рикнул:
— Они, наверное, к большому стаду пошли! Если перемешаются, Коля нас своим тынзяном удавит! Я по реке побегу, с севера отсеку их, а ты мчись к большому стаду, там сейчас Николай дежурит! Они во-он там, за теми холмами! — Сергей показал рукой за реку. — Давай, может, еще успеем!
С этими словами ненец бросился бежать вдоль русла, ловко перепрыгивая с камня на камень. Я стремительно натянул сапоги, запихал шкуры в рюкзак и помчался в указанном Сергеем направлении. Я бежал, проваливаясь в глубокий мох, перебираясь через многочисленные ручьи, которые текли в распадках между холмами, карабкаясь на крутые склоны. Несмотря на холод, одежда под малицей вскоре стала мокрой от пота, ноги в тяжелых сапогах словно налились свинцом, я тяжело дышал, но не сбавлял скорости.
«Только бы успеть! Только бы успеть! — твердил я себе под нос, перепрыгивая через камни. — Иначе лучше в лагерь вообще не возвращаться…»
Пробежав около пяти километров, я взобрался на очередной холм и увидел стадо. Олени спокойно щипали траву, а чуть в стороне на большом сером валуне сидел Николай. Пастух курил, с улыбкой поглядывая на меня.
— Дед Николай, вы оленей моих не видели? — задыхаясь от бега и держась за бок, спросил я.
— Видал, конечно! — кивнул старик, стряхивая пепел с папиросы. — Хорошо видал!
Я устало опустился рядом с ним на сырой мох.
«Все пропало! — меня охватило самое настоящее отчаяние. — Если Николай видел моих оленей, значит, они уже пришли к большому стаду! Я опоздал, и теперь из-за меня оленеводам придется два дня отлавливать ездовых…»
Я чуть не застонал от обиды и злости на себя самого: ну надо же было заснуть на первом дежурстве! Подняв с земли камень, я швырнул его изо всех сил и обхватил голову руками.
— Видал я твоих оленей, видал! — дед Николай с усмешкой покачал головой. — В бинокль, правда. Хочешь, и тебе могу показать…
Я поднял голову и посмотрел на старика. Тот протягивал мне свой старенький, потертый бинокль.
— Так что, быки не смешались со стадом? — с робкой надеждой спросил я.
— Нет, конечно! — Николай хитро посмотрел на меня. — Они вообще не сюда ушли. А если бы и сюда, ты что думаешь, я бы им позволил к большому стаду подойти? Я не сплю на дежурстве, как некоторые…
Мне стало так стыдно, что слезы готовы были брызнуть из глаз. Отвернувшись, я посмотрел на три видневшихся вдали чума, кажущихся отсюда, с вершины, совсем крошечными.
«Прав был Коля, это работа для детей! — с горечью думал я. — Надо мальчишек учить стадо пасти, вот их и отправляют смотреть за ездовыми. Какой был смысл мне дежурить, не спать, бежать через все эти сопки, если дед Николай все равно следил за двумя стадами?»
— Да ты не волнуйся, ты все правильно сделал! — неожиданно улыбнувшись, старик положил мне руку на плечо. — Ты ко мне побежал, к большому стаду. Из тебя со временем хороший пастух получится! А вот где напарник твой, «потомственный оленевод» этот, будь он неладен? Куда он-то ломанулся?
— Сергей решил стадо отсечь, по реке побежал… — пытался я защитить своего друга, но Николай сурово посмотрел на меня:
— Отсечь, говоришь? Его самого еще сечь надо, вот что я тебе скажу! Олени ваши вообще никуда не ушли, понял? Я со своей сопочки все видел, бинокль у меня хороший! Как ты реку переходил, ноги промочил — ладно, бывает. На холмике небольшом вы костер развели, разговаривали. Потом этот «потомственный оленевод» сразу заснул. Ты еще продержался полчаса, потом задремал — минут на двадцать, не больше! А за это время олени ваши просто по склону спустились в ивняк, любят они свежей ивой полакомиться. Там они и сейчас пасутся. Так-то, оленевод! На, погляди! — с этими словами старик снова протянул мне бинокль.
Я настроил фокус и посмотрел в ту сторону, куда указывал Николай. Олени действительно паслись в ста шагах от того места, где мы заснули.
— И что мне теперь делать, дед Николай? — растерянно спросил я. — Идти к быкам?
— Никуда стадо не денется, не волнуйся! — Николай вновь повесил бинокль себе на шею. — Лучше беги за «потомственным оленеводом», а то он до вечера стадо «отсекать» будет…
Я внял совету и побежал по слону холма, надеясь перехватить Сергея на реке. Я бродил по сопкам часа два, пока наконец не заметил знакомую фигуру.
— Серега! Беги сюда! — крикнул я. — Олени нашлись!
Вскоре Сергей перебрался на мой берег, и я кратко рассказал юноше историю своих приключений, упустив, правда, эпитеты, которыми щедро награждал Сергея дед Николай.
Сергей выглядел растерянным, был очень расстроен и вслух переживал всю дорогу до стойбища:
— Это я все спросонья! Не сообразил, побежал, тебя вон заставил какой крюк сделать… Эх, ребята узнают — засмеют!
Но ребята не узнали. Дед Николай, вернувшись с дежурства, только укоризненно покачал головой, взглянув на Сергея, и пошел запрягать свой аргиш.
Уже через полчаса караваны вытянулись, подобно косякам перелетных птиц, полозья нарт заскользили по влажному мху, зазвенели бубенцы на упряжках. Мы уходили дальше на север, в предгорья Полярного Урала…
Пепельный
Прошло много дней. Жизнь в стойбище, бывшая поначалу трудной и непривычной, стала казаться нам с Сашей единственно возможным способом существования. Мы почти не вспоминали Москву, забыли о том, что находимся в экспедиции, полностью захваченные бесконечным движением на север. На север летели птицы, чьи крики слышали мы в вышине; на север текли реки, чтобы слиться с ледяным океаном; на север шли олени, двигались наши аргиши. Я чувствовал, как сквозь меня проходит невидимый поток, заставляющий все живое в тундре летом устремляться на север, навстречу низкому полуночному солнцу. Этот поток наполнял сердце беспричинной радостью, очень светлым ощущением бытия. Я чувствовал себя на своем месте, нужным своим друзьям, опьяненный ощущением неразрывного единства со всем миром тундры…
Каждое утро Саша, как настоящая хозяйка, сворачивала наш полог, помогала женщинам готовить еду, собирать и ставить чум. Девушка освоила выделку шкур и даже сшила себе тучан — женскую сумку, в которой хранила иглы и нитки из жил оленя.
Я научился запрягать оленей, спокойно вел упряжку по самым сложным участкам тундры, и лишь потускневшие от солнца и дождей красные ленточки на рогах моих быков напоминали о начале нашего путешествия. Каждые три дня, сменяя Кольку и младшего брата Сергея, я дежурил в стаде, утром пригоняя ездовых быков к стойбищу. А дважды с собой на дежурство брал меня дед Николай, и я почувствовал, каково управлять стадом в три тысячи голов. Старик объяснял мне повадки оленей, учил, как искать отбившихся от стада животных, как направлять огромное стадо, не затрачивая лишних усилий.
В конце июля установилась жаркая погода, и комары, до этого не доставлявшие нам особых хлопот, стали набрасываться на людей и животных, не давая покоя ни днем, ни ночью. Мы не вылезали из накомарников, от неумолчного комариного звона болела голова. В очаги чума хозяйки бросали сырые ветки, дым висел плотной пеленой, и в чуме можно было только сидеть или лежать: стоящему человеку дым тут же выедал глаза. На ночь женщины плотно заправляли пологи под шкуры, чтобы комары не могли пробраться внутрь. Но даже все эти способы, к которым мы добавили еще и современные репелленты, не спасали от комаров.
— Хозяин Нижнего Мира, бог болезней и смерти Нга, летом малицу свою вытряхивает! — приговаривала Мария, веткой отгоняя комаров от колыбели, в которой спала ее внучка. — И его грязь с перхотью в комаров и мошку превращаются, на беду оленям да людям… Мы потому летом и печки не возим с собой, очаги выкладываем, чтобы дымом проклятие Нга из чума выгонять…
Оленям действительно было тяжко: комары поедом ели бедных животных, кусая в не защищенные мехом морды и лапы. Олени теперь все время бежали, чтобы спастись от комаров, и у пастухов прибавилось работы.
— Если они так бежать будут, мы все стадо потеряем! — объяснял мне Коля. — Остановить их невозможно, они сейчас ничего не соображают. Надо оленей заставить по кругу ходить, тогда стадо вроде и бежит, и в то же время никуда не уходит!
Теперь пастухам приходилось «вращать» стадо, и на дежурство мы ходили вдвоем, а то и втроем. Я дежурил с дедом Николаем и Сергеем и всю ночь бегал, орал и хлопал в ладоши, пытаясь заставить обезумевших от боли животных идти по кругу. Днем я засыпал на ходу и после третьего дежурства признался Сашке:
— Если так будет продолжаться, я просто умру. Не могу больше не спать!
— А что, по-моему, героическая смерть для начальника экспедиции: умер от усталости, спасая совхозных оленей! — улыбнулась Саша и добавила, взъерошив мне волосы: — Спи в нарте, я сама поведу упряжку!
Это меня спасло: днем я немного отсыпался и к вечеру был готов снова дежурить в стаде. Правда, совесть немного мучила — у других оленеводов не было возможности спать днем, каждому приходилось вести свой аргиш самостоятельно.
Не знаю, чем бы все это закончилось, но, на наше счастье, задул холодный северный ветер. Комары попрятались, и жизнь стойбища вошла в привычное русло.
Однажды утром я привычно зашел в загон, чтобы поймать своих ездовых. Я вывел четырех быков, стал искать пятого и вскоре увидел его — прижавшись к нартам ограждения, бык тяжело дышал и смотрел на меня покрасневшими глазами. Мне показалось, что пятый ездовой немного подрос и стал более светлым, но я отогнал наваждение: ленточки на рогах не позволяли мне ошибиться.
— Так, иди сюда! — ласково сказал я быку и попытался надеть ему на морду недоуздок. Не тут-то было! Едва я дотронулся до животного, как олень вырвался и отбежал на другую сторону загона.
— Да что с тобой такое сегодня? — ничего не понимая, я вновь попытался поймать оленя, но опять безрезультатно. Наконец я зажал сопротивлявшееся животное в угол и накинул ему на морду петлю. Олень вырывался, хрипел и старался ударить меня копытами.
— Слушай, что с ним такое? — крикнул я Виктору, который был неподалеку.