Графиня Ноэльская подошла к сыну.
– Доброе утро, госпо… сир’ес Мариэльд! – произнес Уильям, в напряжении скрестив руки на груди. – Нужно кое-что обсудить!
Услышав, как он выкрутился, не назвав ее матерью, но и не произнеся вслух «госпожа», старая женщина весело вздернула бровь:
– Я тебя слушаю, мой любимый сын.
– То, что вы сделали, выходит за все пределы допустимого! – тихо, но настойчиво возмутился Уильям, чтобы никто другой не подслушал разговор. Глаза его сверкали, что молнии.
– Тебе не понравилась Фийя?
– Дело не в этом! Это же в корне неправильно – заставлять девушку спать со мной против ее воли, как какую-то грязную блудницу. И это при всей ее добродетельности! И вообще, я не просил вас подкладывать ко мне в постель кого бы то ни было! Пожалуйста, не делайте этого больше!
– Ну что же, как скажешь…
Молодой Лилле Адан серьезно кивнул.
– …Только тогда Фийе придется ночевать в коридоре, – продолжила Мариэльд. Ее губы изогнулись в лукавой улыбке.
– Но почему?! – едва не воскликнул Уильям.
– Она же твоя служанка. Так что если ей не дозволено спать с тобой, то место ее либо в конюшне, либо под дверью, как собаке. Это мое последнее слово.
Мариэльд взглянула на него, продолжая благодушно улыбаться, точно ее совсем не тронуло сказанное. Облик графини был спокоен и мудр. Уильяму ответить оказалось нечем. Он некоторое время сверлил ее взглядом, потом перекинул сумку за плечо и, будучи уверенным в том, что покинет эту помешанную после Офурта, гордо удалился. Лицо у него стало пристыженно-раскрасневшимся, как у всех, кто совершенно не умеет ругаться и придумывает доводы для спора уже после самого спора.
Там, снаружи, у него попытались забрать сумку, чтобы понести. Однако он вцепился в нее, как в родную, считая, что борется за свою свободу.
Путники взобрались на коней и тронулись в путь в снежной завесе. За весь день Уилл не проронил ни слова, время от времени кидая хмурые взгляды то на Мариэльд, которая ласково улыбалась, то на Фийю, когда ее было видно из-за густо сыплющегося снега. Почему-то он не сомневался, что служанку вполне могут заставить спать на полу в коридоре, поэтому решил еще раз поговорить с графиней вечером на постоялом дворе. Ну а если та заупрямится, рассуждал он, придется положить Фийю на соседнюю постель.
К полудню отряд подъехал к реке. Снег покрывал все вокруг, ветер с северной свирепостью свистел между скал, задувая и наметая высокие сугробы, отчего невозможно было ничего рассмотреть даже вблизи. Однако Уильям сразу узнал Мертвую Рулкию по ее грозному реву – и вздрогнул. Перед его глазами развернулись картины из прошлого, которое казалось таким далеким. Вторя мыслям, вновь заныла нога, напомнив о скачках наперегонки со смертью.
Это был другой мост, Западный; он нависал над рекой гораздо ниже, чем Восточный, но был шире, крепче.
Спешившись, отряд начал переходить его.
Пряча свой страх от посторонних глаз, Уильям погладил серого мерина. Мерин оказался не так ласков, как Серебрушка, мелковат, но все же послушно пошел за хозяином, пока его держали под уздцы.
Наконец все перебрались на другую сторону моста, в Солраг. Уильям глубоко выдохнул… Снова отчего-то вспомнился граф Филипп и его взгляд на берегу вместе со словами благодарности. О, как же мало порой стоят такие громкие слова, горестно подумал он! Ему казалось, что преподанный жизнью урок надежно усвоен, что никому и никогда больше он не доверится сполна, как бы ни хотелось. И пускай его еще молодая, встрепенувшаяся душа на самом деле требовала совершенно обратного… Кивнув себе, Уильям уселся верхом и сдавил бока коня, чтобы догнать отряд. Ехать в компании одних вампиров было приятно: много времени сберегалось на завтраках, ужинах и отряд двигался бодро, скоро, несмотря на усиливающуюся вьюгу. Пацель кормился тем, что лежало в его мешках. Судя по всему, он прикупил достаточно еды еще в Йефасе: бока его седельных сумок раздуло до безобразия.
Это была вьюга, то кружащая, то спадающая, то следующим порывом обжигающая до красноты лицо. Весь тракт замело. Кони устало всхрапывали, трясли головами, когда им в ноздри задувало снегом. Молчаливые путники подобрались к городку – Новому Тавинну. Небольшой, но опрятный, он встретил их, содрав по пять даренов с каждого, и распахнул двери пустующего в этот сезон постоялого двора. Он был в городе один, среднего размера, в два этажа, неказистый по сравнению с Корвунтом или даже прошлым Аарином на Брунге. Харчевня располагалась с ним по соседству, через дорогу, по которой сейчас носился унылый ветер.
Из дверей постоялого двора выбежал управитель, хватаясь за одежды. Бурча под нос: «Что за непогода… поди, демон Граго потрудился», он грубоватым жестом пригласил явных иноземцев пройти внутрь. Борющиеся с вьюгой конюхи, отплевываясь, увели лошадей. Спустя время Уильяма попросили пойти следом за управителем, чтобы показать комнату. Его расположили на верхнем этаже. Различив во тьме силуэт старой графини, он сразу заспешил к ней в конец коридора.
– Сир’ес Мариэльд! – Впервые за весь день Уилл что-то сказал. Он был преисполнен решимости. – Нам нужно поговорить насчет вашей служанки.
– Юлиан, сын, я тебе все уже сказала.
– Подождите, вы не понимаете, что…
– Если она не будет ночевать у тебя, то будет ночевать в коридоре.
Графиня тут же чинно удалилась к себе, хлопнула дверью. Оставшись в одиночестве, вновь побежденный таким простым способом, раздраженный Уильям развернулся и увидел поднимающуюся по лестнице Фийю. Она улыбалась и заправляла за ухо прядь, выскочившую из наспех заплетенной косы. Ну что же, придется класть ее на другую кровать, решил Уилл. Но стоило ему приоткрыть дверь, как обнаружилось: в спальне только одна широкая кровать, – и он сдержанно выругался.
– Тео Юлиан, я спать на полу…
Фийя принялась с тупой покорностью раскладывать одежду, чтобы устроиться на ней.
– Нет, ложитесь в кровать. На пол лягу я!
Служанка в смятении сгребла свои вещи в охапку, чтобы перебраться с ними на постель. Скинув сапоги, подобрав под себя ножки, чтобы согреть их, она продолжала глядеть на господина. И хлопала глазками, как ребенок. У нее и правда было простодушное, наивное и лишенное малейшей умной мысли личико. Глядя на него, невозможно было подумать, что в такой головушке способно задерживаться что-нибудь хоть на миг: и дурное, и мудрое. Она будто жила лишь своим нынешним настроением да пожеланиями господ.
Уилл постелил на полу, от которого поднимался холод, свой дорожный плащ, а поверх положил другой, нарядный, не догадываясь о его дороговизне. Из-под ставней тихо посвистывал ветер. Понимая, что на улице крепкий мороз и к середине ночи станет еще холоднее, несмотря на то что это второй этаж, Уилл с тоской поглядел на место, где ему придется прозябать.
Однако если бороться, то бороться до конца!
– Вам нужно что-нибудь подштопать, почистить? – услужливо поинтересовалась Фийя.
– Нет…
Вьюга рассвирепела.
Яростный ветер закручивался и бросался на ставни. Те хлопали, стонали и пропускали ледяные сквозняки, которые неприятно скользили по ногам. Не было никакого желания выходить на улицу, и путники радовались, что успели разместиться на постоялом дворе вовремя. Тем более что их, южан, эти северные холода страшили.
Спустившись по лестнице на первый этаж, Уильям постучал в первую дверь с деревянной табличкой с изображением замка и ключа – комнату управителя. Та отворилась. На пороге появился уже готовящийся ко сну полный мужчина в двух теплых платьях и шерстяных шоссах.
– Вам чего-то надобно, господин?
– Да, я бы хотел снять еще одну комнату, – произнес Уильям, нащупав в кошельке пару десятков даренов из сбережений сэра Рэя.
Управитель отчего-то уставился в пол своими уставшими старыми глазами и как-то неловко, в смущении произнес:
– А комнат-то нет…
– Как это нет? – поднял брови вампир.
– Так это ж… Та женщина с белоснежными волосами их все выкупила, – пробормотал пожилой мужчина.
– Хорошо, предположим, – едва сдерживаясь, произнес Уильям. – Хотя бы одеяла-то есть?
– Запретили выдавать, господин. Извините, – прошептал перепуганный управитель. – Та женщина сказала, что, если выдам кому-нибудь, кто попросит, поплачусь башкой. Это меня возмутило, но, знаете, выдавать одеяла я вам не стану! Извините!
Скрипнула дверь. Это Уильям в злости зашагал прочь из постоялого двора. Он попал на небольшое крытое крыльцо, куда не залетал ветер, но стоило ему только попробовать перейти улицу, как его едва не сбило с ног. Бушевала вьюга, снег хлестал в лицо и вздымался клубами. В ушах стоял протяжный вой. Борясь со стихией, Уильям с трудом продвигался в сторону харчевни – надеялся провести ночь там, за столами, спрятавшись где-нибудь в углу. Дойдя, он налег плечом на дверь, но та не поддалась. В такую безумную погоду харчевня, оставшись без посетителей, закрылась раньше положенного.
Тогда он пошел на конюшню, дабы отлежаться на теплой соломе, вдыхая запахи лошадей. Однако постройка была закрыта на засов изнутри, а спящие конюхи не расслышали сквозь вой вьюги ни стука, ни громких попыток докричаться до них.
Уильяму с руганью пришлось вернуться на постоялый двор. С него осыпался большой сугроб, а снег чувствовался даже в шароварах. Южные одежды совершенно не годились для северных зим, подумалось ему… Из комнатушки опять выглянул управитель и непонимающе покосился на безумного постояльца, решившего прогуляться в такой вечер. Дрожа и отстукивая зубами дробь, Уильям поднялся в свою спальню, где в кровати под теплым одеялом уже лежала неспящая Фийя.
Стащив с себя побелевший плащ, он отряхнул его и постелил на каменный пол, улегся и завернулся в него. Пол дышал холодом, а по телу сильно тянуло от окна. И хотя Уилл, будучи бессмертным, переносил всякую непогоду, будь то холод или зной, лучше, чем прочие, но даже он через пару минут начал страшно дрожать.