Он очнулся перед самым рассветом, когда небо окутывал густой сумрак. Ветер не на шутку разбушевался и продолжал биться в окна, по толстому стеклу стекали капли дождя вперемешку со снегом. Уилл попытался разглядеть хоть что-то перед собой. Однако вокруг колыхалась непроглядная тьма.
«Неужели это смерть?» – подумалось ему.
Снова прикрыв глаза, он вслушался в шум ветра, плеск капель, почувствовал под пальцами шершавую льняную ткань. Нет, это не похоже на безысходную пустоту… Он еще жив!.. Перед его глазами тут же пронесся суд, напоминавший скорее кошмар, чем акт правосудия. Тогда Уилл судорожно присел, будто его окатили холодной водой. Его грудь часто вздымалась. Глазами он в испуге выискивал хозяина своего кошмара. Вдруг на плечо опустилась рука, нежно погладила, успокаивая, и Уильям, повернув голову вправо, заметил седину волос и отшатнулся, приняв это за явление скорой смерти. Однако рядом с ним, в кресле из темного дерева, сидел вовсе не граф Тастемара, а та самая женщина, которая назвала себя любовницей Гиффарда. Мариэльд… Мариэльд де Лилле Адан. Ее серебристые волосы были заплетены в мелкие косы и, сливаясь в одну, украшены шпильками в виде металлического цветка с жемчугом.
– Тише, тише, – прошептала она.
Ее голубые глаза глядели мягко, успокаивающе, поэтому резкий порыв Уильяма моментально иссяк. Он в напряжении замер, всмотрелся в старую женщину перед собой.
– Ты не понимаешь, почему до сих пор жив? – спросила она, словно прочтя мысли.
– Да… – хрипло ответил он.
– Я использовала клятву, данную мне советом тысячу лет назад, чтобы принять тебя в свой род.
– И зачем, черт возьми?!
– Не затем, чтобы обмануть и передать твой дар кому-либо, – тепло улыбнулась женщина. – У меня нет приемных детей, друзей и прочих, кто мог бы жаждать твоей смерти. Но когда я увидела твои воспоминания, то решила, что смогу помочь тебе. А ты, может быть, хоть как-то скрасишь мое одиночество, полюбив меня, как мать, и станешь мне ласковым, верным сыном.
– У меня лишь одна мать, но ее, вероятно, уже нет! – стиснул зубы Уилл. – Я сожалею, но… боюсь, из меня выйдет никудышный сын. Лучше верните меня обратно в зал суда, чтобы уже закончить то, за чем меня сюда притащили!
Из его груди вырвался тяжелый стон.
Против воли он продолжал находиться в зале суда, когда ему зачитывали бумаги. Как легко его предали те, кого он действительно любил всем сердцем. А как посмотрел на него граф Тастемара, как холоден, беспощаден был его взгляд! Его, дурака, не собирались щадить. О, эти лживые обещания помочь, данные только для того, чтобы избежать проблем с сопровождением незаконного преемника. Действительно, как он смел рассчитывать на спокойное счастье, будучи простолюдином, у которых счастья не бывает? Лицо Уильяма перекосилось в злобе, и он сжал кулаки. Старая графиня попыталась его успокоить, снова погладила по плечу, но он только грубо оттолкнул ее руку. Резко вскочив, он припадающим шагом пошел к одному окну, посмотрел на дождь со снегом, затем – к следующему. Если бы он мог видеть себя со стороны, то, вероятно, испугался бы, поскольку походил на больного зверя, мечущегося в клетке.
– Аспея забирает обычно в середине или конце зимы, так что твоя мать, скорее всего, еще жива. Мы можем ее навестить, когда отправимся домой, – сказала ровным голосом женщина.
Вздрогнув при этих словах, Уильям остановился, перестал болезненно озираться и посмотрел на седовласую женщину. Он не знал, что сказать и куда себя деть. Все внутри него содрогалось от воспоминаний о суде. Что еще им всем нужно от него? Неужели его доверием опять пытаются так бесстыдно воспользоваться?!
– Я тебя не обманываю, – продолжила графиня, тепло глядя на Уильяма. – В Ноэль, твой новый дом, можно попасть двумя дорогами: либо через крохотный Гаиврар на юге, либо через север Имрийи, которая соседствует с твоим Офуртом. Вторая дорога, конечно, длиннее… Но чтобы ты увидел мать и помог ей, мы сделаем этот большой крюк.
– Матушке нельзя помочь, – покачал головой Уилл. – В замке я перебрал полтора десятка книг. И везде сказано, что это неизлечимое заболевание для северных целителей… Так что ваши слова можно выбросить на ветер. Они лживы изначально! Не старайтесь меня обмануть!
– Ты правильно заметил, что заболевание неизлечимое для целителей северных. Но никак не южных…
Когда графиня увидела, что ее слова заставили Уильяма замереть и прислушаться, пусть и с подозрением, она поднялась из кресла. Подойдя мягкой походкой, женщина снова протянула к нему руку, погладила рукав его белоснежной рубахи и разровняла складочку.
– Один мой друг… – произнесла мягко она. – Он как раз южный целитель и уже не раз справлялся с болезнями и пострашнее. Он поджидает нас в Йефасе. Если твоя мать еще жива, он не только облегчит ее страдания, но и может полностью излечить.
– Это невозможно… – сказал Уильям, нахмурившись и глядя куда-то вдаль, в пустоту.
– Все возможно. Нужно лишь иметь знания и средства.
– Откуда взяться южному лекарю здесь, на Севере? Лжете! Что вам надо?..
– Пацель порой любит сопровождать меня в путешествиях. Я же сказала, что он мой друг. Ты с легкостью можешь спросить об этом у слуг. – Графиня пропустила мимо ушей его выпады и попыталась коснуться его пальцев, но Уилл отдернул руку. – Я повторяю, что не собираюсь забирать твою жизнь. Очень давно я потеряла сына, похожего на тебя, такого же черноволосого и молодого, и поэтому, увидев тебя в зале суда, решила, что… может быть, ты сможешь полюбить меня, как мать, и станешь мне хорошим сыном.
Уильям промолчал, только сделал шаг в сторону от той, кто так настойчиво пыталась назваться матерью.
«Ростом с Йеву», – подумал он, и тут же его лицо вновь перекосилось, стоило ему вспомнить дочь графа. Вспомнил, как она не желала ничего говорить и нагло врала в глаза. Вот, значит, почему она избегала его? Боялась проговориться! Лгунья, как и ее отец, потакающая всеобщему предательству! А он, как последний глупец, бегал за ней, пытался извиниться и понять, что с ней происходит. Дурак! Болван! Пока он вспоминал все происходившее, продолжая связывать это с длительной ложью, старая графиня подошла к столу, взяла оттуда документ и вложила его в руки Уиллу. Тот опустил глаза, принял документ с печатями, вчитался, однако не понял, о ком там идет речь. Он даже перевернул бумагу, чтобы найти ответ на другой стороне, – но там оказалось пусто.
– Юлиан де Лилле Адан? Про кого здесь написано?
– Про тебя. Уильям – это имя, распространенное на Севере, – ответила графиня. – Когда ты поедешь со мной в Ноэль, там оно будет для тебя обузой и клеймом. Все будут считать тебя северянином. Так что вместе с новой жизнью ты получил новое имя. Многие из нас в свое время отказались от своих старых имен, чтобы пойти дальше.
– И зачем вы мне это дали? – не понимая, спросил Уилл, крутя в руках бумагу.
– Чтобы ты убедился в истинности моих намерений. Наш клан старается все сначала узаконивать, а затем документировать. И перед тобой самый настоящий документ, подтверждающий твой статус. Ты можешь оставить его у себя, а можешь порвать прямо сейчас, на моих глазах, и стать простолюдином. Я не собираюсь навязывать тебе определенное решение, как другие, – даю свободный выбор. Но предполагаю, что тебе некуда идти после суда, поэтому приглашаю отправиться со мной в Офурт, чтобы ты смог спасти свою мать от ужасной смерти…
И Мариэльд замерла в ожидании.
Уильям же опять промолчал. Он глядел то на документ, где его имя было записано как Юлиан де Лилле Адан, то на графиню с глазами, напоминающими гладь озера в летний ясный день. В ее облике чувствовалось величественное спокойствие, которое действовало на него усмиряюще, заставляло прислушиваться. Однако он все равно не доверял ей… Ему хотелось уйти отсюда, чтобы его больше не предавали: перед глазами до сих пор стояли сцены кровавого суда. Именно поэтому, продолжая рассматривать скрепленную печатями бумагу, в которой было четко сказано, что теперь он Юлиан де Лилле Адан, он плотно сжал губы. Затем прищурился и заметил:
– Вы так и не сказали, зачем вам нужен я, обычный рыбак? Неужели за все годы не было возможности использовать какую-то там клятву для другого? Я просто не верю. Извините…
Уильям вернул бумагу и сам стал ждать ответа.
– Скажите прямо, к чему вы ведете?
Мариэльд качнула плечами.
– После Кровавой войны, которая унесла жизнь моих сына и мужа, было заведено правило передавать дар только зрелым мужам. Обычно в возрасте семидесяти – ста лет… Считается, что вампир к этим годам преисполняется мудрости, опыта и перестает быть рабом телесной похоти, чтобы исключить на него влияние со стороны. Я же, впервые за много веков, вижу перед собой красивого юношу, который годится мне в сыновья и внешностью, и истинным возрастом.
– Какой же из меня юноша? – против воли усмехнулся Уильям.
– Для всех старейшин ты наивный юноша, но никак не зрелый муж, – улыбнулась Мариэльд. – Раньше у меня не было возможности использовать клятву для кого-то подходящего. На суде появлялись либо уже сморщенные старики, либо отщепенцы, дерзнувшие обманом завладеть даром своего господина.
– По сути, со мной произошло то же самое…
– Ты не прав. Гиффард сделал тебя старейшиной не затем, чтобы ты донес дар Филиппу, как тот думал, а потому что ты достоин. Можешь спросить любого на ужине, тебе все подтвердят. Мы все видели твои воспоминания. – Она ласково посмотрела снизу вверх. И говорила так спокойно, что это не могло не действовать на собеседника.
Уильям нахмурился, почесал подбородок.
– Я потерял сознание… А что потом? Что я пропустил?
– После того как совет увидел в воспоминаниях, что ты законный наследник Гиффарда, о чем он сообщил нам, умирая, я решила использовать клятву и усыновить тебя. Мои айоры взяли тебя на руки и принесли сюда. А уже к полудню Летэ фон де Форанцисс передал мне официальный документ, подтверждающий твою принадлежность к моему роду Лилле Аданов.