— Я тоже однажды в человека стрелял — слава Богу, промахнулся! — сказал Петр. — Пасли мы совхозное стадо недалеко от дороги на Салехард. Приехали из города какие-то люди и устроили охоту на наших оленей — одиннадцать голов убили! А за недостачу в совхозе с кого спросят? С пастухов! И так зарплаты маленькие, а тут вообще ничего не останется…
Я внимательно слушал, пытаясь разобраться в том, что происходит. У меня в голове просто не укладывалось, как можно давить тракторами людей, убивать чужих оленей. Мой сказочный, полный романтики мир, в котором кочевали свободные, мудрые жители тундры, рушился на глазах.
— Тут еще собрались дорогу строить в Надым. Ладно бы — железную, так нет, автодорогу строить будут. Тогда вообще конец оленеводству! — покачал головой Петр.
— Чем же автодорога хуже? — спросил я ханта.
— Да любой из города на своей машине приедет, оленей застрелит — ищи его потом! Сколько таких случаев происходит! Однажды упряжку остановили, на пастуха ружье направили и убили его упряжных быков. Туши в машину закинули и уехали — так он и остался в тундре с пустой нартой. А ведь упряжных оленей не один год обучать надо, они хозяину часто жизнь спасают, в пургу дорогу к чуму сами находят. Но этим, приезжим, наплевать — убили, мясо продали…
— А на севере Ямала, возле месторождения «Бованенково», оленеводы вообще сильно кому-то мешают! — снова вступил в разговор Семен. — Решили власти принудительно триста семей оттуда переселить в поселки. То есть люди своих оленей государству сдают, им выделяют квартиры — и живите счастливо! А в поселках работы нет, пособия мизерные — хватит на хлеб да на водку, горе залить.
— В поселках действительно нет работы! — вступила в разговор Евдокия. — Причем работы нет именно для коренных жителей! Я как депутат с этой проблемой часто сталкиваюсь. Ненцам и хантам, которые получили образование на Большой земле и вернулись на родину, очень трудно устроиться. Даже на самую грязную и низкооплачиваемую работу их неохотно принимают. А пойти работать по профессии вообще невозможно! Берут в основном приезжих: русских, украинцев, молдаван. Кого угодно, только не коренных. Оказывается, коренным надо надбавки платить, пособия, а работодателям это невыгодно. Зачем тогда вообще надо было нас учить, школы в тундре строить?
— У рыбаков-хантов дела не лучше, чем у оленеводов, Семен! — обращаясь к ненцу, сказал Петр. — Недавно поставили буровую возле поселка Яр-Сале. И рыбы там не стало. Летом идем на лодке и вдруг видим — лед! Подплыли поближе, а это рыба мертвая… Я подошел к рабочим-геологам и говорю: зачем рыбу нашу убили? А те отвечают: у нас все безопасно, все отходы через землю фильтруются, в реку ничего попадать не должно. Да не верю я им…
— У нас на днях двух ненцев оштрафовали на восемьдесят тысяч: лося убили. Месяц назад на пастуха штраф в сто тысяч выписали за то, что он медведя убил, — добавил Семен. — А ведь тот медведь у него в стаде больше десяти оленей задрал! Многие законов не знают, некоторые вовсе безграмотные — кто их защитит?
— А недавно новый закон вышел — рыбой нельзя торговать! — сжал кулаки Петр. — Можно сдавать в совхоз по четырнадцать рублей за килограмм. А на рынке килограмм стоит сто сорок рублей, а то и больше, в магазинах особенно. Вот владельцы магазинов и пробили такой закон — теперь милиция рыбу изымает, да еще и штрафы огромные выписывают. Вертолет три раза в неделю — в понедельник, среду и пятницу — над рекой летает, как заметят рыбаков — сразу штраф. За муксуна — восемьсот рублей, за щекура — тысячу, за осетра — десять тысяч. И как нам жить? Охотиться нельзя, рыбу ловить нельзя, а у всех семьи, чем детей кормить? Милиция, ГИБДД, Рыбнадзор — все против нас. Если такое дальше будет — возьмем оружие в руки, будем воевать!
— Ну, какое у вас оружие, Петя, ладно тебе… — попыталась успокоить мужа Евдокия.
— Какое есть! Карабины, ружья, берданки старые достанем и будем правду требовать. Хотя что против армии сделаешь? Перестреляют всех. Одних перебьешь — другие придут… — Петр вздохнул и покачал головой.
— Петр, а вы пробовали писать, бороться за свои права? — спросил я, потрясенный и подавленный всем услышанным.
— Писали мы! — грустно усмехнулся Петр. — В местную администрацию, губернатору, председателю Госдумы… И нам в ответ во-от такая пачка писем пришла! Только не ответы это — отписки. Мол, в гибели рыбы никто не виноват, добыча газа здесь ни при чем, а компенсацию рыбакам выплатит рыбхоз. А в рыбхозе откуда деньги, если вся рыба погибла?
— Петр, а не пытались к президенту напрямую обращаться? — попытался я найти хоть маленький шанс, хоть крошечную надежду на спасение.
— Приезжал президент к нам в Горнокнязевск. В тот день решили власти показать ему представителей коренных народов. Выбрали нас. И вот приехал президент. Меня толпа сразу оттеснила, но я с дочкой на руках был, с Катей. Президент заметил, подошел. Как рядом встал — какие уж тут вопросы: вся спина потом покрылась! Так и молчал я все время… А потом жалел: мог ведь ему рассказать обо всех наших бедах, раз в жизни шанс выпал — и не смог! Страшно было. Так он с дочкой моей сфотографировался — вся страна видела — и уехал.
— Нет сил дальше терпеть! — поднявшись, ударил кулаком по столу Семен. — Соберем мандаладу, как в старину!
— Мандалада — это что? — спросил я ненца.
— Мандалада — это сход, общий сбор всего народа. Когда враги нападают, когда только сообща можно решить какую-то проблему. Тогда кто-нибудь отправляет по стойбищам жезл, на котором вырезает свою родовую печать — тамгу — и передает устное сообщение о цели мандалады. Кто согласен — вырезает рядом свой знак. Жезл возвращается к хозяину, и так он узнает, кто его поддержал. Потом — сам сход людей, выбор предводителей. Последний раз мандалада в сороковые годы собиралась, когда оленей в колхозы забирали. Приезжали красноармейцы, отбирали стада, оставляли на семью сто оленей. Надо каслать, а оленей нет или только необученные остались. Тяжелая жизнь началась, вот старики и собрали мандаладу. Поделили колхозных оленей, стали как в старину жить. Да только недолго — пришел отряд чекистов с пулеметами, и всех участников мандалады расстреляли…
— Вот и сейчас так будет, если вы с ружьями выйдете! — вздохнула Евдокия. — Не с винтовками в руках воевать надо. Надо воевать с чиновниками их оружием: писать, требовать, бороться за свои права законным путем. Иначе только хуже будет…
— Петр, а ведь Евдокия права! — посмотрел я на ханта, все еще сидящего со стиснутыми кулаками. — Сейчас действительно по-другому воевать надо: требовать соблюдения законов, выбирать достойных, активных людей в местное самоуправление, в район, в округ. И главное — не молчать о проблемах коренных жителей, не давать властям «втихую» уничтожать целые народы!
— Местная власть на словах все делает для «коренных», а на деле мы не получаем ничего! Писать им бесполезно, говорить — тоже. Они уже ничего не боятся, им наплевать на простых оленеводов и рыбаков!
— Напишем президенту России! Попробуем. Только письмо наше должно быть открытым!
— Что значит «открытое письмо»? — в свою очередь спросил меня Семен, который уже немного успокоился и снова сел за стол.
— Это такое письмо, которое печатают в какой-нибудь центральной газете, — объяснил я. — Обычных писем мы можем президенту хоть каждый день по сто штук отправлять, все бесполезно будет. Он ведь сам письма не читает, у него специальная служба есть, которая отбирает письма важные и неважные, на их взгляд, а потом уже главе государства докладывает. То есть мы опять упремся в стену чиновников. А вот если письмо опубликуют в одной из центральных газет, президент обязан на него ответить — в той же газете или по радио, по телевидению. Или, как в нашем случае, хотя бы назначить комиссию по расследованию происходящего. Ведь газеты читают миллионы людей, и президент не сможет игнорировать, как говорят журналисты, «широкий общественный резонанс…»
— Молодец, Костя! — с уважением посмотрел на меня Петр. — Видишь, а мы и не знали о таком способе до президента достучаться. Так теперь что, осталось просто письмо составить?
— Не все так просто, Петр! Чтобы письмо, обращенное к президенту, напечатали в газете, под ним должно быть не меньше нескольких сотен подписей. Причем с фамилиями, именами и паспортными данными…
— Значит, надо эти подписи собрать! — твердо сказал Семен. — Я могу взять на себя жителей поселка Яр-Сале!
— Я соберу подписи в Аксарке, Харсаиме, Салехарде… — стала перечислять Евдокия.
— Все это хорошо, — заметил я, — но вы называете поселки и города. А надо собрать подписи и у жителей тундры, оленеводов и рыбаков. Только как это сделать?
— Я знаю как! — просто сказал Петр. — Надо сесть на снегоход и поехать по стойбищам. Причем по таким, где люди действительно живут очень бедно, разве что с голода не умирают. Так за неделю мы и соберем эти несколько сотен подписей!
Я обвел взглядом людей, собравшихся за столом в небольшом доме на окраине поселка Аксарка. Немногословный, даже несколько замкнутый, очень ответственный Петр; страстный и вспыльчивый, но умеющий убеждать Семен; рассудительная, хорошо знающая местные законы Евдокия. Ненец и ханты, оленевод и рыбаки, язычник и христиане… Люди разных национальностей и вероисповеданий объединились, чтобы отстоять главное право своих народов — право жить по обычаям предков на родной земле…
Следующим утром мы с Петром и Семеном отправились к родственникам Евдокии, у которых дома были компьютер и принтер, и начали составлять письмо президенту. Проблем оказалось столько, что сначала письмо получилось толстым, как почтовый роман. Пришлось сокращать, уплотнять, оставляя только самые острые проблемы оленеводов и рыбаков. В итоге письмо, состоящее из двенадцати пунктов, удалось разместить на одной странице. Распечатав несколько десятков экземпляров текста и столько же листов для сбора подписей, мы стали готовиться к поездке на отдаленные кочевья — туда, где описанные нами проблемы проявлялись острее всего.