«Покорители…» — вдруг вспомнил я слова Петра Серасхова, и мне стало стыдно за свой восторг.
Водитель, которого звали Вова, действительно оказался ненцем.
— После интерната на вездеходчика выучился, классная работа! — дергая рычаги, пытался перекричать шум двигателя парень. — Я хоть в поселке живу, в тундру люблю выбираться, особенно на охоту. Зимой такого волчару добыл — выше меня, килограммов восемьдесят весил!
Ненец увлеченно рассказывал нам охотничьи истории, где и когда он «завалил» какого-нибудь зверя. Неожиданно вездеход резко дернулся, так, что я едва успел схватиться за поручень, и замер.
— Что случилось? Сломались? — с тревогой спросил я. Вова не ответил, открыл люк и спрыгнул в сырую траву. Решив, что водителю может понадобиться помощь, я последовал за ним.
Ненец сидел на корточках возле левой гусеницы вездехода и тонким прутиком гнал из-под машины крошечных пушистых птенцов.
— Во, гляди-ка! — Вова с какой-то детской улыбкой посмотрел на меня. — Куропаткины дети! Чуть под гусеницу мне не попали… Сейчас я их спроважу отсюда, и поедем. Надо веткой их, не рукой, а то мамка потом не примет, погибнут тогда…
Я присел рядом с ненцем и с улыбкой смотрел, как желтоклювые цыплята смешно убегают в тундру.
— Спасибо, Вова! — сказал я водителю.
— Ты это о чем? — недоуменно взглянул на меня ненец. — За цыплят, что ли? Ну ты даешь! Ладно, поехали…
Я не стал объяснять водителю, что поблагодарил его не только за спасение птенцов. Вова, сначала показавшийся мне циничным, забывшим о традициях своего народа человеком, вдруг открылся совершенно с другой стороны. Я почувствовал огромную теплоту к этому парню, зачем-то скрывающему под маской равнодушия и цинизма лучшие качества своей души…
Вскоре вездеход вновь вывернул на трассу, и я увидел вдали домики Лаборовой. Остановив машину в полукилометре от фактории, Вова сказал:
— Приехали! Дальше давайте пешком. Вдруг кто с нашей базы на фактории? Скажут еще, что я топливо понапрасну жгу… Удачи, туристы!
Ненец пожал мне руку, улыбнулся Саше, и вскоре вездеход, развернувшись, исчез за пеленой непрекращающегося мелкого дождя. Мы взвалили рюкзаки на спины и направились в Лаборовую.
На фактории
На факториях прежде я никогда не бывал, только читал о них в книгах Джека Лондона, потому само слово казалось мне пропитанным романтикой первопроходцев Севера. Конечно, я был несколько разочарован, увидев обычный небольшой поселок с единственной улицей, вдоль которой стояли ветхие домики и вагончики-балки. Улица слегка поворачивала и заканчивалась возле бревенчатой православной часовни, стоящей на высоком берегу реки Щучьей.
— Вот мы и добрались! — Я повернулся к Саше. — Может, нам действительно эту Неркаги найти, спросить, когда оленеводы здесь проходить будут?
— Давай! — согласилась девушка. — Вон самый большой дом слева, вдруг это ее?
Мы подошли к высокому двухэтажному дому, открыли калитку. Во дворе пожилая женщина ковырялась в огороде, словно где-нибудь в Центральной России. Ряды грядок были накрыты полиэтиленом, кое-где проглядывали робкие зеленые росточки.
— Простите, как нам Анну Павловну Неркаги найти? — обратился я к женщине.
— Я это! А вам что нужно? — распрямляясь, ворчливо спросила ненка.
— Мы ищем моих друзей, оленеводов из девятой бригады. Они еще не проходили?
— И не пройдут! — сурово посмотрев на меня, ответила Неркаги. — Девятая бригада у моста через железную дорогу Щучью переходит, вам их там искать надо…
Я вздохнул и с грустью посмотрел на Сашу: весь наш долгий путь на факторию оказался напрасным!
Хозяйка взглянула на наши огромные рюкзаки, насквозь мокрую одежду, немного смягчилась и сказала:
— Ладно уж, сегодня у меня переночуете, а завтра машина пойдет, отвезет вас на станцию…
Анна Павловна пригласила нас в дом. Мы скинули мокрые куртки и зашли в теплую, пахнущую свежим хлебом кухню. Хозяйка налила чаю, мы сели за стол.
— Ну, рассказывайте. Что вы вообще в тундре забыли? — Ненка говорила жестко, отрывисто; было понятно, что она умеет и любит руководить.
Я кратко рассказал о цели нашего путешествия, показал фотографии своего музея. Неркаги слушала молча, и я чувствовал, что хозяйка по-прежнему считает наше путешествие блажью избалованных москвичей.
— Анна Павловна, я еще книги пишу! — решил я хоть как-то расположить к себе хозяйку. — Вот возьмите в подарок!
С этими словами я протянул ненке последний сборник своих стихов. Неркаги полистала страницы и сказала заметно потеплевшим голосом:
— Хорошие стихи! Я тоже книги раньше писала: о своем народе, о его бедах. Но сейчас понимаю, что книгами людей не спасти. Один путь к спасению — через Бога!
«Ну вот опять! — невесело подумал я. — Сейчас нас будут обращать в христианство, интересно только, какой конфессии?»
Анна Павловна тем временем продолжала:
— Ненцам истинная вера нужна! Я по себе знаю: как в православную веру обратилась, жизнь сразу другой стала! Отсюда, с Лаборовой, христианство должно по всей тундре распространиться. У меня здесь и школа своя, христианская, для детишек, сиротами оставшихся, и часовню построили с Божьей помощью. Даже епископ приезжал! А сейчас новое большое дело я задумала: в тундре, отсюда пятнадцать километров будет, собор решила возвести. Храм уже готов почти, Пресвятой Троице посвящен. Там у меня лагерь организован для детей-сирот. И из моего детского дома дети, и из других поселков приезжают…
Я внимательно слушал Неркаги и чувствовал колоссальную силу, исходящую от этой невысокой пожилой женщины. Она одна пыталась решить проблемы, перед которыми государство опускало руки. И еще Анна Павловна своей страстной, почти фанатичной верой очень напомнила мне Людмилу Тайшину.
— И что, оленеводы принимают христианство? — спросила Саша. — Я писала курсовую работу по этой теме…
— А ты сама-то христианка? — перебив девушку, строго спросила ненка.
— Да, мы православные! — быстро ответил я за двоих, не желая создавать неловкую ситуацию. Саша христианкой не была, а в своей курсовой работе вообще осуждала деятельность христианских миссий на Севере, считая, что они разрушают традиционную культуру.
— Вот и слава Богу! — кивнула ненка. — Через факторию многие семьи оленеводов каслают, за продуктами сюда заезжают. В часовню заходят, мы с ними о Боге говорим, молитвы учим. А то ведь в каждом чуме иконы стоят, а люди на самом-то деле язычники!
Я кивнул, соглашаясь с хозяйкой, и вспомнил богатый иконостас в чуме Гаврилы, где православные иконы преспокойно соседствовали с идолами.
— Вот собор достроим, и тогда все службы у нас идти будут, даже Божественная литургия. Сила в ней великая, она многих оленеводов в православную веру обратит. Не сразу, постепенно, но мой народ станет христианским! — Анна Павловна вздохнула, улыбаясь своей мечте, и мне показалось, что в уголках глаз ненки даже блеснули слезы.
Встряхнув головой, словно прогоняя минутную слабость, Неркаги снова стала деловой, собранной:
— Так, переночуете в доме для гостей, ключи я вам дам. И в часовню зайти не забудьте, помолитесь Богу! Без молитвы ни одно дело начинать нельзя!
Мы поблагодарили хозяйку и вышли на улицу. Домик для гостей оказался очень уютным, теплым. Зимой в нем жили приемные дети Анны Павловны, которые сейчас были в лагере у строящегося собора. Оставив рюкзаки, мы решили зайти в часовню.
— Анна Павловна — очень сильный человек! — восхищаясь ненкой, сказал я Саше. — Одна такое дело задумала!
— Да, волевая женщина! — кивнула девушка. — Только все равно, на мой взгляд, обращать ненцев в христианство нельзя. Приняв чужую веру, они потеряют свои традиции, культуру. Так уже происходило неоднократно с разными народами, я как историк знаю…
— Да я не спорю! — улыбнулся я Саше. — Ты же знаешь, я сам против христианизации, несмотря на ее некоторые положительные стороны. А Неркаги я восхищаюсь просто как сильной, цельной личностью. Побольше бы таких людей, и мир, глядишь, изменится к лучшему…
Разговаривая, мы подошли к часовне. Бревна уже успели потемнеть от времени и частых дождей, как и крытая тесом крыша, увенчанная маковкой с крестом. Внутри, перед высоким иконостасом, горела небольшая лампада, наполняя пространство мягким теплым светом. Пахло миром и ладаном, от всей часовни веяло каким-то домашним уютом. Казалось, под защитой ее бревенчатых стен можно укрыться от мести суровых богов Ямала — достаточно лишь прошептать молитву…
Постояв перед иконами, мы вышли наружу, закрыли тяжелую окованную дверь и двинулись обратно, к гостевому дому. Тучи разошлись, низкое полярное солнце заливало багряным пламенем воды реки, далекие озера. Тундра стала сине-фиолетовой, и ее пологие холмы напоминали волны безбрежного моря. Я обернулся и посмотрел на часовню: высокая, темная, стоящая на высоком берегу реки, она вдруг показалась мне одиноким миссионером, в задумчивости застывшим на границе крещеных земель…
Заячья сопка
Следующим утром Анна Павловна попросила своего соседа-водителя, который отправлялся на станцию за продуктами, взять нас собой. Мы попрощались с ненкой, и вскоре УАЗ, тяжело переваливаясь на ухабах, выехал на дорогу, ведущую к трассе.
— Ребята, вам куда вообще надо? — спросил водитель, пожилой русский мужчина. — Я еду на «181-й километр», там магазинчик небольшой, поезда товары привозят. Вас устроит, если там высажу?
— Где вам удобнее, там и высаживайте, лишь бы на трассе! — вздохнул я. — Мы все равно не представляем, куда нам дальше ехать…
Водитель искоса посмотрел на меня, пожал плечами и до самой станции больше не проронил ни звука.
Остановочный пункт «181-й километр» мало чем отличался от полустанка, где мы сошли с поезда сутки назад. Правда, рядом с будкой смотрителя стоял небольшой магазин, представляющий собой контейнер со вставленными в него окнами и дверью, за ним виднелись дом и какие-то хозяйственные постройки.