– Да! – расплылся в безобидно-довольной улыбке герцог. – Я оформил бумагу, которая позволит учесть мой голос на суде, и поспешил вслед за вами.
– Но зачем? – смутился Уильям. Он уже не знал, куда деться от испытующего взгляда голубых глаз герцога.
– Чтобы вы, не успев закостенеть в своей обиде, могли если не простить нашего Филиппа, то хотя бы встать на путь прощения. Да, будем честны, он упертый баран! Слишком долго продолжал гнуть свою линию, нанеся этим обиду. Однако в его защиту скажу, что он тоже, вопреки себе, привязался к вам и полюбил, причем полюбил как ученика, преемника Гиффарда и сына. Но пусть ему уже не быть близким вам, Юлиан, прошу, не принимайте его за далекого врага! Ваши мысли будут повелевать вашей жизнью, понимаете? – порывисто и с чувством произнес Горрон.
– Извините, господин Донталь, но я не желаю более говорить об этом… – Уильям сжал губы.
И правда, размышлял герцог, наблюдая этот взгляд, в котором поселилась так быстро пустившая корни жестокость – спутница горестей и обид, – еще рано говорить об этом. Ему пока не дано спокойно рассудить случившееся. Для этого нужна мудрость, а он только начинает ее искать.
Но все же в этих потемневших глазах появился свет сомнения. Крохотный свет. Может, Горрон просто спутал его с отражением большой лампы на столе?
– Юлиан, быть может, вы взглянете на суд моими глазами и решите для себя что-нибудь? Я научу вас ловить в памяти нужный момент, подскажу, – предложил герцог.
– Горрон… – раздался ровный – слишком ровный, чтобы не таить в себе опасности, – голос графини Лилле Адан.
Однако, решив рискнуть многим, Горрон де Донталь уже успел протянуть руку с закатанным рукавом. Успел же? Если на его предложение согласятся, то Мариэльд де Лилле Адан не посмеет помешать своему сыну из правил приличия.
В глазах Уильяма едва вспыхнуло сомнение, то самое, которое так вожделенно выискивал Горрон. Ему нужно было лишь кивнуть, и все бы открылось! Он бы узнал о настоящих событиях на суде, а не выставленных в отражении кривых зеркал! Но, тут же потухнув, сомнение сменилось сначала болезненной неприязнью, а потом и вовсе явной ненавистью – и он качнул головой.
Риск не оправдал себя.
Герцог Донталь понял, что еще слишком рано, а может, уже поздно, и в смятении убрал руку. На него продолжала глядеть с застывшим, как у мраморной статуи, лицом и с такой же великодушно-натянутой улыбкой графиня Лилле Адан. Ее вид ничего не сказал Уильяму, но знавший эту женщину уже полторы тысячи лет Горрон понял, что едва не пересек черту.
– В общем, я сказал все, что требовалось. – Тяжело выдохнув, герцог поднялся из кресла. – Доброй ночи всем. И прошу этих же всех подумать о возможных последствиях нынешнего выбора, так как выбора без последствий не бывает!
С этими словами он оставил присутствующих, выйдя из комнаты. Там его поджидали уставшие после дороги слуги.
– Сир’ес Мариэльд, я тоже, пожалуй, пойду, – произнес Уильям и двинулся следом.
– Подожди! – Ее голос был тихим, но в меру властным.
Уильям остановился, не понимая, чего от него хотят. Повелительным жестом графиня потребовала склонить перед ней голову, и он уже было решил, что ему собираются что-то шепнуть на ухо. Но вместо этого довольная Мариэльд неожиданно обняла его своими старыми руками за шею и погладила по смоляным волосам, как некогда это любила делать матушка Нанетта. Так продолжалось пару мгновений, довольно долгих для того, чтобы Уилл покрылся пунцом.
– Доброй ночи, сын, – прошептала она.
– И вам, сир’ес… И вам, – пробормотал он, смутившись, и вернулся к себе.
На дворе стояла густая, одетая в серое ночь. Вьюга еще стонала, но уже куда слабее, теряя свои силы. Уильям зашел в комнату с ледяным полом, отметив про себя, что его, похоже, нарочно поселили в углу здания. Раздевшись, он забрался под одеяло. Там, посередине кровати, свернувшись клубочком, спала нагая, беззащитная Фийя. Она по-детски причмокивала губами. Уильям приобнял ее, зарылся в растрепавшиеся длинные волосы и провалился в дремоту.
Глава 9. Второй суд
Йефаса, эта же ночь
Как порой всего лишь одно непримечательное обстоятельство способно разрушить даже великие дела, так и одна маленькая служанка обернулась погибелью для куда более могущественных господ. Они стояли рядом друг с другом, вдвоем, поддерживаемые по бокам слугами, а скорее даже стражей. На обоих были черные грубые одежды – такие же, какие выдали Уильяму во время суда. Леонард трясся, как больной, периодически похныкивал и переводил взор с отца на Летэ и обратно. В отличие от графского сына, Райгар Хейм Вайр стоял спокойно, смиренно, хотя и обозревал все вокруг насмешливым взглядом, пожевывая полную губу.
Всем своим видом Райгар как бы заявлял: «Да, я проиграл. Но будут еще и другие, куда ловчее меня! Козни зародились вместе с этим миром, с ним они и умрут!» Глотка его была разорвана, однако не в клочья, как ранее у Уильяма. Все-таки он был одним из них, старейшиной.
Именно поэтому все кусали его осторожно, а пили мало.
Леонарда тоже заливали ручьи крови, капающие с рубахи и его тонких пальцев на пол. В пещере было мерзло, но вспотевшие рыжие кудри облепляли худое скуластое лицо. «Он будет таким же участником суда, раз захотел примкнуть к бессмертным, – заявлял гневно Летэ. – Но чтобы он не умер от потери крови, я доверю решать его судьбу старейшим». Старейшими были Теорат Черный, Шауни де Бекк, Амелотта и Марко. Вкусил воспоминания предателя и сам Филипп.
Сидя со строгим, но бледным лицом, в окружении подобных себе, граф Тастемара размышлял о том, как порой бывает, что жизнь определяет кого-то не туда, куда ему надобно. Как порой, подав кому-то руку помощи, ты принуждаешь его встать на дорогу, что приведет к тьме. О, конечно, это слабое оправдание предательству… Да и можно ли оправдывать предательство, которое само всегда стремится найти себе обоснование? Никто из нас никогда не назовет себя предателем. Только преданным, обманутым, лишенным надежды, уставшим или покинутым.
Однако слишком много потерь случилось у графа в последнее время – двое сыновей, – и это было лишь продолжением прошлых смертей, тянущихся сквозь века. Он не мог не задумываться над тем, как его собственные руки ковали судьбу всех его детей. Впрочем, со стороны его взгляд казался безучастным.
Между тем Леонард не сводил с него неверящего взгляда, точно до конца не понимая, почему он стоит здесь, на суде. И почему не в качестве преемника, а как участник заговора?
– Отец! – Рука Лео лежала на горле, пытаясь остановить кровь, которая капала уже с локтя. – То был обманчивый порыв! Я бы ни за что не посмел воспользоваться тем, что мне насильно вложили в руку! Прости меня, пощади. Умоляю, отец! Я уйду прочь и никогда не появлюсь в Солраге!
– Умолкни, – произнес глава совета.
Затем он бесчувственным голосом обратился ко всем остальным:
– Итак, всем вам довелось увидеть воспоминания Райгара Хейм Вайра, обвиняемого в покушении на жизнь Филиппа фон де Тастемара, а также в убийстве Саббаса фон де Артеруса и его наследника Мараули. Некоторые из вас смогли впитать память и приспешника заговора, Леонарда. Сначала нам предстоит вынести решение по Райгару. Предполагаю, решение будет единогласным. Но мы не отступим от законов, нами же прописанных, поэтому даю всем время подумать как следует.
И Летэ оперся широкой волосатой рукой о каменный стол. Затем обвел величественным взглядом полную мрака пещеру, а также всех присутствующих, призывая начать процесс принятия решения. В продолжение этого старейшины точно так же величественно закивали, соглашаясь. Пока все раздумывали и Летэ крутил любимый старинный рубиновый браслет, в пещерном зале воцарилось молчание.
Райгар склонил большую голову к груди, хмуро глядя на свои босые ноги. Леонарда порой схватывал очередной приступ страха, и тогда он издавал то ли плач, то ли стон, а порой и испуганно дергался. Впрочем, его сразу зажимали, как тисками, прислужники – и он ненадолго возвращался в этот бренный мир. На его лице застыло страдание. А где-то в углу, в небольшом озерце, тихо капала по тонкому льду вода, силясь разломать его.
– Проголосуем, – чуть погодя закончил молчание глава клана. Он опустил руку на стол, и его рубиновый браслет оглушающе звякнул во тьме. – Начнем. Кто считает, что Райгар виновен и его дар требуется передать более достойному?
Все бессмертные переглянулись.
Первой поднялась рука Филиппа фон де Тастемара, глаза которого горели ледяным огнем отмщения. Зыркнув на него из-под кустистых бровей, Райгар оскалился в раздраженной улыбке. Вторым взметнул руку ярл Барден, прозванный Тихим.
– Таким не место среди нас! – басом проревел он, и пещерные стены отозвались дрожью.
В конце концов все единогласно проголосовали за казнь. Все без исключения.
Графа Офурта ненадолго покинула его угрюмая выдержка, а ноги подкосились; слуги поддержали его под руки. Из разжеванной толстой нижней губы засочилась кровь.
Что же, Райгар Хейм Вайр был беспринципным вампиром, одиночкой и негодяем, но дураком никогда. И он понимал, что его жадная попытка разрешить затяжную вражду стоила ему всего. Это был первый порыв жадности за долгое время – после стольких-то лет осторожности и немногословия. Но из-за бестолковой девки, которую уже казнили, все обернулось против.
– Раз так, нам осталось проголосовать по второму участнику суда. А уже после приступим к вопросу о преемственности дара Саббаса, – подытожил глава.
– Отец! – вновь издал истошный вопль Леонард. – Не дай им убить меня! Я готов отправиться в изгнание… Куда скажете! Да хоть на край света. Но прошу, пощадите!
Его надрывные, слишком громкие для столь беззвучного места вопли прокатились по всей пещере. Некоторые старейшины поморщились, с сочувствием взглянули на графа, на долю которого выпал уже второй суд.
Граф Тастемара остался глух к просьбам.
– Имей уважение к этим стенам. – Летэ поглядел на вампира с неудовольствием. – Мы исполнили твое желание встать среди бессмертных… Так подчиняйся нашим законам!