Привязав мешки с рогами к нарте, мы попрощались с Гаврилой и его семьей.
— Приезжай, приезжай, Костя! И ребят с собой бери. Ты нам как родной стал! — Мария улыбалась, обнимая меня.
— Обязательно! — пообещал я. — В следующий раз — прямо к вам, непременно!
Я махнул на прощание своим друзьям, вскочил в нарту, и вскоре одинокий чум исчез за частоколом тонких северных лиственниц.
В княжеском чуме
Выехав на трассу, мы помчались в сторону Аксарки, но вскоре свернули в тундру, на хорошо накатанный след снегохода. Стойбище Олега появилось из-за поворота неожиданно — два чума стояли на высоком берегу небольшой речушки, откуда открывался потрясающий вид на холмистую равнину, убегающую к горизонту.
— Приехали! — сказал Олег, выключив двигатель. — Вот крайний — наш чум, а в соседнем дядька мой живет, старик Дмитрий.
Коля помог Олегу разгрузить нарту, и хозяин пригласил нас в чум.
— Ну, я хоть себя князем иногда в шутку и называю, но живу в самом обычном чуме, не в хоромах каких-нибудь! — улыбнулся Олег. — Заходите, сейчас все сами увидите!
Чум Олега, отделанный изнутри грубым белым сукном, казался просторным и светлым. Доски пола, выструганные из цельных бревен, были покрыты коричневой краской. Над постелями с аккуратно подвязанными пологами висели ковры с изображениями оленей, словно в обычной городской квартире. На священной стороне стоял небольшой телевизор, жерди закрывал платок с одним крестом, такой же, как подарила мне Людмила Езиковна.
— Да, мать вышивала! — заметив мой интерес, сказал Олег. — У нас, настоящих христиан, только один крест на платке должен быть! Ты, кстати, молодец, не стал кровь у Затруевых пить. Не ошиблись мы в тебе, как погляжу…
Я кивнул, но на душе скребли кошки: чтобы не обидеть людей, мне приходилось обманывать их.
Через некоторое время в чум зашла молодая женщина с девочкой лет пяти.
— Жена моя, Марина! А это дочка младшая, Елизавета! — познакомил нас со своими домочадцами Олег.
Я представил своих спутников, и мы сели за стол. Марина была в красивом платье, расшитом крупными цветами, ее движения были плавными и мягкими, она неспешно накрывала на стол, словно готовилась к торжественному приему.
«У князя Тайшина и жена — настоящая княгиня!» — улыбнулся я про себя, любуясь Мариной.
Лиза была подвижной, любопытной девочкой и не могла усидеть на месте даже пяти минут. Совершенно не стесняясь нас, как это обычно бывает с маленькими детьми, когда приезжают незнакомые люди, Лиза непрерывно задавала нам разные вопросы, разглядывала Майины украшения, сережки и кольца, одновременно помогая Марине накрывать на стол.
— Неужели Лизе всего пять лет? — спросил я Олега. — Я бы ее за первоклассницу принял!
— Да, любознательная она у нас! — погладил дочку по голове Олег. — Уже и читает сама, и писать умеет! Думаю, на будущий год в школу ее отдам, пускай учится!
Едва мы закончили пить чай, Лиза схватила Майю за рукав свитера и потащила из-за стола.
— Пойдем, я тебя со своей «семейкой» познакомлю! — звонко тараторила девочка. — Я их сама сшила, смотри!
На лоскутке ткани лежали маленькие куклы, сделанные из обрезков сукна. Головами куклам служили утиные клювы. Рядом стояла крошечная колыбелька, сделанная из тонких обструганных веточек.
— Это мои акань хир, моя «семейка»! — увлеченно рассказывала моей спутнице Лиза. — Вот это — папа, самый большой, я его из клюва старой утки сделала. Это — мама, это — мой брат, а это — я сама…
Оставив Майю с Лизой играть в «семейку», мы с Олегом и Колей вышли из чума. На толстом замшелом бревне сидел старый хант и вырезал заготовку для ножки нарты. Сама нарта, наполовину собранная, стояла рядом, сверкая на солнце белизной обструганного дерева.
— Здорово, дед Дмитрий! — пожал руку старику Олег. — Вот помощников тебе привел, пусть поработают! А я лыжи новые вырежу, давно уже собирался…
— Это можно! — кивнул старик. — Нарточку втроем быстрее соберем…
Мы с Колей дружно взялись за дело. Я уже умел вырезать заготовки для нарты, и дед Дмитрий одобрительно поглядывал на мою работу. А вот у Коли не получалось — заготовка то и дело выскальзывала из рук, нож слишком глубоко входил в древесину. Наконец дед Дмитрий не выдержал и сказал:
— Коля, не так держишь! Вот смотри… — Старик взял у моего ученика заготовку и вскоре вырезал отличную ножку для нарты.
Олег, который краем глаза наблюдал за нашей работой, рассмеялся:
— Дед Дмитрий, ты прям как мой отец! Я тоже, бывало, начну полоз для нарты вырезать, потом уеду по делам, возвращаюсь — а нарта моя уже готовая стоит! Так и не научишься ничему!
Время за работой летело незаметно. Вскоре солнце скрылось за дальним лесом, на морозном небе зажглись первые робкие звезды. Я, отряхнув куртку от стружек, зашел в чум. Лиза, укладывая свою «семейку» спать, время от времени поглядывала на хон вус — верхнее отверстие чума.
— Лиза, что ты там высматриваешь? — не сдержав любопытства, спросил я.
— Там звезды! — просто ответила девочка. — Когда самая яркая звезда прижмется во-он к тому олу, я попрошу папу включить генератор и буду смотреть мой любимый сериал, «Папины дочки»!
Я улыбнулся. Маленькая Лиза определяла время по звездам, как это делали ее далекие предки, чтобы не пропустить любимый сериал! Я почувствовал, как эпохи и культуры смешались в этом чуме, затерянном в бескрайней тундре, где вырезают деревянные нарты одним ножом, но ездят на «ямахах», а к хорею, которым погоняют оленью упряжку, вечером привязывают телевизионную антенну…
Лиза смотрела сериал, уютно расположив свою «семейку» перед экраном, Марина шила новую малицу старшему сыну, а Олег, сев на небольшой табурет, принялся плести аркан. Руки ханта работали словно сами собой, переплетая четыре тонких кожаных ремня, закрепленных на деревянных палочках копьевидной формы. Уже сплетенная часть аркана была привязана к жерди чума.
— Вот, Костя, новый тынзян делаю! — заметив мой интерес, сказал Олег. — Мне самому не нужен, но я оленеводам продам, тынзян больших денег стоит! Сложно его делать. Сначала шкуру надо найти, большую, оводом не траченную. Эту шкуру на несколько дней в холодную воду опускаем, потом шерсть легко снимается. И вырезаем ремень по кругу, по спирали. Ремень этот неровный, его вытягивать нужно — привязываем его между двумя деревьями, груз подвешиваем, и ремень потихоньку выпрямляется. А уже потом и плести можно…
Олег ловко переплетал ремни аркана, ножом тут же срезая лишние куски кожи. Коля, тоже внимательно наблюдавший за работой хозяина, спросил:
— Олег, скажите, а почему нельзя аркан из синтетической веревки сделать? Сейчас хорошие репшнуры продаются, недорогие совсем…
Олег с изумлением посмотрел на юношу, да и Марина подняла глаза от шитья.
— Так если веревка синтетическая, знаешь, какие шрамы у оленя останутся — как огнем кожу прожигает! Особенно если на бегу ловить. А тынзян мягкий, больно оленю не будет. Да и вообще…
Олег замолчал, но я почувствовал, что он хотел сказать. Плетя тынзян, делая нарты, вырезая лыжи, Олег словно возвращался в тот другой мир, которого он оказался лишен, чьи обычаи и запреты порою высмеивал. Для Олега, который уже давно перестал быть оленеводом и большую часть года проводил в городе, тынзян стал волшебной нитью, связывающей его с тундрой, с оленями, с предками…
Туман над Обью
В чуме Олега мы провели два дня. Перед нашим отъездом Марина вынесла из чума старинную колыбель, богато украшенную бисером.
— Вот, Костя, тебе в музей! — улыбнулась хозяйка. — Наши дети все выросли, а если еще будут, Бог даст, то они в городе жить будут, в коляске ездить. Так что забирай! В ней еще отец Олега малышом лежал…
Я с трепетом взял из рук Марины люльку в мешке из оленьих шкур, украшенных сукном. По ободу шла широкая лента с орнаментами из красного и синего бисера, такие же три ленты служили для привязывания малыша во время кочевки.
— Спасибо, Марина! — я был растроган. — В музее расскажу, как вы мне княжескую колыбель подарили!
— Рассказывай, пусть люди знают! — кивнула Марина. — Вот еще детские кисы забирай, Лиза выросла из них…
Вернувшись в Аксарку, мы стали думать о дальнейших планах нашей экспедиции. Почти все экспонаты были собраны, осталось только забрать у сестры Евдокии летнюю суконную ягушку, которую та обещала дошить к нашему возвращению из тундры.
— Дарья дома сегодня, можешь к ней зайти, — сказала мне Евдокия. — Ягушку она еще вчера закончила.
Я стал собираться в гости, как вдруг с улицы послышался шум двигателя «бурана». Из окошка кухни было не видно, кто приехал, но вскоре в прихожей раздался очень знакомый голос:
— Здравствуй, Дуся! Костя у тебя, не уехал еще?
— Здравствуй, Гаврила Алексеевич! Дома Костя, сейчас позову его…
Но звать меня было не нужно — я выскочил из кухни и с радостью обнял ненца. В промороженной, покрытой инеем малице, с поясом, украшенным амулетами и медвежьим клыком, в кисах с алыми подвязками Гаврила смотрелся в современной прихожей как пришелец из другого мира. Петр, хотя и носил малицу и кисы, выглядел в них все-таки поселковым жителем. А от Гаврилы исходила сила настоящего хозяина тундры.
— Гаврила! Вот это встреча! Вы меня искали?
— Искал, искал… Пойдем на улицу, ты же все равно идти куда-то собирался?
Я заметил, что Гаврила не очень уютно чувствует себя в доме Серасховых, да и Евдокия не сильно обрадовалась появлению в своей квартире ненца-язычника.
Я накинул куртку, и мы вышли во двор. Гаврила подвел меня к своему «бурану» и показал на нарту, привязанную сзади. Изящная легковая нарта казалась совсем невесомой, ножки были высокими и тонкими. Я любовался работой, а Гаврила не без гордости произнес:
— Сергей сделал. Эта у него уже неплохо получилась, первые нарты мне переделывать пришлось…
— Очень красивая нарта, Гаврила! — искренне восхитился я. — На продажу в поселок привезли?