— Дитя Леяш отдает себя роду Бельх, — слова выскользнули из губ раньше, чем я поняла их значение.
Взяла из выложенного на грубо сколоченный стол блюда кусочек яблока и протянула к губам супруга. Ледяная сволочь воспользовалась моментом и больно прикусила мне палец. К чему такая мелочность? Знает же, что я скоро умру, мог бы быть добр на прощание.
«Умру?» — тут же пронеслась мысль.
Верно, умру. Мы потому и поменялись телами с Эйвери, что у каждой из нас оставался шанс выжить вдали от наших мучителей. У меня, правда, совсем небольшой. Эйвери предупредила, но я все равно сказала «да». Я просто не могла отказать, глядя в перепуганное, по-детски округлое лицо.
— Дитя Бельх отдает себя лону Леяш, — Дареш сладко улыбнулся и протянул мне… личинку.
Символом Леяш была белая яблоня, а символом Бельх земляной червь. Сила, за которую огненный император отдал часть императорской ветки.
На свадьбах, похоронах и крещении, обычно на блюдо выкладывали темную ягодную пастилу, нарезанную соломкой, символизирующую червя. Но Дареш решил покуражиться. Я подумала о бледной полупрозрачной от стресса и недоедания Эйвери и сладко улыбнулась в ответ.
— В нелегкие дни, — сказал он негромко, но в зале наступила могильная тишь, — мы желаем связать себя узами, что крепче человеческих чувств.
Если память Эйвери меня не подводила, мерзкая личинка была хоть неприятна, но безопасна. Я бестрепетно взяла обжаренную в масле мерзость и положила в рот, ласково глядя в потрясенное лицо супруга. Конечно. Эйвери бы наверняка разрыдалась.
Сиюминутная месть оказалась сладка, но недостаточна. Поэтому я наклонилась к блюду и выбрала личинку потолще, с нежностью протянув ее Дарешу.
О… Видели бы эту картину мои недобрые корпоративные боги, вытаскивающие меня из самых безвыходных ситуаций… Умерли бы со смеху. Дареш совершенно заледенел, только губы брезгливо дернулись, но, к его чести, символ рода он прожевал и не поморщился. Только глаза полыхнули ненавистью.
Мне же пришлось проще. Я подцепила кусочек яблока и заела мерзкий привкус.
Храмовник с растерянной физиономией протянул нам чарки, и я взяла предназначенный мне тяжелый кубок, от которого пахло вино, железом и пепелом. Отпила, и горло обожгло терпким алкоголем, почти не имеющим вкуса. Дареш, не отводя от меня ненавидящего взгляда, отпил следом.
Я собиралась отставить кубок после первого же глотка, но подумала о брачной ночи, которой не было возможности избежать, и выпила до дна.
Зал выдохнул слаженным единым вдохом. С трудом подняв отяжелевшую от вина голову, я вдруг поняла, что все это время, за нами следили сотни глаз, анализируя каждый жест, каждое слово, каждый шаг.
Снова грянула музыка, вейры потянулись к центру залы, и я встала следом:
— Не откажете ли мне в первом танце? — спросила прямо.
На нас оглянулись несколько вейров, и Дареш медленно поднялся, чем-то напоминая сдвинувшуюся гору. А я думала он разозлился на меня за личинку, но нет. Разозлился он сейчас.
Судя по коротком жадному взгляду в толпу, пригласить он собирался свою ненаглядную Лети. Та пялилась на нас глазами загнанного оленя у самой стены. Таков уж ее удел, полировать красивой спиной стены на чужой свадьбе, потому что никто другой ее не пригласит. Лилиана Вильс всего лишь драдера, единственная допущенная на торжество в качестве гостя, а не прислуги.
Уделом высокорожденных вейров была политика, экономика и военное дело, никто из них не стал бы пачкать руки о низменные торговое ремесло. Для ведения дел они нанимали драдеров, которые охотно оказывали специализированные услуги. Среди последних было полно ювелиров, юристов, артефакторов и торговцев всех мастей. И им перепала капля драконьей крови, хотя дар драдера обычно был невелик.
Но уж, конечно, никто не пустит драдера в общество высокорожденных. Лети терпят ради Дареша. Ради Дареша ей подносят напитки и тарелку дорогих сластей, позволяют любоваться на танцы, но ни один из них не перемолвится с ней ни словом. Даже если мне не удастся обмануть судьбу, то и после смерти я останусь единственной женой Дареша, которую одобрили боги.
Дареш хотел обозначит серьезное положение Лелианы первым танцем с ней. Тогда бы никто не смел над не насмехаться, поостерегся бы ссорится с пятым генералом. Но я не без удовольствия поломала им игру.
Дареш протащил меня через весь зал и с наслаждением сомкнул лапищи на моей спине. Потом правда опомнился, крепко взял мою руку и вполне пристойно повел в свадебном танце Узра, который дался мне с легкостью дыхания. Эйвери заучила его назубок в надежде, что Дареш полюбит ее, ну а я в свое время использовала танцы, как один из способов снять стресс.
— Ты перешла все границы, маленькая дрянь, — ласково шепнул муж на одном из па. — Смотри, как бы не пришлось тебе пожалеть.
Я с наслаждением выгнулась у него в руках:
— Два раза не умирают, дорогой.
В ледяном золоте глаз плеснуло опасным безумием, и я невольно насторожилась. Из тех скудных остатков памяти, доставшихся мне от Эйвери, я наскоро складывала печальную клиническую картину ее отношений с жестоким женихом. А теперь и мужем.
Жестокость, унижения, лишения. Три кита, на которых базировалась самоуверенность Дареша. Особенные мучения Эйвери доставляло видеть, насколько нежен тот с Лелианой, которую задаривает жемчугом и мехами, которой выискивает редкие артефакты, для которой загоняет зверя на императорской охоте.
Лично я, в отличие от Эйвери, придерживалась прямо противоположной точки зрения. Сорок лет на свете живу. Жестокий всегда жесток, вот чему научил меня опыт. Лишившись девочки для битья в виде Эйвери, он очень быстро станет жесток и с Лети.
Мой взгляд невольно скользнул по танцующим парам, пока не отыскал бумажно-тонкую фигурку моей соперницы, одиноко подпирающей стену. О… Если бы взгляды имели силу и вес, меня бы уже пронзили тысяч клинков. Глупая Лети действительно меня ненавидела.
— Ты стала очень смелая… — задумчиво сказал муж, сдавив мне ручищей талию. — Это нехорошо.
Он резко остановился прямо посреди танца, окинув взглядом залу и резко произнес:
— Мы желаем принять дары. Но перед этим моя жена готова сказать свое слово.
Уже без всяких экивоков он буквально проволок меня обратно к панке, откуда, к счастью, убрали блюдо с личинками, силой усадив меня рядом. В груди у меня шевельнулось тяжелое беспокойство.
Интуиция, не раз спасавшая мне жизнь, буквально выла об опасности, но… Я совершенно не понимала, какие слова я должна сказать?
Покопалась в памяти Эйвери, и та путано предоставила мне на выбор картинки полутемного храма, белой вспышки, которую Дареш вынул из ее груди и взял себе с улыбкой победителя. Сырых стен монастыря, в которых прошли детство и юность Эйвери. Комнатушки с грубо сколоченной, даже не прошлифованной толком мебелью, полной пыли и затхлой сырости, которую ей предоставил Дареш. Скудные и редкие приемы пищи, не блиставшей ни разнообразием, ни пользой. Подозреваю, Эйвери кормили с одного стола со слугами.
К нам снова подтянулся плотный круг гостей. От тесноты, запахов вина, благовоний, цветочных духов с новой силой нахлынула дурнота, и я жадно вцепилась в новый кубок, заботливо придвинутый кем-то из челяди.
Дареш с такой силой сжал мне руку, что я едва не выругалась по старой памяти.
— Моя вейра желает молвить великое слово, — удержать маску любящего супруга Дарешу не удалось, и последнее слово он почти прошипел.
Впервые за вечер я дрогнула. Глаза у мужа налились мутной охрой, в глубине которой метнулись вертикальные зрачки, на запястье проступила жесткая чешуя. Впервые я видела звериную суть мужчины так близко. Его… предвкушение.
— Вальтарта измучена войной, и моя супруга жаждет внести свой вклад во имя нашей победы.
Наступила тишина, сравнимая с гробовой, только сердце в груди слабо трепыхнулось от подступающего ужаса. Муж обвел триумфальных взглядом толпу гостей, под едва слышное аханье, и продолжил:
— Через трое суток она войдет в лабиринт Арахны, дабы умилостивить своей жертвой разгневанных богов.
Глава 2. Жертвоприношение
С памяти словно сдернули плотную ткань.
Лабиринт Арахны: темные скалистые тунели, пробитые в горе Бальза, душные факелы, освещающие неровность стен, страшная тишина, от которой стынет в груди.
В горе, облюбованной восмирукой богиней Арахной не работала драконья магия, поэтому туда посулами и силой запускали простолюдинов-веев, чтобы те ставили факелы вдоль ходов. Так далеко, насколько хватит храбрости.
Сильнейшие дракониры Вальтарты входили в лабиринт, уверенные в своем магическом превосходстве, и всех их Арахны высосала до дна, а после выкинула на обратной стороне горы. У берега реки Тихош часто находили мумифицированные тела, закутанные в шелковую нить.
Говорили, богиня не любит мусорить в своем доме.
На этой горе произошла одна из самых кровавых битв между армией ифритов и драконами. Три дня лилась кровь, пока не покрыла всю гору кровавой пленкой, да вот беда, просочилась та в детские коконы божественных паучат, и отравила весь выводок. Говорили, гневается Арахна, дышит злобой, съедает драконов, посмевших войти в ее лабиринт…
А как не войти, если в нем сокрыта древняя рукопись, руны в которой меняются ежедневно, рассказывая будущее. Вот и идут на смерть мастерицы-пряхи со всех концов страны, дабы умилостивить Арахну своим мастерством, смягчить боль материнского сердца.
Дареш водил Эйвери к лабиринту.
Вывез ее из имения под предлогом поездки в город, а сам завез через дальний лес к скале и запретил сопровождающим идти за ними.
— Здесь ты умрешь, — жарко шептал он ей в ухо. — Здесь Арахна раздерет тебя на куски, чтобы накормить твоим телом новых детей