йева почти неслышно произнесла:
– Я очень рада, что ты жив… Но я бы хотела поговорить с тобой не о нашем детстве, которое отчего-то не помню, а совершенно об ином. Я не слышала, чтобы ты сказал хоть слово благодарности тому, кто спас тебя…
От этого ее брат сделался бледным, затем к его лицу прилила кровь. С трудом он сдержал яростный порыв, выдохнул, а потом понизил голос до угрожающего шепота:
– Тебе кто дороже? Я или этот рыбак?!
– Ты мой брат, – шепнула Йева. – И конечно, ты мне дорог… но…
– Но мне кажется, ты пришла не поинтересоваться о моем здравии, а потребовать благодарности.
– Нет!..
– Да! Ты забыла, кто твоя семья? Само собой, я благодарен ему за спасение, но разговаривать с этим простолюдином ниже моего достоинства. И посмотри на меня! Я теперь по воле этого случая урод!
– Тише, не кричи.
– Все равно всем плевать! Я едва не погиб, а отец возится с бессмертным! На кой черт с ним возиться, он же бессмертен! Какой в этом смысл?
– Пожалуйста, успокойся.
Йева положила свои руки на колени брата.
Леонард замер, сжал челюсть и прикрыл глаз. Так они и просидели вдвоем с пару минут, пока он не выдохнул и не посмотрел на Йеву с примесью печали.
– Наверное, ты думаешь, что я неблагодарный к проявлениям помощи, да? – И его голос задрожал от страсти, вложенной в слова: – Но, сестра моя, для меня важна лишь ты. На всех остальных мне плевать, пусть хоть сгинут прямо здесь! Ты забываешься, Йева, живешь чужой жизнью, не своей. Мы – из Филонеллона, сестра, и рождены от одних отца и матери. Только мы родные друг другу, и нам должно держаться вместе! Даже отец наш, Филипп, не совсем родной нам, понимаешь? А кто все эти остальные вокруг? Никто, Йева, они для нас просто никто…
Глаза Эметты, сидевшей поблизости, распахнулись от изумления, и она посмотрела на своего любовника тем взглядом, который распознает лишь другая женщина. То была глубоко затаенная обида. Впрочем, Леонард был безразличен к присутствию служанки, он глядел только на сестру.
– Послушай меня, – продолжил он более сдержанно, – мы всегда были близки с тобой, как продолжение друг друга, но после того как в замке появился этот простолюдин, этот… ладно, не суть… Ты забыла, что в этой жизни важнее всего.
– Нет, Лео, ты не прав, – смутилась Йева, пытаясь вырвать свои руки из еще слабых пальцев брата.
– Прав! Я никогда не забывал о тебе, а вот ты, похоже, потерялась в своих чувствах. – И пылко добавил: – Я люблю тебя, пойми же! И хочу, чтобы у нас с тобой, сестра, было все хорошо! Почему меня должно заботить то, что произойдет с остальными?!
Эметта огляделась своими мышиными глазками и заметила, что на них пристально смотрит через костер старый граф. Ей пришлось коснуться плеча Леонарда, чтобы поумерить его пыл, но тот лишь отмахнулся, как от назойливой мухи. А стоило ей, перепуганной, потрясти его за локоть, как на нее при всех сорвались громкой площадной бранью. Разрыдавшись, униженная и оскорбленная Эметта убежала в ночь под дождь. Ну а Йева вырвала руку и покинула Леонарда.
Вскоре лагерь наполнился тишиной.
Изредка под скалу залетал ветер, принося с собой отдаленный рев обиженной реки. Где-то над скалой, прячась за еловой веткой, пропел рябчик. Ослабшее пламя костра порой потрескивало догорающим деревом, рассыпаясь искрами во все стороны. Время текло… Ветер разогнал тучи, и над Мертвой Рулкией ненадолго поднялась бледная луна, осветила бурные воды и скалу, что дала приют отряду. Не спали только дозорные, Филипп и Горрон. Сидя около костра и подперев подбородок сцепленными в замок пальцами, Филипп бросал тягостные взгляды то на рыбака, то на своего сына, то на Йеву, будто решал, чью жизнь положить под жернова времени, чтобы истереть до костяной муки, а чью – спасти.
Вид резко постаревшего графа доставлял Горрону невероятное удовольствие. Тот лежал под одеялом, почесывал гладковыбритый подбородок и хитро улыбался сам себе, как бы предвкушая интересный исход суда. В конце концов он тоже провалился в дремоту, бесстыдно бросив своего друга на растерзание сомнениям, ибо любил сомнения.
С рассветом поднялся ледяной ветер. Зима с Севера догоняла отряд. Йева выскользнула из-под одеяла и сразу же зябко закуталась в отороченный мехом плащ. Пока все собирались, желая побыстрее покинуть холодные предгорья, Уильям очнулся от глубокого сна и первым делом полез руками под повязку на бедре. Он надеялся увидеть почти залеченную рану, но Рулкия слишком сильно его покалечила. Осторожно ощупав пробитую голову, он принялся одеваться, благо кто-то положил рядом с ним вещи.