Произнеся это, девушка подбежала к креслу и выбрала из всей одежды черные шаровары до голени, которую прикроет сапог, белоснежную рубаху с узким рукавом и воротом-стойкой, голубой кушак, кожаный жилет, на котором был выбит крупный цветочный узор, а также темный плащ с прорезями для рук. Потом она схватилась за черные перчатки и такие же черные чулки. И, вновь поклонившись, услужливо предложила:
– Вам переодеть? – У девушки был курносый, но все же милый носик, который немного приподнимался при улыбке.
– Нет… – покачал головой Уильям.
Вылетев из спальни так же быстро, как влетела, служанка, перед тем как захлопнуть за собой дверь, просунула в проем свое круглое личико. Она еще раз взглянула на печального хозяина, чтобы потом рассказать всем остальным о нем, красивом, высоком, но молчаливо-сдержанном и с маской утраты на лице.
Уильям озадаченно оглядел отобранные для него вещи. То был привычный для южанина, но непривычный для северянина костюм. Растянув шаровары, которые оказались не так уж и широки, он еще немного посомневался. Но выбирать не приходилось…
Со вздохом, не переставая вспоминать суд, он принялся одеваться, пока в конце концов не накрутил на талию голубой кушак. Его удивляли ярко-голубые элементы одежд. Он догадывался, что символом графства Ноэль является какой-то цветок, не зря же этот орнамент украшал каждую деталь, – но, что это за цветок, он не знал. То был голубой олеандр, произрастающий на морском побережье: с приглушающим бдительность сладким мягким запахом, но сочащийся ядом. Уильяму только предстояло все выяснить, а пока он пребывал в задумчивом неведении. Накинув сверху плащ и просунув руки в прорези, он отметил, что это очень удобно.
Наконец, обувшись и натянув перчатки, он полностью зашнуровал плащ и в тяжелом молчании вышел в коридор, где его уже ждали.
Старая графиня, закутанная в такой же плащ с прорезями, развернулась и чинно пошла по полным мрака коридорам, пока за ней следовал молчаливый Уилл. Они спустились на первый этаж, где им встретились лишь три слуги, которые низко кланялись – куда ниже, чем тому же графу Тастемара. Хромота Уильяма прошла не окончательно, но чувствовал он себя так, точно после прыжка в Мертвую Рулкию прошло много дней.
– Госпожа… – почти шепотом обратился он, боясь нарушить тишину Молчаливого замка. – Долго ли я спал? У меня почти затянулись раны на голове, шее и запястьях…
– Недолго. Всего день. Просто умелые руки лекаря сродни рукам маготворца, – улыбнулась графиня, двигаясь величественным шагом.
– Понятно, спасибо… – кивнул серьезно Уилл.
Он не знал, о чем можно разговаривать с этой чужой для него женщиной, которой он совсем не доверял. Впрочем, у него вообще не было настроения разговаривать с кем-либо, поэтому он шел, погруженный в тягостные думы, прятал руки в плащ, показывая из прорези наружу локти, чем напоминал нахохленного черного ворона.
Они подошли к главному входу, прошли мимо и двигались так, пока за одним из поворотов не обнаружилась маленькая железная дверца. Ее отворил безликий покорный слуга. После сдавливающего замкового мрака Уильям на миг ослеп, прикрыл глаза рукой и зажмурился, показав клыки. Снегопад сыпал так обильно, густо, что успел покрыть землю пуховым одеялом, и даже видневшиеся за воротами голые деревья уже укрыли белые шапки. Оглядевшись, пока они в молчании шли по узеньким дорожкам, Уильям неожиданно вспомнил зимний Офурт, свое детство и на мгновение улыбнулся.
– Первые дни зимы всегда дарят чувство умиротворения и приятной печали, напоминают о детстве, правда? – оглянулась с хитрой улыбкой графиня.
Уильям смутился, опустил руку и невольно улыбнулся, потому что, несмотря на нищету, он считал детство в целом счастливым и приятным.
– Такое чувство, что вы читаете мои мысли, госпожа…
– В твоем случае этого не требуется. У тебя все на лице написано.
Старая Мариэльд медленно побрела в самый дальний угол сада по усыпанной снегом дорожке, оставляя аккуратные неглубокие следы. Они снова умолкли. Вдыхая приятный груди холод, Уильям рассматривал сад с его спящими голыми растениями, представлял, каким он становится пышным и зеленым летом, даруя спасительную от зноя тень.
– Госпожа…
– Юлиан, если не перестанешь называть меня госпожой, я буду тебя постоянно звать Юлианом. Через каждое слово! Посмотрим, как быстро тебя возьмет страшная предсмертная судорога. – Она неожиданно легко рассмеялась, затем сказала оторопевшему Уиллу: – Ну, говори уже.
– Я всего лишь хотел спросить, как вы… – Он помялся и решил начать по-другому: – Мне мало рассказывали о старейшинах, и теперь я понимаю почему… Но я слышал о вас и о том, что вы одна из древнейших, что вы будто бы ходите по этому миру долгие-долгие века. Скажите, как вы можете так долго… – У него не получилось придать форму своей мысли. – Так долго жить? Что держит вас здесь, когда все вокруг столь отвратительно и безрадостно?
– Ты думаешь, твоя жизнь перестала иметь смысл?
– Нет, вовсе нет… хотя… Я не знаю. Внутри пустота… Не знаю, как описать, – растерялся Уильям, оглядывая дальний угол, куда они зашли. Здесь их никто не видел и не слышал.
– Внутри тебя пустота, потому что ты впервые сталкиваешься с предательством, несправедливостью, лицемерием. С годами станет проще…
– А что потом? Чувства притупятся?
– Нет-нет, они не притупляются. – И графиня печально добавила: – Предательств будет куда меньше, потому что ты перестанешь доверять свое сердце кому попало, но они станут глубже, болезненнее. Ты слишком мало знал Белого Ворона, мало знал о его вероломном характере. Отпусти его, его дочь, забудь о предательстве и иди дальше, просто впредь будь осторожнее.
– Я постараюсь, госпожа, – склонил голову Уильям.
– Хорошо, Юлиан. Постарайся, Юлиан. – Графиня насмешливо вскинула бровь, взглянув на резко покрасневшего собеседника. – Что такое, Юлиан?.. Тебе не нравится имя Юлиан?
– О Ямес, ну почему это странное имя, госп… – Он вовремя осекся, улыбнувшись второй раз за день. – Извините, но как же мне вас называть, если не госпожой? Может быть, тео? – ему вспомнилось, что так к графине обращались ее слуги.
– Матерью… Зови меня только матерью. Из зала суда вынесли моего новообретенного сына, а не еще одну машущую хвостом собаку, коих у меня достаточно. Прими как факт, что после той ночи в Вардцах ты потерял возможность быть рыбаком Уильямом, зато благодаря мне обрел возможность стать кем-то другим, – и сразу станет легче. Мне тоже в свое время пришлось так поступить…
Уильям промолчал. Он не знал, что ответить, потому что не верил во все сказанное и мало что понимал.
– Вижу, ты продолжаешь не верить мне. Недоверие основывается на непонимании.
– Уж нет ли у вас дара чтения мыслей? – вздрогнул Уилл.
– Нет, такого дара у старейшин не бывает. А с тобой и дар не нужен. Повторяю, у тебя лицо как пергамент, на котором слова – твои мысли, поэтому Белому Ворону и удавалось поддерживать обман. Ну и раз мы отошли так далеко, что нас никто не услышит, то, что же… Давай я немного поведаю тебе о своей судьбе. – Графиня качнула плечами, взялась за локоть Уильяма. – Тогда ты лучше поймешь меня, а я… Я вспомню то, что было будто бы не со мной – так давно это произошло…
Взяв сына под локоть, Мариэльд сняла капюшон, с которого осыпался снег, и принялась рассказывать:
– Много лет назад я родилась в землях, которые в те времена не имели ни названия, ни герба, ни короля. Эти земли в будущем назовут краем тысяч гор и рек, краем острейших высоких вершин и черных-пречерных пещер, какие только есть на этом свете.
– Это же Офурт? – изумился Уильям.
– Да, Офурт, – кивнула графиня. – А еще мои отец и мать были обычными людьми. Да-да, Юлиан, не смотри так, я такой же человек, как и ты. Об этом в клане знают немногие…
Я родилась под другим именем – Хеоллея. Моя деревня звалась Руротроон, что означало Маленькая, и была продолжением другой деревни – Аурутроон, то есть Большая. Мы занимались скотоводством, рыбалкой, охотой и жили, в общем-то, уединенно. Изредка к нам являлись для обмена люди из далеких земель. Когда я стала женщиной и у меня пошла первая кровь, отец продал меня за пару коз прибывшему для торговли вождю Карнкапа. Пара коз – очень щедрая плата, но я была невероятно красива, статна.
Мой муж оказался зрелым, бородатым, имел нескольких детей моего возраста. По прибытии в его поселение я уже была беременна. Патрупприн – так звали моего мужа – любил меня, и я стала его последней, четвертой, женой, а за те годы, что он был жив, родила ему множество детей. В свою очередь, они выросли и породили своих детей. А к моменту тех страшных событий, о которых я тебе расскажу дальше, моему младшему сыну Енрингреду, такому же высокому, как ты, с голубыми глазами и красивым лицом, было около двадцати зим.
О, Юлиан, это были чудовищные, невообразимые времена… И легенды о них не передадут и части того ужаса, что воцарился в наших землях… Огонь взметался до небес, порожденный дыханием исполинских тварей. Воды шипели белой пеной, когда в них погружались воющие на сто голосов существа размером с корабль. Посреди ковыльных пустошей за неделю могла вырасти остроконечная гора. В лесах шелестела листва, точно проносился ветер… но то был не ветер, а тысячи порождений демонов, что сделали ветви и кусты своим домом. А человеческие поселения, что же… Поселения пропадали целиком, когда по ним проходили последователи юстуусов.
– Кто такие юстуусы? – переспросил вполголоса Уилл, придерживая графиню под руку. Они бродили по усыпанным пухлым снегом дорожкам.
– Их еще порой зовут велисиалами, – сказала Мариэльд. – Горрон рассказывал тебе о них по пути на суд. Помнишь? Однако сейчас они обитают лишь в преданиях, а вот тогда их жрецы, преданные, жестокие, приходили и приносили смерть… Они убивали всех зрелых и старых, забирая с собой лишь молодых, способных пережить кровавые обряды. Мое поселение, располагавшееся в будущем Аелоде, постигла та же участь. Они пришли холодной осенней ночью, когда ветер дул с севера. Их было едва больше полусотни, но из-за того, что жрецы явились из темноты, никто не успел отреагировать… К тому моменту мой муж уже давно погиб и вождем был сын первой жены.