— Но этот… — князь ткнул пальцем в мою решётку. — Мне пока нужен! Его фабрики штампуют эликсиры! Солдаты без них сдохнут как мухи! Хотя… — в глазах мужчины мелькнул расчёт. — Сколько дашь за его голову прямо сейчас?
— Ваши карточные долги. И пятьдесят тысяч золотом. Наличными. Сейчас же.
— Почему сам не убьёшь его? — съехидничал Строганов.
— Горький опыт, князь, — Оксаков скупо улыбнулся, — поручите это своим верным псам. Пусть исчезнет. Без шума. Без свидетелей. Исчезновение одного узника в этой клоаке перед большим походом никто не заметит. Особенно если свидетелей… не останется, — его взгляд скользнул по ямам Белова и Долгорукого.
В этот момент на территорию тюрьмы впорхнула как яркая, но ядовитая бабочка Софья Потоцкая. Она игриво взяла Строганова под руку, искусно встав между ним и Оксаковым.
— Захар Григорьевич, милый! Вы тут обсуждаете какие-то дела и цифры, а я соскучилась! — её голос звенел как колокольчик, но во взгляде, метнувшемся в мою сторону, читалось что-то сложное: не то насмешка, не то предупреждение. — Идёмте, у меня для вас есть прелестная бутылочка старого коньяка, припасённая специально для будущего освободителя Балтийска! Разве победа не достойна того, чтобы её отпраздновать заранее?
Строганов, явно польщённый вниманием такой фигуристой графини и будучи подвыпившим, почти не колебался. Оксаков же смотрел на Софью с холодной оценивающей злобой.
— Ну, Софья Фёдоровна… Может, позже? — пробурчал Строганов, но уже не так уверенно, его взгляд скользнул по декольте графини. — Дело важное…
— Позже? А вдруг я передумаю? — она надула губки.
Томно потянулась, всем видом показывая пренебрежение к разговору.
— Или вам милее общество этого… грязного фабриканта?
Она кивнула в мою сторону с преувеличенным презрением, но острый взгляд скользнул по решётке и торчавшему из грязи концу берцовой кости.
В этих серо-голубых глазах мелькнуло мгновенное понимание:
— Оставьте его гнить здесь, дорогой. Куда Пестов денется из этой каменной мышеловки? После Балтийска… устроим настоящее шоу для всей колонии! А пока… коньяк ждёт! И кое-что ещё…
Графиня настойчиво потянула Захара Григорьевича за рукав, наклоняясь так, что её губы почти коснулись его уха, и что-то шепнула. От слов девушки старый князь довольно улыбнулся.
Оксаков фыркнул, видя, что ситуация выходит из-под контроля.
— Решайте, князь. Но помните о нашем соглашении и о… — он многозначительно кивнул в сторону Балтийска, — … ключе.
Потом Роман Оксаков бросил на меня последний ледяной взгляд, полный обещания смерти, и удалился.
Строганов, разрываясь между злобой, жадностью и желанием угодить графине, рявкнул охранникам:
— Следите за этими тремя! Особо! Остальное подождёт, — он позволил Софье увести себя, обернувшись на прощание и тыча пальцем в мою решётку. — Насладись последними деньками, фабрикант! Скоро конец!
Софья, уходя, тоже обернулась.
Её взгляд встретился с моим. Никакого флирта. Только быстрый, едва заметный кивок в сторону кости и шевеление губ без звука: «Будешь должен!»
Потом она скрылась из виду, громко смеясь над какой-то пошлой шуткой Строганова.
Как только голоса затихли, камеры вновь наполнились стонами и проклятьями. А я обратился к светлейшему князю:
— Андрей Николаевич, о чём это они? Что это за карта такая, если Строганов готов на мятеж, а Оксаковы на финансирование измены? И почему Балтийск? Что там, в портовом хранилище?
Из ямы Белова донёсся тяжёлый вздох.
— Легенды, Кирилл. Древние и страшные. Говорят, есть место, где можно обрести силу. Место это тайное и труднодоступное. Сколько себя помню, всё время ходили истории о нём.
Князь замолк, словно обдумывая.
— Документы, скорее всего, фальшивые, но мастерски сделанные. Оксаковы могут купить или подделать что угодно. Они десятилетиями искали возможность обрести силу. Может, нашли, а, может, это всего лишь игра. И Строганов… он поверил. Похоже, он и правда решил стать Императором. Безумец.
Прошло ещё два мучительных дня. Старый князь, наконец, выступил на Балтийск.
Весь лагерь пришёл в движение под грохот барабанов, трубные звуки и грубые команды. Карцеры лишились части охраны: осталась лишь пара сонных магов и несколько нерадивых солдат.
Напряжение в воздухе немного спало, и бдительность оставшихся стражников тоже. Они больше думали о том, как бы поспать, сжулить пайку или поиграть в кости.
За эти дни я превратил свою яму в поле боя.
Берцовые кости сломались, не выдержав нагрузки. Им на смену пришли бедренные, ещё массивнее, но и хрупче.
Я использовал обломки, плечевые кости, даже кусок таза как клинья.
Петля, над которой я бился, была изрядно расшатана. Замок тоже пострадал от моих костяных «отмычек» и постоянного давления. Решётка теперь держалась, по сути, на одной нижней петле и засове, вогнанном в камень снаружи.
Люфт был уже сантиметровый!
Камень вокруг крепления петли был изъеден и раскрошен моими «инструментами».
Наступила ночь перед решающим штурмом.
Лагерь затих.
Охранник у моей ямы, толстый маг с обвисшими щеками, дремал, посапывая и прислонившись к забору.
Лунный свет слабо пробивался сквозь ржавчину решётки. Мотя, невидимый страж, сидел у меня на колене, его тёплое тельце было единственным утешением. Он наблюдал за последними приготовлениями и тихо урчал, словно подбадривая.
Я вставил последний относительно целый обломок кости — крестцовый позвонок, кажется. Он идеально встал в зазор между решёткой и камнем рядом с расшатанной петлёй.
Облокотился спиной о противоположную стену ямы, упёр ноги в решётку рядом с замком. Взял глубокий вдох, вбирая запах гнили, пыли и собственного немытого тела.
Это был последний шанс. Подходящих для взлома костей больше не осталось.
Собрал всю силу, всю ярость, всё отчаяние года в этом мире, всю ненависть к Строганову и Оксаковым. И рванул!
На себя, вниз, вбок!
Со всей мощью!
Тынг!
Звук рвущегося металла и крошащегося камня прогремел в ночной тишине!
Расшатанная петля не выдержала комбинированной нагрузки!
Кованый крюк вырвался из камня с куском кладки!
Верхняя часть решётки, теперь державшаяся только на засове, дико перекосилась и просела! Я едва успел отдёрнуть ноги!
— ЧТООО⁈ — охранник вскочил как ужаленный, хватая фонарь.
Свет ударил мне в глаза. Он увидел открытую верхнюю петлю, перекошенную, просевшую решётку. Лицо толстяка исказилось яростью и паническим страхом.
— Да ты… Сожгу дотла, гад!
Он взметнул руки.
Воздух сгустился, зашипел. Между его ладонями вспыхнул и стал расти шар малинового пламени — огромный, яростный, смертоносный!
Маг занёс руку для броска прямо в открытый проём над моей головой…
Глава 16
Мотя взвизгнул и запрыгнул мне на плечо.
Это был не страх, а боевой клич!
Затем он взметнулся вверх, навстречу летящему фаерболу!
Я подался вперёд, к решётке, надеясь сделать хоть что-то.
В груди всё сжалось в ожидании удара.
Воздух загудел, за долю секунды стал тягучим, превратившись в почти невидимую преграду!
ШАХ!
Огненный шар надзирателя ударил в воздушный щит Моти!
Пламя ослепительно ярко брызнуло во все стороны.
Огонь осветил перекошенную решетку, оскал ярости на лице охранника и белые кости на дне ямы.
Щит моего зверька дрогнул, заискрился синевой, но выдержал!
Тепловая волна опалила мне лицо и руки, но сам шар рассеялся в снопе искр и копоти!
— ЧТО ЗА ЧЕРТОВЩИНА⁈ — выкрикнул остолбеневший охранник.
Он не верил своим глазам. Его магия была сильна, но воздушный щит Моти оказался крепче.
Не стал ждать, пока надзиратель опомнится.
Рванул дверцу руками что было сил.
Сначала вниз, затем в сторону, вверх. Использовал её вес, инерцию и точку опоры на оставшемся засове.
Сорванная с последней точки крепления решётка с оглушительным грохотом рухнула наружу, на край ямы, открывая узкий проход.
Впервые за дни заточения я выпрямился во весь рост, ощущая, как немеют и дрожат мышцы, как хрустят суставы.
Секунда — и я окажусь на свободе.
Но охранник не дал завершить задуманное. Он испугался и повторил попытку утихомирить меня, вложив всю свою магическую мощь в следующий удар.
Да, таким заклинанием можно было с лёгкостью разнести защищённое укрепление, не то что убить одного узника.
Надзиратель явно решил не церемониться со мной и зверьком.
Но воздух рядом вновь схлопнулся.
В этот раз он не просто сгустился, но стал видимым, дрожащим, как раскалённое стекло, сине-белой стеной, сжатой до предела.
Щит.
Мотя опять стал щитом.
Кроваво-красный шар врезался в сияющую дрожь воздушной сферы.
— Ах ты гад! — только и успел завопить надзиратель.
БА-БАХ!
Взрыв на этот раз оглушил. Но не раздавил меня.
Энергия шара разошлась вверх и в стороны, словно гигантский молот ударил в божественную наковальню.
Поток пламени и ударной волны вырвался вертикальным столбом. Он ударил в небо ослепительным факелом.
Вбок снесло часть каменного парапета. Меня отбросило на дно сырой ямы.
Искры вспыхнули в глазах.
Горячий пепел и острые каменные осколки хлестнули по лицу, рукам.
Боль от ожогов и ударов сразу же пронзила тело.
Воздух вышибло из лёгких. Но главное, я был жив.
А над головой зияла огромная дыра, искорёженные прутья торчали наружу.
— Мо-о-отя! — выдохнул я, отчаянно вглядываясь в клубящийся дым в темнице.
Серебристый комочек лежал без движения в грязи у моих ног.
Его шёрстка была опалена, на боку виднелись рваная рана, из которой алела кровь. Уши обвисли. Только слабое прерывистое подрагивание тела говорило, что в зверьке ещё теплилась жизнь.
Он смог, он справился, он спас меня.
Вид раненого друга, его абсолютная, бездумная жертва…