— Пошли, отец. Пора.
Медвежья шкура колыхнулась. Густо пахнула сыростью. Алёша нагнулся и потрогал оскаленную пасть. Теперь она не казалась ему такой страшной.
Возле избы Николая Ильича их поджидал Санька. Чисто вымытый, расчёсанный на пробор. Белая, накрахмаленная рубашка, казалось, светилась в полутьме.
— Деда Матвеич, — сказал Санька, исподлобья поглядывая на Алёшу, — идите скорей к нам. Нина Петровна наказала, чтоб я вас позвал.
— Стряслось что? — спросил Матвеич.
— Ага, — Санька снова посмотрел на Алёшу, но теперь уже испытующе, будто проверял, можно ли при нём говорить.
Алёша обиделся. После того, что произошло в лесу и на дороге, ему казалось, что всё должно стать иным. А недоверчивый взгляд Саньки снова возвращал его в прошлое, во вражду. Он пожал плечами и хотел уже было с достоинством уйти, но Санька, словно забыв о присутствии Алёши, уже начал рассказывать:
— Мы в болоте с Митькой гильзу в дупле нашли. Винтовочную. Там записка есть. Вся стёртая, а кое-что разобрать можно. С войны лежит.
— Ну?! — ахнул Матвеич. Сбросив шкуру прямо на землю, он повернулся к Николаю Ильичу, снимавшему ружьё.
— Слышал, Колюшка?
— Идёмте, — торопил Санька, — там уже все собрались…
Николай Ильич снова надел ружьё и зашагал впереди Матвеича и Саньки.
Алеша побежал следом за ними. Пусть всё что угодно, пусть даже Санька и Митька снова возьмут его в плен, но он должен узнать, что в записке, или хотя бы просто увидеть гильзу, которая пролежала в дупле с войны. Ведь эта гильза — письмо от человека, которого нет и который всё-таки есть, потому что люди его услышали. Пусть через много лет, но услышали и теперь спешат на его зов.
— Можно мне с вами? — с надеждой спросил Алёша у Матвеича, — я… я вас очень прошу.
— Давай, — коротко бросил Матвеич. Старик всё пытался свернуть на ходу цигарку, но руки его дрожали, и табак просыпался на дорогу.
Санька взглянул на Алёшу и промолчал. И в этом молчании уже не было враждебности. Но не было и дружбы. Словно Санька только принял к сведению присутствие Алёши и тут же забыл о нём. «И верно, — подумал Алёша, — что я ему хорошего сделал? А ведь он не побоялся медведя и бежал к ручью предупредить нас…»
Возле моста Алёша неожиданно увидел бабушку. За всеми треволнениями дня он совсем забыл, что бабушка не знает, где он, и волнуется.
Увидев Алёшу, бабушка быстро сняла очки, протёрла их полой кофты и спрятала в карман. Губы её были плотно сжаты.
— Бабушка, — виновато сказал Алёша, оглядываясь на Матвеича.
Бабушка оскорблённо молчала.
— Ты не жури его, молодуха, — сказал Матвеич и, взяв Алёшу обеими руками за плечи, легонько подтолкнул его к бабушке, — парень он у тебя ничего… стоящий. Иди, иди домой, гляди, на бабке лица нет.
— Но как же! — задыхаясь от обиды, вскрикнул Алёша. Он не ожидал такого от Матвеича. Отсылать домой в то время, когда другие будут смотреть и даже трогать гильзу…
— Топай, — строго сказал Матвеич, — хорошие дела не за порогом начинаются. Завтра всё узнаешь.
И они ушли.
Опустив голову, Алёша медленно поплёлся домой.
«Хорошие дела не за порогом начинаются, — подумал Алёша. — Интересно, что Матвеич хотел этим сказать?»
22. Последняя капля
Солнце уже вовсю палило в раскрытые окна. Бабушка тихим басом пела на крыльце:
Ты мне гость дорогой.
Так поведай же мне… —
и гремела кастрюлями. Во дворе громко и гневно клекотал одноглазый петух Сёмка, гоняя кур. Пахло свежими блинами.
Алёша потянулся, просыпаясь, и вспомнил: гильза! Наверное, уже вся деревня, все ребята знают, а он проспал! Алёша наскоро оделся и выскочил на крыльцо.
— Бабушка, Ким приходил?
Бабушка продолжала мыть кастрюлю из-под теста. Даже головы не повернула.
Хочешь, бери коня любого…
— Ну, бабушка же, никто из ребят не приходил?
Бабушка обернулась. Прищурилась. Пожала плечами.
— Странно, — с недоумением сказала она, — никого нет… Или мне показалось?
И снова принялась за кастрюлю.
Алёша удивлённо открыл рот. Что это с бабушкой? Он подошёл и потянул её за рукав.
— Бабушка, что с тобой? — испуганно спросил он.
Бабушка подняла голову и посмотрела на Алёшу так, словно только что его увидела.
— Со мной? Скажи-ка лучше, что с тобой? Может быть, ты забыл, что мы с тобой сегодня ещё не виделись?
— Д-доброе утро, бабушка, — сказал Алёша, краснея.
— С этого и надо было начать, — удовлетворённо сказала бабушка, — а теперь умываться — и к столу, — продолжала она, — у нас сегодня блины! Оказывается, это не так просто — печь блины на керогазе…
— Некогда, ба, — взмолился Алёша, — у меня очень большое дело…
— Так, — огорчённо сказала бабушка. Она не спеша поставила кастрюлю на перила, вытерла руки, каждый палец отдельно. Не спеша повернулась к Алёше.
— Иди, если тебе так некогда, — сухо сказала она, делая ударение на слово «так». — Я вижу, Алексей, тебе хочется быть самостоятельным. Это неплохо. Я понимаю тебя. Одиннадцать лет не так мало, но и не так много. Поэтому учти: самостоятельность — не только поступки, но ещё и умение держать за них ответ. И прежде всего перед собой. А теперь иди по своим очень важным делам.
— Бабушка, я…
— Иди, Алексей!
Алёша сбежал с крыльца и выскочил за калитку. Если бы Матвеич не прогнал его вчера, он бы уже всё знал. Вчерашняя обида на Матвеича шевельнулась в душе. А он-то, Алёша, ещё мечтал заслонить Матвеича от пули… Как это он вчера сказал? «Хорошие дела не за порогом начинаются». Алёша оглянулся. Бабушка стояла на крыльце и смотрела ему вслед. «Расстроилась», — огорчился Алёша. Так что же Матвеич хотел этим сказать? Надо спросить у него. И, кстати, где он?
Алёша пробежал по деревне, заглядывая во дворы. Перебежал мост и покружил возле конторы совхоза, но ни Матвеича, ни Николая Ильича, ни даже Саньки и Митьки нигде не было видно. Тогда Алёша помчался к пещере. Уж там-то наверняка кто-нибудь есть.
И он не ошибся.
Возле пещеры собралась вся дивизия «Красная стрела» В полном составе. Обсуждали странное событие. Дело в том, что рано утром в окно Кима влетел камень. К камню чёрными катушечными нитками была крепко примотана записка. В записке карандашом было написано следующее:
«Кимка, в полдень приду к пещере, надо поговорить.
Санька».
— Ну, что вы скажете? — спросил Ким, когда с содержанием записки ознакомились все, даже Тимка-Самоучка.
— А что? Пусть приходят, — сказал Гошка.
— Верно, — поддержала брата Юлька, — может, у них дело какое.
— Знаем мы их дела! — сердито сказал Ким.
Ребята горячо заспорили. Юлька считала, что надо поговорить, никому от этого хуже не будет, Ким — гнать без разговоров. Гошка отмалчивался. Возмущение Кима сбило его с толку.
Алёша молча присел на песок, почти не слушая спора, который грозил вот-вот перейти в драку. «Они ничего не знают, — подумал Алёша, — может быть, это тайна? Расскажет Санька о гильзе, когда придёт, или нет?»
— А ты чего молчишь, Алёха? — спросил Ким.
Алёша задумчиво посмотрел на Кима, на раскрасневшихся от спора ребят. Они уже разделились на два лагеря. Возле Кима остался один Гошка. Все остальные перешли на сторону Юльки. Алёша понимал, что Киму сейчас нужна его поддержка, и если Алёша не станет на его сторону, Ким останется в меньшинстве. И Алёша тянул с ответом. Ему очень, очень хотелось узнать, что скажет Санька, и в то же время не хотелось огорчать Кима. Всё-таки они друзья.
— Вчера Матвеич рассказал, что воевал в пещере ещё в гражданскую войну, — сказал Алёша.
— Брось, — недоверчиво протянул Ким.
Юлька и Гошка разом прекратили спор и придвинулись к Алёше.
— Ври больше, — сказал Гошка, скорее по привычке, чем от недоверия. — Это что же, выходит, и лента его?
— Не знаю. Он вчера рассказывал Николаю Ильичу, что вместе с его отцом воевал здесь с белыми. Матвеича ранили, а белые подумали, что он убит, и не тронули его.
— А отца Кудря… Николая Ильича? — спросил Гошка.
— Взяли в плен, а потом убили.
— А чего Матвеич никогда про это не рассказывал? — спросил Ким.
— Он же не такой хвастун, как некоторые, — бросила Юлька.
— Смотри, Рыжая, — рассердился Ким. Он вскочил было, но тут же медленно опустился на песок. С безразличным видом.
В кустах показались Санька и Митька. Они были вдвоём. Без своих ребят. Санька шёл спокойно, чуть сутулясь, а Митька держался немного позади, каждую минуту готовый дать стрекача.
— Я пришёл, — сказал Санька. Он остановился в двух шагах от Кима и независимо выставил правую ногу вперёд.
— Не слепой. Что скажешь? — Ким насмешливо прищурился. Было видно, что его так и распирала гордость. Еще бы! Ведь не он первый пришёл к своим врагам, а они пришли к нему на поклон.
— Где пушка? — лицо Саньки было спокойно. Только держался он чуть напряжённее обычного.
Ким оглянулся на Гошку и пожал плечами.
— Видал чудака?
— Тю-тю твоя пушечка, поминай, как звали! — Гошка засмеялся, оглядываясь на ребят. Но лица ребят были серьёзны. Никто не подхватил смеха. Гошка ещё раз хихикнул и обиженно умолк.
— Где пушка? — повторил Санька, когда утих Гошкин смех. Он будто и не слышал выкрика Гошки. Митька выскочил из-за его спины и возмущённо закричал:
— Мы её сами… эт-та… как его… исделали! Во, руки по сю пору ноют! — он выставил вперёд руки с въевшейся в ладони чёрной металлической пылью и ещё дочиста не отмытые от мазута. — А вы… эта-та… как его… на чужую работу больно ловкие. Все себе заграбастать радые, сами-то… эт-та… как его… ничего не умеете, как эти… захватники какие!
— Уймись, — строго и ласково сказал Санька и положил руку Митьке на плечо.
— Мы не захватники, — неожиданно сказала Юлька, — мы…
— Рыжая! — предостерегающе сказал Ким и повернулся к Саньке. — Уходи отсюда, понял?