— Здорово, ребята! — пробасил он, внимательно посмотрев на нас и по-хозяйски усаживаясь за стол. — Откуда к нам?
— Мы из Москвы, этнографы! Исследуем культуру кочевников, собираем экспонаты для музея! — привычно ответил я.
— Это хорошо! Сами христиане? В Иисуса веруете? — неожиданно резко спросил гость.
— Ну да, православные мы, крещеные! — ответил за всех Коля.
— Православные истинную веру исказили! — назидательно подняв палец, строго произнес великан. — Православные иконам поклоняются, всяким святым местам — тьфу, хуже язычников! Истинная вера — только евангельская, ясно?
Заметив наше смущение, он смягчился и сказал:
— Ладно, к Иисусу у каждого свой путь. Меня Вячеслав зовут, я пастор Евангельской церкви Воркуты. Еду с проповедью к здешним кочевникам. Так что работа у нас, можно сказать, похожая…
Меня так и подмывало сказать Вячеславу, что цели работы у нас с ним, мягко говоря, противоположные: мы изучаем традиционную культуру кочевников, сохраняем ее в музейных экспонатах, в собранных по крупицам легендах и сказках, а он эту культуру разрушает, сжигая идолов и разоряя святилища. Но спорить с фанатиком не входило в мои планы, и я промолчал.
Словно потеряв к нам всякий интерес, Вячеслав принялся расспрашивать Архипа о работе в христианской общине поселка, о сборе пожертвований, уточнял, кто из жителей, принявших христианство, продолжает тайком поклоняться древним богам.
— Да, не у всех новообращенных вера крепка оказалась! — сокрушенно покачал головой пастор. — Да и как тут не согрешить, когда повсюду капища демонские стоят, родственники у многих в язычестве по-прежнему. Слаб, слаб человек, воистину! А демоны не дремлют, пытаются христиан с пути истинного сбить! Вот сегодня еду я к тебе, Архип, и вижу: идет аргиш, впереди — олень белый, священный, — значит, на нартах идолы, все в платках цветных, в амулетах железных. Сразу понял я: идут ненцы на капище — бесов своих тешить, жертвы кровавые приносить. Так и хотелось подъехать, порушить идолов, втоптать в снег!
— И что же не подъехали, Вячеслав? — едва сдерживая иронию, спросил я. — С Божьей помощью сокрушили бы идолов, людей в истинную веру обратили!
Вячеслав посмотрел на меня горящими, совершенно сумасшедшими глазами и медленно произнес:
— Ты, паренек, на Севере недавно, как я погляжу. Не знаешь многого, хоть и ученый. Идолы их — это демоны, самые настоящие демоны! И они все разные очень: одни слабые, другие сильные, есть очень могущественные, словно сам Сатана им помогает. Так вот, в том аргише везли очень сильных демонов! Я это сразу почувствовал, как только их караван увидел. И понял я, что не хватит мне сил с этими демонами сразиться, что одолеют они меня, проклянут черным своим проклятием. Всю дорогу сюда молитвы шептал, чтобы избавиться от искушения сразиться с этими демонами. Понял теперь, каково здесь истинную веру проповедовать? Так-то вот…
Я кивнул и отвернулся к окну. Падал мелкий снег, искрясь в желтом свете лампочки над крыльцом. Этот снег с одинаковым равнодушием заметал следы снегохода страстного проповедника и следы нарт священного аргиша ненцев, идущего к тайному святилищу, укрывая эту древнюю землю белым полотном спокойствия и отрешенности. Мне вдруг стало очень жалко Вячеслава. За десять лет проповедей среди язычников он, сам не замечая того, поверил в демонов, святые места и злых шаманов, насылающих порчу. Неся людям тундры Евангелие, он заблудился в темных дебрях языческих верований ненцев и хантов, и эта двойственность разрывала его душу, вызывала агрессию, желание разрушать, а не созидать. С фанатичным упорством сжигая идолов и разоряя капища, пастор выжигал в своем сердце проникшие в него языческие корни, не понимая, что в этом огне сгорает и христианская часть его души…
Ледяные нарты
Вячеслав уехал ранним утром — нести свет христианского учения в далекие стойбища оленеводов. Мы позавтракали, загрузили в нарту купленные экспонаты, простились с Архипом и через два часа уже были в Аксарке.
Евдокия достала с чердака старые детские вещи, и мы пополнили коллекцию крошечными кисами, малицами и детскими хантыйскими платьицами с многочисленными оборочками и ленточками.
— Ну что, все собрал? — усмехнулся Петр, глядя, как я упаковываю в мешки старые малицы его дочерей. — Сможешь теперь каслать, как настоящий оленевод!
— Почти все, Петр! — уточнил я. — Осталось купить большие шкуры для постелей и нарты…
— Нарты? А как ты их везти собрался? На оленях до Москвы?
— Ну зачем на оленях? — ответил я, стараясь не замечать насмешливого выражения лица хозяина. — До Лабытнанги бы доехать, а там на поезде, в багажном вагоне.
— Шкуры дешево можно в совхозе купить, в Белоярске. Как раз осенней забойки, на постели они хорошо пойдут. Правда, невыделанные. Но ты попроси Дусю, она Майе расскажет, как шкуры выделывают!
— Так в Белоярске можно и нарты купить! — обрадованно воскликнул я. — У старика Афанасия весь двор нартами старыми заставлен. Он еще осенью предлагал их купить, да я на вертолете летел, туда с нартами никак… Петр, выручишь еще раз, а? Съездим в Белоярск?
Петр помолчал, потом вздохнул и сказал:
— Ладно, поехали! На бензин деньги дашь, и завтра утром можно выезжать!
Майя, чуть ли не насмерть замерзшая во время путешествия в Зеленый Яр и обратно, ехать в Белоярск отказалась наотрез и осталась помогать Евдокии по хозяйству. Петр предупредил, что «буран» его барахлит, быстро перегревается, поэтому дорога протяженностью шестьдесят километров может занять часа три-четыре.
Выехали на рассвете, чтобы максимально захватить светлое время суток. Я смотрел по сторонам, с трудом узнавая дорогу, по которой отчаянный Саша вез нас в ноябре. Сейчас лед на Оби был крепкий, и в Белоярск проложили зимник — трассу чистили грейдерами, по обочинам стояли дорожные знаки, навстречу шли тяжелогруженые «Уралы», по дороге встречались джипы и даже легковушки.
Через два с половиной часа, несмотря на опасения Петра, мы увидели вдали разноцветные домики Белоярска с возвышающейся над ними, как средневековый замок над избами крестьян, школой-интернатом.
— Давай сначала за нартами! — перекрикивая шум двигателя, обернулся ко мне Петр. — А то шкуры некуда грузить будет!
Я показал дорогу, и вскоре наш снегоход замер возле покосившегося дома старика Афанасия.
Старый ненец вышел на порог в своей неизменной малице, опираясь на суковатую палку.
— Здравствуйте, Афанасий! — улыбнулся я. — Мы снова к вам, за экспонатами!
Старик пристально посмотрел на меня, потом покачал головой:
— Опять, гляжу, оленей ты мне не привел? Ладно, дочка дома, сейчас позову. Да и ты не стой на морозе, проходи в избу!
Мы зашли внутрь, сели за стол. Афанасий улыбнулся Петру как старому знакомому:
— Вот кто тебя привез на этот раз! Сам Петр Иваныч Серасхов! Знатным ты был оленеводом, Петя, и бригадиром хорошим, ответственным. Помню твое стадо, помню. Упитанные олени были, ухоженные! — одобрительно кивал старик. — Жалко, что в рыбаки подался, сейчас совсем мало хороших оленеводов осталось…
Речь старика о славных, но давно минувших временах прервало появление его дочери. Нина вошла в комнату, поздоровалась и с улыбкой спросила:
— Что, Костя, еще не все старые вещи у отца купили? Что на этот раз приобрести хотите?
Я сказал, что нам нужны нарты, причем разных типов: грузовые, мужские, женские. Нина записывала названия саней в блокнот. Старик, как и в прошлый раз, демонстративно отвернулся к окну и что-то тихо бормотал себе под нос. Наконец он повернулся к нам и с горечью произнес:
— Э-эх, да забирай их все! Только выкапывать из-под снега сам будешь!
— Папа, тебе эти нарты не нужны! Сгниют они во дворе, ты потом еще больше жалеть будешь. А так они в музее стоять будут, людей радовать! — пыталась утешить отца Нина.
— Афанасий, я же вам фотографии нашего музея привез! — спохватился я. — Сейчас посмотрите, как мы ваши старые вещи в чуме разместили!
Афанасий взял пачку фотографий и стал внимательно разглядывать. По лицу старика трудно было определить, нравится ему наш чум или нет. Наконец Афанасий сказал:
— Пологи хорошо повесил, правильно! Прямо как в моем старом чуме. А вот зачем все вещи на палки развесил над очагом, понять не могу. Я же тебе говорил, что все в нартах храниться должно! Я на фото смотрю и думаю: наверное, у этого человека вандей с вещами перевернулся на переправе через реку, все мокрое, вот и сушит он вещи. Но ты ж вроде не кочуешь, да и рек у вас там нет, в Москве вашей…
— Ну, река-то у нас есть, Москва называется! — мне вдруг стало обидно за столицу. — Небольшая, чуть меньше Полуя, но вещи утопить хватит! И то, что вещи в нартах храниться должны, я помню. Только нарт этих самых нет у меня, Афанасий! Вот куплю у вас и смогу все правильно сделать!
— Так с этого бы и начал! Сказал бы, что вещи негде хранить, что для этого тебе нарты нужны. Это совсем другое дело! Ну пойдем, выберем те, которые получше!
Афанасий поднялся, и мы вслед за стариком вышли во двор. Тут я понял угрозу ненца, что нарты мне придется выкапывать самому. Осенью снега было немного, и мы без труда открывали вандеи, чтобы извлечь оттуда вещи. Сейчас, в конце марта, сани были полностью засыпаны снегом, лишь отдельные деревянные детали чернели на поверхности. Некоторых нарт, особенно приземистых мужских, вообще было не видно, и без помощи хозяина я просто не смог бы их найти.
— Ну вот, все хозяйство мое! — вздохнул Афанасий. — Тебе, значит, два вандея нужны, мужской и женский, и нгэту, на которой чум возят?
— Да, больше мы и не увезем, наверное! — ответил я, с тревогой посмотрев на Петра.
— Увезти-то увезем, да нам еще шкуры на них класть, они мороженые, тяжелые! — предупредил хант.
— Копай отсюда! — веско сказал Афанасий и протянул мне совковую лопату. — А сын твой во-он ту нарту пусть выкапывает.
— Это не сын, Коля — просто мой ученик! — поправил я старика, заметив, как Колян злорадно ухмыльнулся, растопыренными пальцам