— Ткут своим потоком? — переспросила жадно.
— Ага, — девочка перехватила мои пальцы и сжала их в какую-то странную позицию. — Вот так. Люди ткут нитями, а Леяш потоком своей силы. Ну, в книжке же все написано.
Я пошевелила пальцами, разомкнула их, а после снова свела тонкой щепотью, но… магию-то у меня забрали. Видно не судьба мне воспользоваться таким простым, таким… драконьим способом спасения.
— А в какой книге написано?
— В родовой, конечно, — ответила та назидательно. — Будто сама не знаешь.
Девочка уже освободилась и расхаживала по зале, вертя головой в разные стороны. Даже статую пальцем потыкала. Дитя, хоть и великовозрастное, что с нее взять.
Искоса наблюдая за ней, я задумалась о родовой книге. Уж не эту ли книгу желал заполучить незнакомец, договорившейся с Дарешем об одном предмете в моем поместье? Почти наверняка она. Я так замечталась, что очнулась только когда дверь хлопнула в очередной раз.
— Вейра Бельх, моления на сегодня окончены, вам будет дозволено продолжить их завтра.
Два незнакомых брата склонились в уважительном поклоне, и я, прихватив кабачки, поднялась. Шустрая девчонка уже проскользнула мимо братьев и весело замахала мне рукой из-за их спин. Вот же хулиганка.
Я скупо улыбнулась. Люблю таких.
Если выживу, предложу ей поехать со мной в поместье, а то, видно, родители ее не очень-то любят. Вся тонкая, бледная, синяки под глазами, с кровообращением беда, да и только. Мы, нелюбимые дети, должны поддерживать друг друга.
Глава 8. Лабиринт Арахны
Следующие два дня со мной в молельном зале сидели две низовые храмовницы. Стерегли. Брат Вальриольх, хоть и не имел прямых доказательств, догадывался о моей причастности к происшествию в зеленом коридоре, и теперь не сводил с меня глаз.
Женщин, как я успела понять, на храмовую службу брали редко, платили им сущие копейки и ставили на должность не выше поломойки. Так что к вечеру последнего дня я успела найти с ними общий язык. Поздновато, конечно, но мне было отчаянно нужно увидеть ту девочку, что подкинула мне немало интересной информации о Леяш. А вдруг я бы еще что-то узнала?
Сегодня был последний день отпеваний, после чего, покойника вознесут к небу в огненной колеснице, а девочка с родителями уедет.
Моя жизнь катилась к закату быстрее, чем сбитая повозка с обрыва. Счет шел на часы. Мне была нужна любая помощь, и учитывая, что меня не выпускали из молельного зала третьи сутки, эта девочка мой последний шанс. Шанс на… что-нибудь.
— Сестра Ане, я отлучусь по нужде, — обратилась к молоденькой девушке.
Поладить с ней было проще пареной репы — у меня в подчинении таких девочек под две сотни было.
Мы обе, не сговариваясь, бросили взгляд на вторую храмовницу. Той было хорошо за тридцать и, судя по глубоким шрамам на лице и шее, жизнь ее не баловала. Она с нами не общалась, но и не сдавала гаденышу Вальриольху.
— Бегите, вейра Бельх, только быстро, ради матери-драконицы, не то выгонят меня, — зашептала Ане.
Я украдкой вытащила в окно длинный белый цветок гибискуса, который разросся прямо у стен храма, проскользнула в дверь и тут же застыла.
В узком коридорчике набилось человек двадцать народу, деловито обсуждавших Огнь первородного. Огнем первородного, как я успела выяснить, называли костер, в котором сжигали покойных драконов, чтобы капля драконьей крови вернулась в чашу, что держит в руках драконица-мать.
На меня даже внимания не обратили.
Я осторожно прибилась к толпе, выглядывая среди озабоченных сердитых лиц свою девочку, но ее нигде не было. Драконы таскали какие-то благовония, хмуро переговаривались, а около узкой лежанки в центре молельного зала некрасивая краснолицая женщина активно торговалась с незнакомым мне храмовником.
— Простите, — кое-как изобразив смущение, я подергала ближайшего драконира за куртку. — Вы не видели девочку лет двенадцати?
К этому моменту я уже успела подметить, что с рослыми, яркими драконицами драконы не слишком церемонились, вели себя, как с равными, хотя равными их не считали. А вот низенькие изящные худышки вроде Эйвери мгновенно вводили их в роль рыцаря-защитника. Те буквально делали собачью стойку, почуяв вблизи от себя фертильную худосочную особь, даже такую замученную, как я.
Мой расчет оказался верен. Крупный неповоротливый драконир заалел, затоптался на месте, неловко кивнув в сторону крикливой вейры:
— Так там девочка.
Поблагодарив его неглубоким реверансом, я протолкнулась поближе к женщине, уже и рот открыла, чтобы спросить, когда опустила ненароком взгляд на возвышение с покойником. Меня словно в грудь ударило с размаху.
На белом полотне, лежала моя девочка.
Как во сне я подошла ближе, пытаясь разглядеть различия со своей собеседницей, но это совершенно точно была та самая девчушка.
— Как давно… она умерла? — голос звучал холодно и безжизненно.
Как всегда, когда я сталкивалась с действительно серьезными неприятностями.
— Пятый день, как доченька моя умерла, вейра Бельх, — краснолицая женщина неловко поклонилась и тут же повернулась к храмовнику, продолжив азартно торговаться.
Амулеты, оказывается, можно не брать, все равно девка уже мертвая, а бумажных цветов, исписанных пожеланиями, вообще не надо, живых можно набрать, вейр Бельх дозволил.
Не знаю, как долго я стояла над мертвой малышкой, особенно остро чувствуя ее худобу и несчастливое прошлое, а после положила ей на грудь длинный стебель гибискуса и пошла прочь.
Вернувшись, безмолвно встала на истертую подушку и впервые за всю свою жизнь взмолилась богу — матери-драконице, чтобы та смилостивилась и послала малышке новую хорошую жизнь.
Почему-то тот факт, что со мной болтала покойница меня совершенно не тронул. Вальтарта… Страна драконов. Летают, швыряются огнем, зажигают светильники щелчком пальцев, стены, вон, магические ставят. Вот и покойники ходят и разговаривают. Чокнутые они тут все.
До ночи я простояла на подушке, хотя тело буквально закостенело от неудобной позы. Ане пыталась меня отвлечь, брат Велех заглядывал, но я молчала, уставившись в одну точку, болезненно переживая близость смерти. Даже Тальхе — вторая храмовница — начала коситься на меня с беспокойством.
Утром я безропотно пережила ранний подъем и беспардонное нарушение личных границ. Две мои стражницы-храмовницы подняли меня ни свет, ни заря, затолкали в ванную, натерли смесью каких-то трав, убрали волосы в свободную косу и попытались надеть белую нательную рубаху. Совсем тонюсенькую, видимо, чтобы Арахне было удобнее меня хомячить.
— Не сопротивляйтесь, вейра, — запричитала Ане. — А то братья набегут, позору же будет!
Тальхе хмыкнула:
— Можно подумать, если она наденет эту рубаху, позору не будет. Она ж прозрачная, все равно что голой к пещере ехать. Зверюги своего не упустят, насмотрятся.
Я молча вырвалась, подскочила к сундуку, где хранила свое честно заработанное платьице и ботинки. Так же молча все это надела, а пару минут спустя ко мне бросились мои храмовницы — помогать со шнуровкой и расправлять хвост у платья. Сделанное на манер амазонки, оно явно было добавлено швейкой в мой гардероб для забавы. Мол, что эта колхозница понимает в моде. Я же понимала только одно — под короткой передней оборкой начинались обтягивающие мужские штаны из хорошей плотной ткани, наподобие твида. Тепло, свободно, удобно улепетывать от Арахны. Да и село платье на меня на удивление ладно.
— Выходите, копуши! — в дверь заглянул брат Вальриольх и… завис, уставившись на мои ноги. — К-к-карета подана…
Я сгребла пузырек с остатками зелья и, кивком попрощавшись со своими охранницами, царственно прошла мимо Вальриольха. Тот поспешил за мной и весь путь до кареты пялился на мои конечности остекленевшим взглядом. Даже руку подал, чтобы я взобралась в карету.
Вот только карета была вовсе не пустая, как я думала. Внутри сидел Дареш и радостно скалился. По крайней мере, пока не увидел мои ножки в брюках.
— Ты! — прорычал он ожесточенно. — Бесстыдница!
Хмуро усевшись напротив мужа, захлопнула дверь, а когда карета двинулась, из чистого садизма положила ногу на ногу. Среди высокорожденных подобная поза считалась исконно мужской, а порядочным девицам было положено сидеть, сложив ножки рядком и изящно выгнув щиколотку.
Что по мне было полным бредом. Вейры носили платья, оставляющими открытыми лишь кончики туфель. Ну и какой смысл ломать ноги, если от талии и до пят вейра остается тайной?
— Какое такое бесстыдство? — сказала чопорным тоном. — Я одета.
— В штаны! — лицо у него залилось клубничным то ли от ярости, то ли от стыда за лук, позорящий честь дома Бельх.
— Но ты тоже одет в штаны, — возразила с усмешкой.
При свете дня я боялась его уже не так сильно. После поцелуя с генералом, подпаленного им моего доверчивого сердечка и смерти той девочки, страх словно притупился. Так тупился острый нож, который слишком часто пускают в дело.
И Дарешу это не понравилось.
Неуловимым глазом броском он печатал меня в стенку кареты, навис, довлея драконьей аурой, угол рта обнажил белые, по-волчьи острые зубы. Его взгляд метался по моему лицу, отыскивая приметы девичьей, милой его сердцу истерики.
— Платье не порви, — сквозь злость прорвалась легкая тревога. — Я-то привычная, а вот император может и не понять лишние синяки и порезы на вейре Бельх.
Вместо ответа тот с силой впился мне в рот, который мгновенно заполнило солоноватым вкусом крови. Я попыталась взбрыкнуть, но с тем же успехом червячок может пытаться приподнять бетонную плиту.
Грудь с болью смяли жесткие пальцы, и я с каким-то отупением поняла, что ненавижу боль. Особенно такую, где трогают сразу все мои триггерные точки: губы, грудь, живот, пах. Дареша встряхнуло от возбуждения: