Закончив с моими сапогами, Мария проделала то же самое с лыжными ботинками Горна. Поставив нашу обувь на место, хозяйка задула лампаду под иконами, и чум погрузился во тьму.
В лес по дрова
Проснулся я от холода. Повернув голову, чуть не вскрикнул от боли — шапка ночью сползла, и мои длинные волосы примерзли к стене чума, покрытой инеем. Пока я возился с волосами, в своем спальнике зашевелился Горн.
— Ну что, замерз? — поеживаясь, спросил он меня.
— Как тебе сказать, дружище? Скорее примерз! — Я поморщился, отрывая волосы от покрышки чума. — А ты как?
— Бр-р! Задубел я, вот как! — ответил Горн.
Мы вылезли из спальников и распахнули полог. В чуме было светло, солнечные лучи проникали через верхнее отверстие жилища. Мария с Олей шили шубу, Гаврила с Сергеем разбирали какую-то деталь снегохода, постелив на пол кусок брезента.
— Доброе утро! — сказал я, улыбнувшись.
— Доброе, доброе! — ответил Гаврила. — Как спалось? Не замерзли?
— Не замерзли, нормально спали! Так, под утро чуть-чуть подморозило… — соврал я.
Гаврила с жалостью посмотрел на наши опухшие лица:
— Просто ночь холодная была, вот я и спросил. Будете мерзнуть — скажите, найдем вам теплую одежду. А сейчас умывайтесь, и давайте чаёк пить!
Большой медный рукомойник висел у входа в чум, под ним стоял таз. Мы умылись, почистили зубы и сели за стол.
— Вот, строганину поешьте! — Гаврила срезал тоненькие полоски с мороженой рыбы. — Это муксун, мы сами не рыбачим, у хантов на оленину меняем…
Строганина оказалась удивительно вкусной, и мы с Горном не заметили, как съели половину огромной рыбины. Пока пили чай, я еще раз спросил у Гаврилы, чем мы можем помочь по хозяйству. Ненец с сомнением посмотрел на нас, вздохнул и сказал:
— Ну, поехали в лес, дров заготовим…
Мы с Горном утеплились как могли и вышли из чума. День был солнечный и морозный. Гаврила завел «буран», вручил мне бензопилу «хускварна», а Горну — топор и моток крепкой веревки. Мы с другом сели на нарту, двигатель взревел, и «буран», переваливаясь на сугробах, двинулся к ближайшему лесу. Мы долго кружили среди деревьев, пока Гаврила не заметил большую сухую лиственницу. Остановив машину, ненец спрыгнул в глубокий снег и подошел к дереву. Приложив руку к стволу, Гаврила наклонился и стал что-то шептать, поглаживая шершавую кору. Закончив, он повернулся к нам и крикнул, чтобы мы несли инструмент.
— Простите, Гаврила, — смущенно спросил я, вручая ненцу пилу, — а о чем вы сейчас с деревом разговаривали?
— Это наш обычай. У леса есть Хозяин, это его деревья. Я рассказал, что дрова нужны, что двое русских приехали, мерзнут в чуме. Разрешения спросил…
— Гаврила, вчера вечером, когда мы спать ложились, я случайно увидел, как Мария чем-то наши сапоги окуривала. И это обычай? — снова спросил я.
Гаврила кивнул:
— Вы издалека пришли, могли на сапогах своих злых духов принести из чужой земли. Мария взяла кусочек бобровой шкуры, им окуривала, чтобы злые духи у нас в чуме не остались. Бобр — священный зверь, ханты с юга нам шкурки привозят, здесь бобры не водятся. Бобр — он предок наш, от него род ведем. И еще бобр — шаман, живет в двух мирах: и под водой, и на суше… Ладно, Костя, работать надо!
Гаврила несколько раз дернул за шнур, двигатель бензопилы зазвенел, и ненец аккуратно подпилил лиственницу. Мы все вместе толкнули дерево, оно с грохотом упало, разбрасывая сломанные ветви. Гаврила отрезал толстый сук, подровнял его топором и вручил Горну:
— Вот, бей по ветвям, обламывай. А ты, Костя, топором ветки руби!
Мы с жаром принялись за работу и вскоре очистили ствол от ветвей. Гаврила распилил лиственницу на бревна, мы закатили их в нарту и привязали. Я уселся верхом на толстые стволы, Горн устроился рядом, и Гаврила направил снегоход к своему жилищу.
Сгрузив бревна возле чума, мы распилили их на чурбаки и принялись колоть. Работа была знакомой, вскоре стало жарко, и мы махали топорами в одних свитерах.
Гаврила подошел и одобрительно кивнул, глядя на быстро растущую гору дров.
— Надо еще привезти! Тогда на несколько дней хватит. Сережка мой старый «буран» починил, испытать хочет. Костя, поезжай с Сергеем, Горн и один дров наколет! — сказал ненец.
Сергею было шестнадцать лет. Высокий крепкий парень с открытым, улыбчивым лицом, он три года назад бросил школу-интернат, где учились дети оленеводов, и вернулся в тундру, помогать отцу. Сережка обожал всякую технику, от мобильного телефона до «бурана» и бензопилы.
«Родись он в городе, а не в чуме, стал бы инженером!» — думал я, глядя, с каким увлечением Сергей копается в двигателе или соединяет провода. Возле отцовского чума юноша соорудил маленький чум, накрытый брезентом, который называл «гаражом». В нем было холодно, как на улице, зато ветер и снег не мешали работать. Несколько последних дней Сергей возился со старым «бураном» и вот наконец починил его.
Правда, когда я увидел это «чудо техники», у меня появились сомнения, вернемся ли мы из леса. У снегохода отсутствовал капот, многие детали были не привинчены, а наскоро прикручены проволокой или держались на изоленте. Но лицо Сергея светилось таким счастьем, что я не высказал своих замечаний вслух. Мы привязали к «бурану» нарту. Двигатель, к моему удивлению, сразу завелся, Сережка улыбнулся, и мы помчались по старому следу к лесу.
Сергей явно отправился в лес не за дровами, а чтобы испытать свою машину. Он прыгал на кочках, разгонялся так, что мотор начинал тоскливо звенеть, а потом резко останавливал снегоход. Я изо всех сил пытался не выпасть из нарты и не раз похвалил себя за то, что крепко привязал к саням топор и бензопилу. Наконец мы нашли сухое дерево, и безумная гонка закончилась. Сергей, вдруг став очень серьезным, подошел к лиственнице и, подражая отцу, спросил разрешения у Хозяина леса. После чего мы дружно свалили дерево, очистили от ветвей и загрузили бревна в нарту.
— Ну, садись, что ли? Поехали! — весело сказал молодой ненец и дернул шнур генератора. Но двигатель даже не чихнул. Сергей дергал шнур снова и снова, но машина не подавала признаков жизни.
«Так-так, началось! — подумал я. — А до чума отсюда километров семь…»
— Ничего, сейчас починим! — сказал неунывающий Сергей и полез в двигатель.
Он долго возился с какими-то винтами, проверял шланги, время от времени пытаясь завести снегоход. Но все было напрасно.
— Похоже, опять карбюратор забился! — вздохнул юноша. — Бензобак ржавый поставил, фильтр плохой, вот ржавчина в карбюратор и сыпется… Придется пешком идти!
Я взял топор, Сергей взвалил на плечо бензопилу, и мы пошли по своему следу, проваливаясь в глубокий снег. Через два часа, совершенно вымотанные, мокрые от пота, мы опустились на бревно около чума.
— Ну что, поехали обратно? — сказал Сергей, переведя дух. — «Буран» мой нельзя там оставлять. Позови Горна, вдвоем мы не справимся. На отцовском снегоходе поедем, только лопату взять надо…
Вскоре наш «буран» остановился рядом со своим безжизненным собратом. Мы скинули с нарты бревна, подвели ее к Сережиному снегоходу, и я с сомнением спросил:
— Серега, а ты уверен, что мы «буран» твой сможем поднять? Он же килограммов триста весит!
— Ну, не триста, там многих деталей не хватает! — улыбнулся ненец. — Да это несложно, мы часто снегоходы так возим!
Я недоверчиво посмотрел на юношу, а Сергей взял лопату и стал копать яму рядом со своим «бураном». Мы с Горном присоединились к работе, руками выгребая снег, и вскоре яма была уже нам по грудь. Ненец скатил нарту вниз, и мы увидели, что снегоход стоит прямо над ней.
— Догадались теперь? — рассмеялся юноша. — Нам осталось «буран» мой просто вниз спихнуть, на нарту. Давайте все вместе!
Мы подтолкнули сломанный снегоход, и он благополучно съехал на сани. Закрепив «буран» веревками, мы привязали нарту к рабочему снегоходу, двигатель натужно загудел, и сани с грузом выбрались из ямы.
— Вот так-то! — с гордостью сказал Сергей. — Это меня отец научил. Горн, ты за мной садись, а ты, Костя, — на сломанный «буран». Ехать пора, темнеет уже!
Не спеша, чтобы не опрокинулась тяжело нагруженная нарта, мы тронулись в обратный путь и уже в темноте подъехали к «гаражу». Затолкав снегоход под брезент, мы отряхнулись от снега и зашли в чум.
— Что, вернулись? — посмотрел на нас Гаврила. — Молодцы, помогли Сережке! «Бураны» ломаются, это бывает. Зато теперь знаете, что делать надо. Ладно, давайте чай пить!
Мария налила в тарелки густой бульон из оленины, и мы с жадностью набросились на еду. Жуя мягкое, разваренное мясо, я спросил хозяина:
— Гаврила, а почему вы всегда говорите «чай пить», а не «ужин», «завтрак»?
— Ой, любим мы чай очень! — засмеялся ненец. — Но ты неправ, что я всегда говорю «чай пить»! Утром или когда немного подкрепиться хочешь — это «чаёк». В обед, на ужин — «чай», к такому чаю и оленина, и рыба подается. А вот когда голодный придешь, по тундре набегавшись, а на столе и мясо, и кровь, и рыба, и морошка — это уже «чаище»!
— Спасибо огромное, Мария! — сказал я, улыбнувшись хозяйке. — Так все вкусно сегодня, настоящий «чаище»!
Такие разные олени
Следующим утром я поднялся рано, даже хозяева еще спали, и вышел из чума. Морозный воздух щекотал ноздри, снег искрился на солнце, за горизонт убегала сиреневая полоса дальнего леса. Неожиданно кто-то толкнул меня сзади. Я оглянулся и увидел оленя, шею которого украшал ошейник из оранжевой ленты. Животное внимательно смотрело на меня большими влажными глазами и продолжало тыкаться носом мне в бок, явно стараясь залезть в карман куртки.
— Голодный, что ли? — улыбнулся я оленю. — Иди, ягель ищи, нет у меня еды!
Я протянул руку, чтобы погладить оленя, но тот отскочил и теперь выжидающе смотрел на меня с расстояния пары метров.
Вспомнив, по какому делу поднялся в такую рань, я отправился к дальним лиственницам, которые Гаврила показывал Горну в первый день нашего пребывания в стойбище. Не успел я справиться с молнией на своих штанах, как незаметно подошедший олень снова резко толкнул меня.