– Я не собираюсь вести беседы с предателем! – ответил Лео.
– Не было никакого предательства.
– Вы обманом забрали бессмертие своего господина! Это ли не предательство?
– Мало тебе рассказали…
Затем граф продолжил, убрав руку:
– В мои семь лет Саббас усыновил меня, как когда-то и Филипп – тебя. Всю жизнь я служил ему, был верным и преданным сыном, который, по заверениям отца, должен был перенять его дар, когда мне исполнится восемьдесят – девяносто лет. Но знаешь, что произошло? – Он выждал паузу. – В один день Саббасу неожиданно подкинули под дверь Мараули – мальчика из рыбацкой семьи.
При упоминании рыбака Леонард едва не разрыдался.
– Да-да, то же чувствовал и я, – сказал Райгар, однако глаза у него были довольными. – Преданный собственным отцом, который променял меня на безымянного мальчика без каких-либо выразительных талантов и способностей.
– Мне плевать, что вы чувствовали! – зло ответил Лео.
– Будь по-твоему. Думаешь, в конце концов твой отец устанет от жизни и передаст свой дар тебе. Ты ошибаешься. Ты не сын ему… Да, они называют нас сыновьями, внушают нам, что мы их наследники. Но стоит им увидеть призраков своих утерянных родных детей в ком-то другом – и мы вмиг перестаем быть сыновьями. Становимся теми, от кого лучше избавиться. Они лицемерны… Они не могут признать, что приложили столько усилий и не получили того, чего хотели, поэтому избавляются от нас под благовидным предлогом, будто нам самим будет от этого лучше… Они перестают быть отцами. Но, конечно, в твоей душе теплится надежда, что с тобой поступят иначе. Ты ведь не такой, как я, правда? Лучше, да? Может, и так. А если не так, то я живу на третьем этаже и готов побеседовать, когда захочешь. Левый коридор. Последняя дверь.
С этими словами Райгар еще раз послал улыбку, уже более заговорщическую, и, поднявшись со скамьи, покинул коридор. После этого слева от оставшегося в одиночестве Леонарда потух второй светильник – и коридор погрузился во мрак.
Йева подошла к двери отцовских покоев и тихонько постучала. Никто не отвечал. Но где же еще ему быть? Над Глеофом стояла беззвездная ночь. Приоткрыв дверь, графская дочь всмотрелась вглубь и увидела, что в самом углу, перед зажженным слугами камином, сидит в кресле Филипп. Она подобрала подол черного шерстяного платья, которое из-за поездки верхом уже порядком износилось, и подошла ближе.
– Отец, господин Донталь сказал мне, что Уильяма усыновила графиня Лилле Адан, – начала она.
– Да.
– Он уедет в Ноэль, графство Альбаоса?
– Да.
Йева понимала, что ее отец не желает никого видеть, но все же чувствовала в себе необходимость поговорить. Обняв его сзади за шею, она склонилась и поцеловала старого графа в заросшую густой щетиной щеку.
– Отец, но какая разница, кто его усыновил? – как можно ласковее спросила она. – Ведь вы все равно будете с ним видеться… Он же любит вас, считает за спасителя и учителя…
Усмехнувшись, граф поднял голову и посмотрел ей в глаза.
– Дочь моя, как же ты наивна. Уильям сейчас подобен глине на гончарном круге, а Мариэльд за те годы, что он будет жить в Ноэле, вылепит из него все, что ее душе угодно. Когда мы встретимся через много лет, он либо будет смотреть на меня как на пустое место, либо ненавидеть еще сильнее, что куда вероятнее.
– Но почему он должен ненавидеть вас?
– Потому что перед обрядом памяти Летэ ознакомил совет со всеми бумагами, которые я присылал ему.
Йева сначала не поняла, а потом побледнела.
– Погодите… Вы же писали, что хотите передать дар Леонарду?
– Да, – качнул плечами Филипп. Глаза его были печальными. – Я предал его и посеял в нем семя ненависти.
– Расскажите ему, что поменяли свое решение! Он простит!
– Уильям решит, что это было сделано под давлением завещания Гиффарда, – ответил граф.
– Но, отец…
– Знаешь… – Он погладил ее нежные руки. – Я уже подумываю о том, а не слишком ли много пожил на этом свете… Может быть, стоит сдержать свое обещание и передать свой дар тебе… – Филипп прикрыл старые глаза.
Йева посмотрела на сломленного отца в неверии, не узнавая его, затем обежала кресло и упала перед ним на колени, обняла их, примяла пальцами край котарди.
– Отец, даже не смейте говорить такое! Я благодарна за все то, что вы мне дали… Но мне не нужен этот дар! Не буду обманывать, я рада, что Уильям жив. Но ради всех богов, поговорите с ним. Может, вам обоим станет легче!
– Из-за Гейонеша и ран он очнется не сразу. – Филипп погладил дочь по волосам, украшенным золотым обручем. Затем продолжил: – Хорошо, мы задержимся до того момента, как я смогу поговорить с ним. И может быть, я пообщаюсь с Мариэльд, хотя это все равно бесполезно.
– Но это хоть что-то! – взмолилась девушка. – Пускай он называется не Тастемара, а Лилле Аданом, но, отец, может, когда-нибудь он станет вам хорошим другом, подобно Гиффарду или Горрону!
– Йева… Я рад, что у меня такая прекрасная дочь.
Филипп привстал с кресла и ласково обнял ее. Он не стал говорить, что она наивна, чтобы не лишать надежды, а молча поцеловал ее в нос. Йева сморщилась, но нос не вытерла – стерпела.
Граф же на это вымученно улыбнулся.
– Наконец-то ты ожила. Теперь я вижу ту самую Йеву, которая была перед моими глазами до того, как я сказал тебе о смене решения по наследованию дара.
– Я хочу увидеть вас таким, каким вы были раньше: живым и деятельным!
– Постараюсь… – Филипп вздохнул. – Хотя насчет дальнейшего общения не уверен. Во-первых, Ноэль слишком далеко, чтобы рассчитывать на это, а во-вторых, Мариэльд вряд ли в ближайшую сотню лет отпустит его от себя.
– С вашим бессмертием это время пролетит незаметно. – Дочь печально улыбнулась оттого, что сама больше не увидит Уильяма. – Мы переживем это, отец, обязательно переживем. А вот что происходит с Леонардом, мне не нравится…
Вспомнив, Филипп нахмурился.
– Я поговорю с другими старейшинами, – быть может, мне удастся дать ему то окружение, которое он так страстно желает… Ладно, Йева, на сегодня объятий довольно. Прошу, оставь меня – я должен подумать. И попроси Эметту подготовить к завтрашнему вечеру нарядные костюмы.
– Что будет завтра вечером?
– Я думаю, традиционный небольшой ужин в Красном зале, где все прибывшие обменяются перед отъездом новостями. Все-таки мы встречаемся нечасто.
– Там будет Уильям?..
– Конечно, к этому времени он уже должен очнуться. А графиня Ноэльская обязательно постарается показать своего сына, в этом я почему-то не сомневаюсь. – Филипп качнул головой.
Кивнув, Йева покинула богато обставленные покои и вернулась в свои, где сидела Эметта. Служанка пребывала не в лучшем настроении. Прикусив нижнюю губку, она сидела и зашивала свое платье, но, впрочем, стоило ей увидеть вошедшую госпожу, как она немедленно подняла голову.
– Ну что? – с придыханием спросила она.
– Уильям остается жив и уезжает в другие земли.
– Получается… Лео остался обычным вампиром? – глуповато переспросила служанка.
– Да, – ответила Йева.
Служанка замерла над шитьем, и вместо сожаления на ее лице появилась улыбка, ядовитая и мстительная. Так улыбаются женщины, увидевшие падение ненавистного им мужчины. Она еще немного посидела в какой-то отстраненности, но уже через мгновение снова ловко заработала иглой.
– Госпожа, мы же задержимся здесь? – поинтересовалась она как бы вскользь.
– Да, на день или два точно.
– Спасибо, госпожа… Просто вдруг стало интересно…
– Кстати, подготовь к завтрашнему вечеру нарядное платье с вышивкой на плече, – вспомнила Йева, чьи мысли занимали теперь лишь двое мужчин: отец и Уильям.
– Как прикажете…
Дело было к вечеру.
Солнце едва поднялось на востоке, укрылось в тучах, обошло Молчаливый замок и стало садиться на западе. Ненадолго оно осветило левую башню, а также все расположенные там комнаты. Когда его золотистый луч скользнул по лицу спящего Уильяма, тот поморщился. Рядом с ним была чаша, из нее тянулся ввысь дым, который окуривал бессознательное тело, погружая его в продолжительный целебный сон. Уильяма омыли, перевязали, переодели в белоснежную рубаху с высоким воротником и серые шаровары из мягкой ткани, и теперь он лежал на кровати под светлым балдахином.
Заметив, что солнце доставляет молодому господину неудобство, из-за большого стола в центре комнаты подскочила служанка и быстренько поправила балдахин. Затем она вернулась, присела на колени и продолжила шить вместе со своей сестрой. Девушки, сероглазые, темноволосые и стройные, бросали на спящего любопытные, но быстрые взгляды – остерегались замечания.
Рядом с ним сидела в кресле, закинув нога на ногу, Мариэльд де Лилле Адан в сером платье. Ее волосы на ноэльский манер заплели в несколько кос, затем соединили их в одну и украсили серебряными шпильками в форме цветов. За своим обретенным сыном графиня наблюдала с легкой улыбкой. Тут же, у кровати, было еще одно кресло. Его поставили специально для лекаря, который приходил время от времени и занимался ранами Уильяма.
В дверь постучали.
Служанки встрепенулись. Одна из них подорвалась и побежала открывать дверь. Мариэльд так и осталась сидеть в кресле, не поведя и бровью, – продолжала наблюдать за сыном, будто и не было никакого стука, будто все обыденное ее мало касается. Когда внутрь вошел граф Тастемара, она едва повернула голову в сторону служанок.
– Оставьте нас одних, – тихо, но властно приказала она.
Комната мигом опустела. Граф устроился в кресле напротив графини. Сперва он строго всмотрелся в спящего Уильяма, принюхался к чаше и, убедившись, что там всего лишь успокаивающие травы, обратил взгляд на Мариэльд. Только он хотел открыть рот, как его опередили:
– Филипп, твой приход сюда бесполезен.
– Знаю, – ответил граф и снова посмотрел на спящего. – Но я не мог не прийти к Уильяму.